1
Опера работали всю ночь, проверяя известные адреса, где мог появиться Мокрецкий, беседовали с обитателями жилищ, со сборищем сомнительных субъектов, встречались со своей агентурой, трясли поднятых среди ночи заспанных завсегдатаев притонов, блатхат, но тщетно – убийцы и след простыл.
Утром Тимур, встав со стульев, собранных в ряд, где он подремал полчасика, сполоснул лицо водой из чайника. В это время в кабинет заглянул помощник дежурного:
– Тимур Иванович, вас вызывают в прокуратуру республики. Позвоните заместителю прокурора Немову.
«Ага, уже заинтересовались нашим Хейгом, Гамов, наверное, позвонил и рассказал про это дело», – подумал Тимур, набирая номер Немова.
Заместитель прокурора поднял трубку быстро, узнав, кто звонит, немного замешкался, а затем приказал:
– Возьми оперативное дело по убийству Поповской и подъезжай к одиннадцати.
«А вот и не угадал насчет своего Хейга. Поповской интересуется…» – хмыкнул Тимур, кладя трубку.
Убийство восьмилетней Поповской Маши произошло месяц назад и вызвало огромное возмущение среди населения, готового растерзать преступника, а заодно и милицию, которая не способна найти этого самого преступника. Впрочем, некоторые ретивые головы из оперов в случае поимки негодяя сами хотели устроить над ним самосуд. Только по этому делу в отделе Овчинникова днями и ночами работали три сыщика, не считая «земельных» оперативников, участковых, инспекторов детской комнаты. Девочка вышла из школы с намерением пешком дойти до дома и пропала. Через два дня ее трупик был обнаружен в мусорном контейнере одного из многоквартирных домов. Прежде чем убить, нелюдь изнасиловал свою жертву. Выехавшие на место оперативники не смогли сдержать слез от ужасной картины, никто не нашел в себе силы сообщить о страшной находке ее матери. Эту тяжелую миссию взял на себя Тимур.
В одиннадцать часов Тимур был уже у заместителя прокурора. Кроме Немова, в кабинете присутствовали еще два сотрудника РУОП и неизвестный ему мужчина.
Когда Тимур сел за стол, Немов обратился к нему:
– Тимур Иванович, у вас пистолет с собой?
– Да, – удивленно посмотрел он на прокурора.
– Покажите мне, – протянул руку прокурор.
– А в чем дело? Вам отдать пистолет?
– Да-да, дайте мне пистолет, я посмотрю.
После недолгого раздумья Тимур недоверчиво протянул прокурору свое табельное оружие:
– Возьмите.
– Так-то лучше. – С этими словами прокурор бросил пистолет в ящик стола и с шумом прихлопнул его. – Вы подозреваетесь в совершении должностных преступлений, сейчас с вами будет разговаривать следователь.
«Все-таки Старый пожаловался, не те нынче авторитеты! – мелькнуло в голове у Тимура. – Говорили же, что он трубку курит с руоповцами, а я не поверил. Сейчас прихлопнут и Киреева, моего верного напарника!»
– Вы что за клоунаду здесь устроили?! – жестко посмотрел он на прокурора, и тот сразу отвел взгляд в сторону. – Я что, отъявленный преступник, чтобы меня таким образом задерживать? На святое замахнулись, заманили, воспользовавшись убийством невинной девочки, придумали бы что-нибудь другое! Не боитесь брать грех на душу? А кто будет раскрывать сейчас убийство этой девочки? Вот эти? – указал он пальцем на руоповцев.
– А почему исключаешь такую возможность? – возмущенно отреагировал один из руоповцев. – Надо будет – раскроем.
– Никогда в жизни! – мотнул головой Тимур. – На ваших лицах написано, что вы пожизненные конвоиры. Вас же вызвали сюда для конвоирования меня, правильно?
– Почему только для конвоирования… – начал руоповец, но Тимур его оборвал:
– Ах, еще и колоть меня будете? Давайте-давайте, посмотрим, какие вы кольщики. Бандиты наглеют с каждым днем, а вы решили бороться с теми, кто их гнобит. Друзей своих защищаете? Силенок-то у вас нет, чтобы бороться с организованной преступностью.
– Ну, хватит! – не выдержал словесной перепалки прокурор и кивнул руоповцам: – Ведите его к следователю!
Руоповцы, не ожидавшие такого отпора от загнанного, по их мнению, в угол оперативника, еще больше раскраснелись, когда тот язвительно бросил:
– Давайте, вертухаи, выполняйте приказ.
