Это жизнь красивого европейского города. И его, Евгения Николаевича, жизнь. И она нравилась ему.
– Подайте, Христа ради, – неожиданно прервал радостную прогулку Евгения Николаевича громкий хриплый голос. Обернувшись, он увидел неопрятно одетого заросшего мужчину лет сорока пяти.
– Подайте, мил человек, инвалиду на протез руки, – продолжил мужчина, и Евгений Николаевич, взглянув на него, действительно увидел, что правый рукав пиджака был высоко подвязан. Чувствовалось, что правая культя заканчивалась почти у самого плеча.
Настроение у Евгения Николаевича резко изменилось – он не любил нищих и редко когда давал им милостыню. Это не было какой-то осмысленной нелюбовью – он просто не доверял им. Считал, что все они работают на криминальные группы, собирая деньги с доверчивых людей и отдавая их в общак. И куда потом эти деньги уходят, никому не ведомо.
Недоверие это возникло еще в юные годы, когда Женька любил с друзьями в выходные дни или после работы потусоваться у пивного ларька – выпить холодного пива с воблой, а иногда тут же распить бутылочку «Московской» или «Портвейна-777».
В те времена у каждого ларька был свой старожил-нищий, который там промышлял, и никто другой, подобный ему, уже на его территорию зайти не мог. Любимым местом для Женьки и его друзей был пивной ларек на берегу одного из озер в районе Шувалово – Озерки. Место роскошное – под богатой кроной липы стояли небольшие, на высоких столбиках-ножках, круглые столики под зонтами, а рядом, словно живая изгородь, росли кустарники шиповника и сирени. Милиция на все эти распития закрывала глаза, проходя мимо, делала вид, что ничего не происходит. Так вот, в этой зоне промышлял некий нищий по кличке Дрозд. Мужчина неопределенного возраста, с большой, никогда не чесаной, прокуренной бородой, всегда носил на спине старый замызганный рюкзак и в руках огромную хозяйственную сумку. Никто не знал, что у него в рюкзаке, зато в сумке всегда находилась пара пустых стаканов и торчали горлышки пустых бутылок. Никто не знал настоящего имени нищего – просто Дрозд. Никто из завсегдатаев не помнил, когда он появился здесь первый раз. Приходил «на службу», по его собственному выражению, он задолго до открытия ларька и уходил уже после закрытия. Все привыкли к его присутствию и отдавали ему сдачу – 3–5 копеек, которые он тут же прятал в широченные карманы своего длинного поношенного пальто.
Взамен он предлагал пустые стаканы для распития запрещенных в данном месте алкогольных напитков и по просьбе посетителей бегал в ближайший магазин за очередной бутылкой или закуской. При этом сдачу, с молчаливого согласия заказчика, всегда оставлял себе. Распитые бутылки Дрозд тут же засовывал в свою сумку и сдавал в приемный пункт соседнего магазина. После закрытия ларька он, отставив сумку в сторону, но не снимая рюкзак, брал в руки метлу и наводил порядок на территории вокруг ларька, за что получал полтинник от продавщиц пива. Это продолжалось ежедневно, как по расписанию.
И вот в очередной выходной Женька с друзьями, мирно беседуя, распивал пиво под сенью липы. Дрозд, пригнув голову, мирно похаживал рядом. Вдруг он, неожиданно вскрикнув, схватился за левую сторону груди и начал медленно оседать на землю…
– Дрозд, ты чего? – подбежал Женька к нищему. – Что с тобой?
Дрозд упал на землю, лицо его побледнело, затем приобрело синеватый оттенок, и он затих, не проявляя признаков жизни. Пальцы правой руки зажали мертвой хваткой лямку рюкзака.
Скорая помощь и милиция прибыли одновременно. Врач зафиксировал смерть от сердечного приступа и вызвал машину для сопровождения тела Дрозда в морг. Старший сержант милиции, с трудом разжав пальцы мертвеца, изъял рюкзак, описав имущество Дрозда в виде рюкзака и сумки, и пригласил Женьку и его друга Толика быть понятыми при составлении протокола.
В местном отделении милиции в присутствии Евгения и Анатолия открыли рюкзак и все, кто был в помещении, ахнули – рюкзак был плотно забит деньгами, в основном аккуратно сложенными в пачки и перетянутыми резинкой десятирублевыми купюрами. Среди них были и свернутые в трубочки пяти— и трехрублевые купюры.
– Вот это да! – широко раскрыв глаза, произнес усатый лейтенант.
– Ничего себе! – вторил ошарашенный сержант и спросил лейтенанта: – Что делать будем?
– Надо доложить начальству, – поднимая трубку телефона, произнес лейтенант.
Начальство в лице капитана милиции и его помощника прибыло через пятнадцать минут. Начали пересчитывать содержимое рюкзака. Евгений, да и все присутствующие, ошалели от суммы, которую назвал капитан:
– Семьдесят тысяч сто девяносто рублей, – произнес милиционер.
Это была колоссальная по тем временам сумма. На эти деньги можно было купить 10 машин «Жигули» или 8 хороших двух— или трехкомнатных квартир в кооперативе.
