— Именно таким он и был. Как правило, отец имел дело с браконьерами и штрафами за нарушение правил дорожного движения, но никто не уходил от него с чувством, что с ними поступили несправедливо, так мне кажется.
— Вы часто с ним видитесь?
— Он умер шесть лет назад.
— Мне очень жаль. А ваша мама жива?
— Она умерла еще раньше папы. Сельская жизнь — штука непростая.
— Сестры или братья?
Сара покачала головой и, как показалось Джону, почувствовала облегчение, когда принесли их заказ.
— Я только сейчас понял, что ничего сегодня не ел, — сказал Фиске, откусив большой кусок лепешки.
— Со мной такое часто случается. Кажется, сегодня утром я съела яблоко…
— Плохо. — Он окинул ее взглядом. — Вам худеть ни к чему.
Сара тоже оценивающе посмотрела на него: несмотря на широкие плечи и круглые щеки, он выглядел почти изможденным, и воротник рубашки свободно болтался вокруг шеи, а талия была слишком узкой для человека его размеров.
— Вам тоже.
Через двадцать минут Фиске отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на спинку стула.
— Я знаю, вы очень заняты, поэтому не стану зря тратить ваше время. Мы с братом редко виделись, и я должен заполнить информационные пустоты, если хочу найти того, кто его убил.
— Мне показалось, что это работа детектива Чандлера.
— И моя — неофициально.
— Ваше прошлое в качестве копа? — спросила Сара, и Джон приподнял одну бровь. — Майкл мне много про вас рассказывал.
— Правда?
— Да, правда. Он очень вами гордился. От копа до адвоката. Мы с Майклом много об этом разговаривали.
— Послушайте, меня несколько беспокоит то, что человек, которого я совсем не знаю, обсуждал мою жизнь.
— Вам не о чем волноваться — мы считали, что это интересная смена профессии.
Фиске пожал плечами.
— Будучи копом, я тратил все свое время и силы, чтобы убрать преступников с улиц. Теперь зарабатываю на жизнь тем, что их защищаю. И, говоря по правде, начинаю им сочувствовать.
— Никогда не слышала такого признания от копа.
— Неужели? И скольких копов вы знаете?
— Я люблю скорость, и у меня куча штрафов за превышение. — Сара насмешливо улыбнулась. — А если серьезно, почему вы решили так кардинально сменить поле деятельности?
Джон задумчиво повертел в руках нож.
— Я арестовал одного парня с целым кирпичом кокаина. Он работал посредником у торговцев наркотиками, перевозил товар из пункта А в пункт Б. У меня имелась другая причина его остановить и обыскать его машину, и я нашел кокаин. Так вот, этот парень со словарным запасом первоклассника сказал мне, что думал, будто везет кусок сыра. — Фиске посмотрел Саре в глаза. — Вы можете такое представить? Лучше б он заявил, что не знал, как кокс к нему попал. Тогда его адвокат, по крайней мере, мог бы говорить о разумных основаниях для сомнений при предъявлении обвинения в хранении. И попытаться убедить судей, что человек, который выглядит, ведет себя и разговаривает как настоящий отброс, на самом деле думал, что несчастье и страдание их детей стоимостью в десять тысяч баксов — всего лишь кусок швейцарского сыра… — Он покачал головой. — Можно упечь десять таких уродов в тюрьму, только вот на их место будет сотня новых претендентов. Им больше некуда идти. Если б было, они не остались бы на улицах. Проблема в том, что, если не дать людям надежду, им становится все равно, что они делают с собой и другими.
Сара улыбнулась.
— Что тут смешного? — спросил он.
— Вы очень похожи на вашего брата.
Фиске замолчал и провел рукой по мокрому пятну от стакана на столе.
— Вы много времени проводили с Майком?
— Да, довольно много.
— И вне работы?
— Мы ходили в бары, ужинали вместе, просто гуляли. — Сара сделала глоток из своего стакана и улыбнулась. — Меня никогда раньше не допрашивали.
— Допросы иногда бывают очень болезненными.
— Правда?
— Да. Например, как сейчас: что-то подсказывает мне, что смерть Майка не слишком сильно вас удивила. Я прав?
Сара мгновенно стала серьезной.
— Нет, она привела меня в ужас.
— Ужас — да. А как насчет удивления?
Около их столика остановилась официантка и спросила, принести ли им десерт и кофе. Фиске попросил счет.
Они вернулись в машину и направились в сторону округа Колумбия. Начался мелкий дождь — октябрь здесь был странным и переменчивым, и жаркие дни сменялись холодными или, наоборот, приятными в любой отрезок времени. Сейчас стояла жаркая и сырая погода, и Сара включила кондиционер на полную мощность.
Фиске выжидательно посмотрел на нее, она поймала его взгляд, тяжело вздохнула и медленно заговорила:
— В последнее время Майкл действительно казался каким-то нервным и рассеянным.
— Это было необычно?