Следователь прокуратуры Карлушин, когда-то бывший дознаватель милиции, субъект с психологией маленького человека, дорвавшегося до власти, победоносно взглянул на грозного оперативника, перед которым трепетали все бандиты города:
– В твоем положении лучше во всем признаться. Это учтется в суде, получишь минимальный срок.
– Признаться в чем? – пренебрежительно ухмыльнулся Тимур. – Потрудитесь объяснить, в чем меня подозревают.
– К нам поступило заявление гражданина Краснова о том, что вы со своими подчиненными ворвались к нему в жилое помещение, устроили стрельбу, незаконно уничтожили винно-водочные изделия, избили граждан. Вас подозревают в превышении служебных полномочий и нанесении побоев.
«Ах, вот о чем! А я-то думал, что Старый настрочил жалобу. А с Красновым… Тут явная подстава. Кто инициатор: РУОП или министерство безопасности? У Немова сидел человек, он явный гэбэшник. Или на пару сработали?…»
Тимур до мелочей вспомнил этот случай.
Был обычный день. Перед обедом ему позвонил мужчина, который пожелал остаться неизвестным, и сообщил, что у новосибирского коммерсанта по фамилии Краснов имеется несколько гранат-лимонок и автомат Калашникова, которые он прячет в сломанном холодильнике в кладовке дома. Мужчина назвал и адрес этого Краснова в районе Залога, предупредив, что последний крайне агрессивен и может оказать вооруженное сопротивление.
Тимур быстро собрал трех оперативников, одного из которых вооружил автоматом, и выдвинулся к указанному адресу. Когда Краснов открыл дверь, то моментально получил удар в челюсть и был скручен оперативниками. Забежав в дом и застав там троих друзей хозяина, Тимур выстрелил в потолок и крикнул:
– Всем ложиться на пол, уголовный розыск!
Один замешкавшийся мужчина, прежде чем лечь на пол, получил от него крепкий подзатыльник. Опера обыскали дом, нашли сломанный холодильник в кладовке, но обещанного оружия и гранат не было. Осматривая придворовые постройки, обнаружили шесть двухсотлитровых бочек со спиртом. Никаких документов на спирт Краснов, естественно, не имел, и Тимур, не желая возиться с левым спиртом, продырявил бочки найденным тут же ледорубом. Помурыжив Краснова и его людей сутки, опера вынуждены были их отпустить.
«Формально могут натянуть на статью, – думал Тимур, наблюдая за действиями следователя, который с преисполненным важности видом заполнял какой-то протокол. – За грубое задержание, которое переиначат в побои, а также за самоуправство при уничтожении спирта без соблюдения соответствующей процедуры. Со спиртом более-менее понятно: самоуправство налицо. А вот с грубым задержанием… А что, надо было с ними миндальничать, когда имелась информация о целом арсенале оружия? А вдруг они начали бы отстреливаться или бросили бы гранату? Вот тогда точно посадили бы за халатность, если, конечно, выжил бы в этой бойне…»
Он с ухмылкой вспомнил курьезный случай, приключившийся с сотрудниками тогда еще Комитета государственной безопасности. Чекисты получили оперативную информацию, что некто Свиридов хранит у себя дома немецкий пистолет – «парабеллум». Поздно вечером трое сотрудников постучались к Свиридову и попросились зайти в затрапезного вида квартиру. В жилище происходила пьянка с участием нескольких человек, чекисты стали разуваться. Когда они сняли ботинки и предъявили свои удостоверения, кто-то крикнул: «Бей ментов!» Кагэбэшники стали объяснять, что они не милиционеры, а из другого ведомства, но разгоряченным алкоголем мужикам, очевидно, было все равно, кого бить в морду. Они напали на сотрудников и, вытолкав двоих без обуви в коридор, закрыли дверь и стали избивать третьего. Очутившиеся в коридоре кагэбэшники, счастливым образом избежавшие растерзания, в одних носках по снегу добежали до управления милиции, благо оно находилось недалеко. Прибывшие на место происшествия два оперативника уголовного розыска преподали чекистам урок, как надо брать квартиру, где могут находиться вооруженные преступники. Они с ходу вынесли дверь и устроили такую трепку беснующейся над несчастным заложником группе, что те сразу присмирели и легли на пол. Оружие действительно нашлось под стареньким диваном, правда, не «парабеллум», а неисправный пистолет «вальтер». Утром весь оперативный состав уголовного розыска хохотал над незадачливыми чекистами, особо уморительным в рассказах очевидцев был момент, когда те так трогательно снимали обувь в притоне, где не то что босиком, в ботинках надо было ходить и смотреть под ноги, чтобы не наступить на неподобающие вещи.