«Это ж сколько мне надо работать, чтобы накопить такую сумму! – подумал Женька, прикидывая в уме и сравнивая со своей зарплатой в 125 рублей в месяц. – Да-а-а… – протянул он, мысленно подсчитав, – почти 70 лет, в общем, до самой старости…»
Как мог собрать нищий Дрозд такую сумму, никто понять не мог. Но с тех пор Женька, а нынче Евгений Николаевич, не верил попрошайкам.
А окончательно веру в необходимость помогать нищим подорвал случай в Испании. В один из летних дней Евгений Николаевич мирно шествовал по одной из людных улиц Мадрида, разглядывая старинные здания и витрины магазинов. На углу одного из домов стоял бородатый нищий с табличкой, на которой было написано на английском и русском языках: «Подайте инвалиду войны на протез ноги». Нищий был на костылях – штанина правой ноги была повязана к поясу. Перед ним лежала шапка со скудным подаянием из мелких монет. Люди проходили мимо, и редко кто бросал монеты в шапку, а если и бросали, то уж самую мелочь.
– Да, долго ему придется собирать на протез, – жалостливо подумал Евгений Николаевич и, призадумавшись, решил показать свою щедрость. – Вот тебе, дорогой, 10 долларов. Береги на протез.
Нищий, удивленно взглянув на прохожего, тихо сказал: «Thank you!», и, схватив купюру, зажал ее в дрожащей руке. Отойдя десяток шагов, Евгений оглянулся и не поверил своим глазам: каким-то странным движением нищий спустил штанину и оказался на двух ногах. Прислонив костыли к стене дома, он замахал рукой с десятидолларовой купюрой, что-то прокричал своему коллеге, стоявшему на другой стороне улицы с подвязанной левой штаниной. В один миг штанина у коллеги превратилась в ногу, и, схватив костыли, нищие радостно побежали в сторону ближайшего магазина. После этого случая Евгений Николаевич не верил ни одному нищему.
– Слушай, дорогой, перестал бы ты этим заниматься. У тебя ведь и пенсия, наверное, есть, и пособие, – вернувшись к действительности, обратился к попрошайке Евгений Николаевич.
– Есть и пенсия, и пособие – хватает, чтобы не умереть с голоду. Но у меня руки нет, – произнес спокойным голосом нищий, – а я хочу быть с рукой. Пусть она будет искусственной, но зато рука… А ты, мил человек, или помоги мне, или проходи с миром, не читай мне нравоучений.
Евгений Николаевич начал сердиться, нищий, мол, а как ведет себя. Настроение исчезло, и он, не дав ничего нищему, продолжил путь.
«Вот ведь, совсем обнаглели, пройти невозможно без этих попрошаек! Чего им не хватает? И пенсия есть, и пособие, так нет – подайте Христа ради», – передразнил нищего в мыслях Евгений Николаевич.
Неожиданно двое бегущих навстречу парней грубо толкнули его с обеих сторон, чуть не сбив с ног.
– Куда прете, совсем людей не видите! – закричал Евгений Николаевич.
– Сам смотри, куда идешь! – прокричал на ходу один из них, и парни убежали, не обращая внимания на возмущенного такой дерзостью Евгения Николаевича.
Настроение было испорчено полностью, и он, ускорив шаг, поспешил домой. Дома, поцеловав жену и сняв пиджак, аккуратно повесил его в платяной шкаф. После чего привычным жестом потянулся к борсетке, всегда висевшей на ремне, и с ужасом обнаружил, что в нужном месте ее нет. В недоумении правой рукой схватился за голову – не может быть, она всегда была с ним. На работе он не расставался с ней – там были все документы: паспорта, кредитки, кошелек, мобильный телефон с массой информации, визитки и еще куча всяких нужных вещей… Где он мог ее потерять?!
Евгений Николаевич лихорадочно начал вспоминать: уходя с работы, он позвонил жене и положил телефон в борсетку, по пути домой никуда не заходил и борсеткой не пользовался, при разговоре с нищим она была на месте, так как, несмотря на нелюбовь к попрошайкам, рука машинально потянулась к борсетке поискать мелочь.
Куда же и когда она могла исчезнуть? И тут в памяти всплыла встреча с парнями – они ведь не просто толкнули его, а на несколько секунд зажали между собой.
«Вот, сволочи, точно они! И как таких земля носит? Где их теперь искать? В милицию бесполезно, что я им скажу? Что я лох? Да и вряд ли они искать их будут. А если даже найдут этих парней, они скажут, знать не знаем, ведать не ведаем, просто шел мужик, задумавшись, столкнулся с нами… А ведь там все документы, вся информация, солидные деньги… Надо срочно заблокировать кредитки», – в панике подумал Евгений Николаевич, набирая номер банка.
Утром, после бессонной ночи, открыв дверь офиса, Евгений Николаевич, к своему глубокому удивлению, увидел в приемной вчерашнего однорукого нищего. Тот мирно сидел на диванчике и выслушивал сердитые возгласы секретарши. Под левым глазом нищего светился свежий синяк. Это придавало ему еще более удручающий вид. Увидев Евгения Николаевича, секретарь затараторила:
– Я ему говорю, Евгений Николаевич, я ему говорю, что вы не принимаете, а он, знай, твердит: «Важное дело, важное дело…»
– Тебе чего, родимый? – перебил секретаршу Евгений Николаевич, грубо обращаясь к нищему. – Говорят же тебе – я не принимаю с утра. Тем более таких, как ты. Не зря, наверное, заработал вчера, – закончил он, показывая на синяк нищего.