— Мы уже шесть недель занимаемся расшифровкой стенограмм. Все страшно нервничают, легко выходят из себя и раздражаются, но Майкл великолепно себя чувствовал.
— Вы думаете, это как-то связано с судом?
— У Майкла не было особой жизни за его пределами.
— Если не считать вас?
Сара наградила его пронзительным взглядом, но промолчала.
— Вам предстоит разбирать какие-нибудь серьезные и противоречивые дела? — спросил Джон.
— У нас все дела такие.
— Но он не поделился с вами никакими подробностями?
Глядя прямо перед собой, она снова промолчала.
— Все, что вы можете рассказать мне, поможет, Сара.
Она слегка сбросила скорость.
— Ваш брат был забавным человеком. Вы знали, что на рассвете он заходил в почтовую комнату для клерков, чтобы первым найти интересное дело?
— Меня это не удивляет. Он никогда ничего не делал наполовину. А как обычно обрабатываются ходатайства?
— Почтовая комната клерков — это то место, где письма с апелляциями открывают и обрабатывают. Каждое ходатайство отправляется к специальному аналитику, который определяет, соответствует ли данное прошение требованиям правил суда, и так далее. Если оно написано от руки, как бывает с большинством in forma pauperis, они проверяют, насколько оно читабельно. Затем информация попадает в базу данных под именем того, кто подал прошение, его копируют и направляют в общую комнату судей.
— Как-то раз Майкл говорил мне, что в суд поступает огромное количество заявлений. Судьи просто не в состоянии прочитать все.
— Они и не читают. Прошения делят между судьями, и клеркам поручается составить по ним меморандумы. Например, мы получаем около ста прошений в неделю. У нас девять судей; таким образом, каждому кабинету причитается примерно по двенадцать. Из двенадцати заявлений, попадающих в офис судьи Найт, я могу написать заключение по трем. Его отправляют во все остальные кабинеты. Затем помощники других судей просматривают мой отчет и составляют рекомендации судьям на предмет того, следует ли суду принять данное прошение к рассмотрению.
— Получается, что вы, клерки, наделены огромной властью.
— В некоторых областях — да, но не в том, что касается решений. Черновик решения, составленный клерком, по большей части представляет собой краткое изложение фактов дела и объединение ссылок. Судьи используют клерков для черной работы. Самое большое влияние мы имеем в том, что касается проверки ходатайств.
— Значит, судья может даже не увидеть поданное в суд прошение до того, как он решит, заслушать дело или нет? — задумчиво проговорил Джон. — Он просто читает заключение и рекомендации клерка…
— Возможно, только рекомендации клерка. Судьи проводят дискуссионные конференции примерно раз в две недели. Там обсуждаются все прошения, обработанные клерками, и проводится голосование. Если набирается по крайней мере четыре голоса — необходимый минимум, — дело отправляется на рассмотрение.
— Таким образом, первыми прошения, присланные в суд, видят клерки в почтовой комнате?
— В основном.
— В каком смысле «в основном»?
— В том смысле, что не всегда все делается по правилам.
Фиске задумался над ее словами.
— Вы хотите сказать, что мой брат забрал ходатайство до того, как оно прошло обработку в почтовой комнате?
Сара тихонько застонала, но быстро взяла себя в руки.
— Я могу ответить на ваш вопрос, только если это останется между нами.
Джон покачал головой.
— Я не могу давать обещаний, которые, возможно, не смогу исполнить.
Сара вздохнула и короткими четкими предложениями рассказала Джону про бумаги, которые видела в портфеле его брата.
— Я совсем не собиралась за ним шпионить. Но он вел себя странно, и я беспокоилась. Однажды утром я наткнулась на него, когда Майкл выходил из почтовой комнаты клерков. Он выглядел невероятно рассеянным. Думаю, как раз тогда он и забрал апелляцию, которую я видела у него в портфеле.
— Это был оригинал или копия?
— Оригинал. Одна страница написана от руки, другая напечатана на машинке.
— У вас обычно циркулируют оригиналы?
— Нет, только копии. И их, вне всякого сомнения, не кладут в конверт, в котором пришло прошение.
— Я помню, Майк говорил мне, что клерки иногда берут документы домой, даже оригиналы.
— Да, берут.
— Так, может быть, имел место тот самый случай?
Сара покачала головой.
— Это не выглядело как стандартная папка с делом. На конверте не стоял обратный адрес, а на напечатанном на машинке листке не было подписи. Рукописная страничка заставила меня подумать про прошение in forma pauperis, но я не видела ни искового заявления, ни подтверждения того, что заявитель объявлен неимущим.
— А вы не успели заметить имя на бумагах, хоть что-нибудь, что помогло бы понять, кто отправил апелляцию?
— Успела. Именно так я поняла, что Майкл ее забрал.
— Как?
— Мне удалось прочитать первое предложение из машинописного листка. Там стояло имя человека, который подал прошение. Уйдя из кабинета Майкла, я проверила базу данных по поступившим в суд апелляциям. Такого имени там не оказалось.
— И какое называлось имя?