Голос Карлушина вернул Тимура в реальность:
– Итак, начнем. Что вы делали двадцать второго октября сего года?
– Я не помню, что я делал вчера, а вы спрашиваете у меня о событиях почти месячной давности. А давайте я задам вопрос: что вы делали месяц назад? Что, вспомнили?
– Хватит дурачиться, – нахмурил брови Карлушин. – С кем были у Краснова и по какой причине явились к нему?
«Ничего пока не буду говорить, – решил про себя Тимур. – Надо узнать, что с моими ребятами: уже задержали их или еще нет? Надо выработать общую позицию и только после этого давать показания. А ребята надежные, никто не наговорит на себя. – Неожиданно его посетила мысль, услышанная когда-то: лучше отсидеть полгода в изоляторе и выйти с чистой совестью, чем шесть лет в колонии с запятнанной репутацией».
– На ваши вопросы пока отвечать не собираюсь, – демонстративно отвернулся он от следователя. – Не теряйте время зря, оформите арест и отправляйте в изолятор, хоть высплюсь от души.
Раскрасневшийся от негодования Карлушин приказал руоповцам-конвоирам:
– Увести! Не забудьте надеть наручники!
Тимур только улыбнулся, глядя, как борцы с организованной преступностью неумело и суетливо застегивали на его руках наручники.
2
Дежурный изолятора завел Тимура в пустую камеру и тихо шепнул:
– Держись, ночью пропустим Киреева, он хочет с тобой переговорить.
Тимур только кивнул головой, понимая, уж коли за него взялась «контора», может прослушиваться все и вся.
Его терзали тревожные чувства, он не знал, где находятся остальные три оперативника, которые были с ним у Краснова: задержаны ли они или еще находятся на свободе, что собирается Карлушин с ними делать? Успокаивало одно: Киреев уже работает, и ночная встреча с ним должна прояснить многие вопросы.
«Как хорошо, что Василия не было с нами во время проверки Краснова, мне на воле ох как нужен сейчас толковый оперативник, надежный друг, – вздохнул он. – Если бы обоих арестовали, было бы туговато».
Ночью в камеру заглянул заместитель начальника изолятора по оперативной работе и жестом пригласил выйти. Тимур понял, что тот также остерегается «прослушки». В кабинете у замначальника Тимур увидел Киреева, который шагнул ему навстречу, крепко обнял и негромко сказал:
– Тут можно говорить свободно, кабинет «чистый».
– Давай, Василий, рассказывай, что знаешь. Я тут в полном неведении. Где ребята?
– Слушай меня внимательно, – начал Киреев. – Неизвестно, когда еще свидимся. Наши следаки возмущены твоим арестом и задержанием оперативников отдела…
«Нашими» Киреев назвал следователей прокуратуры, с которыми Тимур и его подчиненные сутками крутились вместе, раскрывая самые глухие преступления, в большинстве своем, убийства. Это была прекрасная плеяда следователей прокуратуры. Они являлись настоящими профессионалами своего дела, без остатка преданными службе, и, как никто другой, понимали, что сыщики ходят по краю лезвия и малейшее отступление в ту или иную сторону чревато самыми печальными последствиями. А Карлушин же специализировался по должностным преступлениям и всевозможным заказным делам, в самой прокуратуре и в милиции его, с одной стороны, никто не уважал, а с другой – остерегались, поскольку Карлушин имел крепкие связи в министерстве безопасности.
– Так вот, следователи прокуратуры мне потихоньку шепнули, что тебя арестовывают по делу коммерсантов с Залога. Короче, это месть министерства безопасности за Уларова…
– Ах, вот оно что! – удивленно воскликнул Тимур. – У прокурора Немова сидел гэбэшник и изображал, что не при делах. Теперь-то понятно, откуда растут ноги этой подставы!
Дело было так. Летом сотрудник министерства безопасности Уларов ушел в запой на несколько дней. В ходе беспробудного пьянства познакомился с двумя молодыми, но уже отсидевшими парнями, Потратовым Олегом и Карху Игорем, которых пригласил к себе домой. После нескольких дней пьянки эти молодые люди, воспользовавшись тем, что Уларов уснул, покатались на его «Жигулях» и врезались в столб, разбив переднюю часть машины и аккумулятор. Очнувшись утром, Уларов увидел разбитую машину, нашел тех парней и потребовал, чтобы те украли у соседей аккумулятор. Потратов и Карху, недолго думая, пошли на дело, но попались во время совершения преступления. В милиции они подтвердили, что действовали по указанию Уларова.
Утром после планерки Овчинникова вызвал к себе заместитель начальника уголовного розыска УВД Воронов, и между ними произошел следующий разговор:
– Тимур, представляется случай хлопнуть за подстрекательство к совершению преступления гэбэшника. Надо готовиться, этим займется ваш отдел.
– А на кой черт мне сдался этот гэбэшник? – удивился Тимур, что поручают несвойственное ему дело. – С убийствами не можем управиться, а тут…
– Да ты послушай меня! – перебил его Воронов. – Надо наказать этого гэбэшника, Уларов его фамилия. Слишком высокого о себе мнения, строит из себя правильного, а оказывается, что сам-то гнилой. Подбивает молодежь на преступление.
– Да ну его! – отказался от сомнительной затеи Тимур. – Политическим делом подванивает. Идти против министерства безопасности – все равно что против ветра плевать. Обратно прилетит.
– Не бойся, все продумано до мелочей. Мы задержали молодых парней во время кражи аккумулятора. Они дают показания, что их надоумил на это Уларов. Сегодня утром мне позвонил этот самый Уларов, он откуда-то узнал, что парни попались на краже, и ему хватило наглости попросить надавить на них, чтобы они заплатили за ремонт машины. У этих парней, конечно же, денег не оказалось, поэтому я из кассы взял необходимую сумму на оперативные расходы. Во время передачи этих денег задержим Уларова с поличным. Вот и все!
– Нехорошо как-то получается, – продолжал упорствовать Тимур. – Уларов обратился к нам, чтобы мы надавили на парней, а мы его прихлопнем. Как-то мелковато для нас. Пусть этим делом займется прокуратура, это же их прерогатива. От силы Уларова выгонят с работы, не тянет тут на уголовное дело. Доказать, что он организовал преступление, будет очень сложно.
– Вот и соберем материал и передадим в прокуратуру, пусть возбуждают уголовное дело за подстрекательство или увольняют с работы с «волчьим паспортом», – настаивал Воронов.
– Ладно, когда начнем? – наконец сдался Тимур. – Где этот «чекист с горячей головой и холодным сердцем?»
– Прямо сейчас начнем. Он скоро подойдет, парни в соседнем кабинете. Когда возьмет деньги, возле выхода вы его остановите и оформите их изъятие.
Делать нечего, приказ надо было исполнять. Тимур сделал все, как сказал Воронов. Уларова задержали, деньги изъяли, собранный материал направили в прокуратуру республики. Там не усмотрели в его действиях состава преступления (или не захотели связываться с могущественным ведомством), и материал был переправлен в министерство безопасности, где провели свое служебное расследование. Уларову объявили строгий выговор с занесением в личное дело.
Сыщики были удивлены до крайности: если бы один из них совершил десятую часть того, что сотворил Уларов, его бы немедленно уволили из органов, возбудили бы уголовное дело. Оперативники не стали вдаваться в подробности столь мягкой оценки деяния сотрудника министерством безопасности, забыв этот инцидент, они продолжали свою опасную и тяжелую работу. Но чекист, очевидно, не забыл обиду, и началась полугодовая негласная охота за сыщиками убойного отдела, закончившаяся арестами и задержаниями.
– Тут полная заинтересованность гэбэшников, – продолжал между тем Киреев. – А этих руоповцев используют для черновой работы: конвоировать там, обыски делать, свидетелей дергать…
– А где наши опера?
– Двоих, Сафина и Иванова, задержали на трое суток, а Константина, как только узнали, что тебя арестовывают, отправили в командировку в Крым. Гамов молодец, полностью поддерживает нас, передал, чтобы ты не падал духом. Он и подписал командировочные для Константина. В час дня Костя был уже на крыле, а эти руоповцы пришли за ним спустя два часа. Пока Константин на свободе, изучим обстановку, выработаем линию защиты, а потом пускай его арестовывают.
– Молодцы, что быстро сработали и отправили Костю. Пусть теперь его ищут. А я посижу, отдохну от суеты, высплюсь наконец. Одно плохо: дело Поповской Маши сейчас «заглухарит», и Хейг наш спокойно убежит…
– Да не говори! Сейчас уже некому работать, мы вдвоем и остались. Двое в отпусках с выездом, остальные на учебе. Кому раскрывать эти дела? – развел руками Василий. – Может, гэбэшники и руоповцы раскроют?
– Да куда им! Пусть это останется на их совести. А мы будем воевать, доказывать свою правоту.
– Докажем, – твердо ответил Киреев, крепко обнимая друга на прощание.
3
Тюрьма встретила Тимура узкими темными окнами и мрачными проходными с железными дверями, зарешеченными толстой арматурой, сонной и равнодушной охраной и надменными надзирателями. Тимур здесь бывал не раз, прекрасно ладил с тюремными оперативниками, совместно с ними раскрыл не одно преступление, разрабатывая уже арестованных обвиняемых и доказывая другие преступления, которые во время следствия были упущены из виду, так что к тюремному духу ему было не привыкать.
Наверное, тюремная почта – одна из самых лучших в мире. Еще не ступила нога Тимура за ворота изолятора, как все арестанты уже знали, что скоро в тюрьму прибудет, так же, как и они, простым арестантом, знаменитый сыщик Овчара. Многие, особенно из стана «черных»[18], среди которых были те, кого посадил сыщик, торжествовали, предвкушая возможность подколоть его, высказать угрозы и оскорбления.
Прежде чем отправить Тимура в «красную хату» к «бээсникам»[19], начальник оперчасти Шлихов, его хороший знакомый, велел завести арестованного к себе в кабинет.
– Тимур, что случилось? – поинтересовался он, попросив конвоиров оставить их одних в кабинете.
– Трудно поверить, – усмехнулся Тимур. – Попался на голимой подставе. Кто-то позвонил нам, сообщив, что у приезжих коммерсантов спрятаны гранаты и автомат, мы туда ломанулись, но ничего не нашли. Брали по-жесткому, я даже стрелял в потолок. Все это преподнесено следствием так, будто мы их били и мучили, стреляли для устрашения. Дополнительно впаяли самоуправство: уничтожили левый спирт.
– Как у тебя поднялась рука уничтожить спирт? – улыбнулся Шлихов. – Это же спирт! К нам бы сюда подогнал, мы бы нашли ему хорошее применение.
– Да ну его, сплошная отрава. Сколько людей повымерло из-за такого вот спирта.
– Давай посчитаем, сколько бутылок водки ты уничтожил, – не унимался начальник оперчасти и на бумаге начал свои подсчеты. Закончив, он воскликнул: – Пять тысяч бутылок водки! Вот это Клондайк! А ты взял и уничтожил! Ладно, шутки в сторону, теперь о деле. Тут две камеры для бывших сотрудников, ты пойдешь в восемнадцатую. Там находятся шесть арестованных, трое из города, остальные из районов. Старший в этой камере – гаишник из Нерюнгри. Ты будь с ним поосторожней, он здоровый парень, боксер, устанавливает в камере порядок в духе блатных.
– А кто остальные арестованные? Есть кто из уголовного розыска?
– Нет, еще один гаишник, участковые, дежурная часть. В общем, мелкая шушера.
– Ладно, разберемся, – улыбнулся Тимур. – Пусть ведут меня в «хату».
Шлихов подал ему руку и на прощание сказал:
– Давай, всего хорошего. Если что, всегда обращайся.
Когда Тимура вели по коридору изолятора, из разных камер раздавались крики: «Попался, Овчара, теперь сиди, как остальные!», «В петушатник его, в петушатник!», «Давайте его к нам в хату, мы быстро с ним разберемся!». Прозвучал до боли знакомый гнусавый голос: «Смерть легавому от ножа! Убить его как собаку!»
«Где же я его слышал?» – задался Тимур вопросом, мучительно пытаясь вспомнить, где встречался с обладателем этого необычного и мерзкого голоса. Он мало обращал внимание на весь этот ор, а только пренебрежительно ухмылялся (мол, посмотрим, кто будет смеяться последним), следуя с конвоирами в свою камеру. Вывести его из равновесия подобным образом было сложно, если не сказать невозможно.
Оказавшись в камере, он первым делом бросил беглый взгляд на лица ее обитателей и понял, что ни одного из них ранее не видел и не знает.
– Здравствуйте, мужики! Будем знакомиться?
Все смотрели то на Тимура, то на здоровенного парня в тельняшке и безмолвствовали. А тот смерил прибывшего взглядом с ног до головы и угрожающе высказался:
– Где ты тут видишь мужиков? Перед тобой ментовская братва, а мужики – те пусть пашут, им положено. А ну представься мне, я тут за главного, за пахана.
– Ну, раз вы не мужики, получается, что бабы.
С этими словами Тимур подошел к парню в тельняшке, двумя согнутыми пальцами схватил за нос и легонько, вполсилы, пнул в пах. Тот упал на пол и скрючился от боли. Остальные сокамерники даже не сдвинулись с места, в их глазах Тимур не увидел и тени сочувствия к корчащемуся от боли сидельцу.
«Он их, видимо, замордовал окончательно, – подумал он про себя. – Пришла советская власть, пора вам жить не по понятиям, а по совести!»
– Все, с сегодняшнего дня хватит играть в блатоту! – Тимур грозным взглядом обвел сокамерников. – Не уподобляйтесь «черным», вы никогда ими не будете, печать бывших сотрудников на нас – это на всю жизнь. Или, как говорят эти же «черные», мы для них «красные». Поэтому не теряйте своего человеческого достоинства, не стесняйтесь своего прошлого, уж коли вы связали когда-то свою жизнь с милицией. Только в этом случае вас не сомнут и не растопчут. Держаться надо вместе, в этом наша сила. И не опускаться до животного состояния! Я вижу, что в камере бардак. Здесь не свинарник, а жилище для людей. С сегодняшнего дня будем дежурить и проводить уборку со всей тщательностью. Я буду следить за этим строго, а если сам плохо уберусь, сделайте мне замечание. Поняли?! А сегодня дежурным будет он, – указал Тимур на гаишника в тельняшке, который, кряхтя и охая, поднялся с пола и присел на кровать.
Так Овчинников стал неформальным лидером этой маленькой общности бывших милиционеров. Он не кичился этим, незаслуженно никого не обижал, был справедлив и честен с окружающими.
Через неделю он узнал, кто выкрикивал из соседней камеры угрозы убийством. Это был Мелентьев Захар по кличке Мельтяша. Он убил старуху под девяносто лет и ее племянницу шестидесяти лет и украл из их дома стиральную машинку «Малютка», которую сбыл на барахолке возле того самого цеха, где восстанавливали аккумуляторы. Дело оказалось не таким сложным, Тимуру понадобилось полчаса, чтобы полностью распотрошить этого душегуба.
При каждом появлении Тимура в коридоре изолятора Мельтяша продолжал выкрикивать угрозы под одобрительный гогот сокамерников.
Однажды Киреев снова приехал к тюремным операм. Тимура вывели к Шлихову, и Василий сообщил ему, что командировка Константина заканчивается, скоро он должен вернуться домой, где его тотчас арестуют.
– Ему придется явиться к следователю Карлушину, другого выхода нет, – вздохнул Василий. – Ладно, пускай посидит, вдвоем веселее будет. А Сафин и Иванов находятся под подпиской о невыезде, от службы их отстранили, но они молодцы, настрой у них боевой.
– А как дело продвигается? – спросил Тимур. – Меня давно уже не дергают, пыл их что-то быстро угас.
– Да, дело разваливается. Они начали искать другие преступления с вашей стороны: укрытые преступления, незаконные задержания, изъятое и несданное оружие. А это явный признак того, что по основным эпизодам обвинения нет железных аргументов, чтобы отправить дело в суд.
– Да-да, – кивнул Тимур, соглашаясь. – Если начинают искать другие факты – значит, дела у них швах! Оправдаемся, потом со всех спросим, кто был причастен к этой подставе.
Перед тем как уйти в камеру, он обратился с просьбой к Шлихову:
– Тут один мучитель старух сидит, которого я в свое время посадил. Он меня уже достал, постоянно угрожает убийством. Пожалуйста, сделайте так, чтобы мы где-то встретились, я хочу провести с ним беседу.
– Это невозможно, – покачал головой Шлихов. – Кто он, а кто ты? Вы не должны нигде пересечься. Таковы требования нашей инструкции.
Потеряв всякую надежду проучить обнаглевшего арестанта, Тимур уже стал забывать про разговор со Шлиховым, но однажды, когда его вывели на прогулку, он в прогулочном дворике оказался один на один с Мельтяшей. Увидев Тимура, арестант задрожал всеми конечностями и, прислонившись к стене, сел на корточки, закрыв голову руками.
Тимур медленно подошел к нему и процедил:
– Тварь вонючая, убийца беспомощных старух! Еще раз завоняешь – сам знаешь, что с тобой будет!
После этого случая Мельтяша притих, вся тюрьма узнала, что на него наехал Овчара, и оскорбительные крики прекратились.
При очередном посещении Киреева Тимур поблагодарил Шлихова за устроенную встречу с Мельтяшей, на что тот выразил удивление:
– Неужто? Я не давал команду, наверное, случайно встретились.
Через неделю поздно вечером в камеру привели Константина. Опера обнялись и поздоровались, по этому поводу открыли несколько банок тушенки и рыбных консервов. Открывая последнюю банку, гаишник из Нерюнгри воскликнул: «Водка!» Эту передачу Тимуру отправили оперативники убойного отдела еще вчера, но не сообщили о содержимом банок, в одну из которых аккуратно был влит и запаян спирт «Рояль». То-то было радости для обитателей камеры, которые не пробовали сей горячительный напиток полгода и более.
Плотно поужинав, отметив прописку вновь прибывшего разведенной до состояния водки «роялью», Константин рассказал Тимуру про свои скитания:
– Утром того дня узнали от наших следователей, что тебя арестовали по делу Краснова. Киреев был не в курсе этого дела, его же с нами не было тогда. Я и рассказал ему подробно, что происходило у Краснова. Потом он меня завел к Гамову, обрисовал ситуацию и высказал опасения, что следующим арестуют меня. Гамов решение принял сразу: приказал срочно выехать в командировку в Крым на розыск Салова…
– Салов же в Краснодаре прятался, – перебил его Тимур.
– А какая разница, мог поехать и в Крым, – махнул рукой Константин. – А почему в Крым? В Феодосии живет Осадчий, я хотел у него перекантоваться, пока суд да дело. Он как раз находился в отпуске, незадолго до этих событий уехал на родину.
Осадчий был следователем прокуратуры города Якутска. Опера его уважали за профессионализм и фантастическую работоспособность. В любое время суток, если нужен был следователь, он всегда отзывался на просьбы сыщиков. Несколько раз наравне с операми участвовал в опасных задержаниях, хотя это не входило в его обязанности.
– Говори тихо, – шепнул Тимур, опасаясь, что информация каким-то образом может просочиться в прокуратуру республики или министерство безопасности. В таком случае Осадчему было несдобровать: за укрытие разыскиваемого он мог вылететь с работы, а еще хуже, могли возбудить и уголовное дело. Тимур до конца не верил своим сокамерникам, кто-то из них мог быть завербован гэбэшниками или руоповцами.
– Я почти месяц прожил у него, – продолжил Константин. – Конечно, не купальный сезон, но красота неописуемая, никогда так не отдыхал! Но когда-то приходит конец всему прекрасному – надо было возвращаться обратно. Когда самолет приземлился в Якутске, в салон зашел Шевчук, опер из транспортной милиции, ты его знаешь. Сказал, что он от Киреева и что вокзал окружили сотрудники министерства безопасности, чтобы задержать меня при выходе. Он сопроводил меня из самолета и посадил в топливозаправщик. Через грузовой терминал Шевчук вывел меня в город, я переночевал у своей девушки, все рассказал ей, чтобы она объяснила моим родителям, а утром явился к Карлушину в кабинет. Тот, увидев меня, стал заикаться, а потом выпытывал у меня, как я обвел вокруг пальца целый отряд сотрудников госбезопасности. Я ему и ответил, что улетел «на крыльях любви». А этот Карлушин дурак или прикидывается? Он пытался узнать, кто является моей любовью: фамилия, имя, отчество, место жительства, род занятий… Ну не дурак?! Во время допроса он спросил, знаю ли я Краснова. А я решил его вновь разыграть и ответил: «Знаю, читал. Мать писала мелким почерком». Так вот, он силился у меня вызнать, чья мать кому писала!
– Давай на боковую, – улыбнулся Тимур, у которого уже слипались глаза. – Дурак – это в нашу пользу.
4
Как отмечалось, тюремная почта работала исправно, тюрьма была в прямом и в переносном смысле дырявой. Между камерами проделывались маленькие дырочки и передавались «малявы», которые иногда предназначались для камер, расположенных на другом конце изолятора. Устанавливалась и веревочная почта, когда между окнами, расположенными друг против друга, через духовую трубку, изготовленную самими арестантами из бумаги, выстреливалась нитка – и связь установлена. Любой монтер позавидует!
– Я знал, что тюрьма дырявая, – удивлялся Константин, – но не до такой же степени! Тут все общаются между собой получше, чем на воле. А мы, наивные, пытались изолировать их друг от друга, отправляя в изолятор. Изолятор – от слова «изолировать». Надо переименовать изолятор в… – Он силился подобрать подходящее слово, но потом махнул рукой: – А зачем мне это, все равно уже в ментовку не вернуться.
Почта проходила и через «красные хаты», где содержались «бээсники», не встречая никаких препятствий и саботажа.
«Почта в тюрьме – это святое, – говорили старые милицейские арестанты. – Единственная надежда и радость в этом темном царстве».
Однажды из пересыльной тюрьмы в изолятор въехал вор в законе Боря Костромской. Поговаривали, что его отправили в Якутию с целью взятия под контроль всего преступного мира региона. При нынешнем уровне коррупции данная версия выглядела не такой уж фантастической. Костромской сразу же стал устанавливать свои порядки, изучил состояние и пополняемость тюремного «общака» и остался недоволен его скудностью.
– А почему менты не отстегивают в «общак»? – грозно спросил он у одного из местных авторитетов. – Кто их освободил от этого?
– Да как-то так, – промямлил авторитет. – Они нас не признают…
– Как не признают?! – вскипел Костромской. – Кто у них там за главного сейчас?
– Овчара, бывший опер, сел за избиение барыг.
– А ну, пиши «маляву» ментам! – приказал вор.
Прочитав послание законника, Тимур долго смеялся, а затем попросил Константина:
– Готовь ответ, только позаковыристее, ты это умеешь.
Через час Константин предъявил Тимуру готовое письмо:
«Глубокоуважаемый вор в законе! Признавая Ваши большие заслуги перед отечественным криминалом, мы, бывшие блюстители порядка, не считаем возможным исполнить Вашу просьбу. Все-таки отстегивать в „общак“, от которого мы ничего не имеем, противоречит нашим принципам, тем более не намерены содержать на наши средства бывших наших оппонентов. У нас имеется своя касса взаимопомощи, мы помогаем в меру сил друг другу и не нуждаемся в других источниках, таких как ваш „общак“. Посему с глубоким сожалением приносим Вам свои извинения. Тимур Овчинников».
– Отлично! – похвалил Тимур Константина. – Отправляй!
Костромской прочитал письмо, навел справки про Овчару и больше никаких действий не предпринял. Очевидно, мудрый старый вор решил, что связываться с таким неординарным опером будет себе дороже.
Как-то Шлихов вызвал к себе Тимура и предложил заняться воспитательной работой.
– Тут у нас малолетки, мы хотим определить в твою камеру одного из них на перевоспитание. У них ни жизненного опыта, ни знаний человеческой морали. Хотят утвердиться здесь исключительно жестокостью. Вот и займись воспитанием.
– Добро, воспитаем, – с радостью отозвался Тимур. – Не впервой.
В камерах малолетних преступников царила атмосфера жестокости. Если новичок входил впервые в камеру, соблюдалась целая церемония посвящения в ряды арестантов, отступление от которой грозило вновь прибывшему самыми изощренными наказаниями. Если же какой-то сокамерник давал слабину, распускал нюни, его тут же добивали всевозможными унижениями и битьем, превращая в изгоя. Зная это, администрация изолятора иногда заселяла в камеру к малолеткам наиболее авторитетных арестантов, или же совсем непримиримых юных преступников отправляли во взрослые камеры, где находились адекватные заключенные, способные повлиять на неокрепшую молодую душу только с положительной стороны.
Белобрысый парнишка пятнадцати лет, арестованный за убийство отчима, враждебно взирал на обитателей камеры, в которую его привели конвоиры. Тимур как можно добродушнее улыбнулся ему и пригласил сесть рядом. Разговор длился до поздней ночи, во время которого несколько раз пили чай с конфетами и печеньем, заблаговременно припасенными Тимуром от очередной продуктовой передачи. Ночью парнишка уснул с улыбкой на лице, а на следующий день, когда Тимур стал его учить азам самбо, тот полностью расслабился и уже наравне общался со всеми сокамерниками. За несколько дней он настолько сильно привязался к Тимуру, слушая его рассказы о работе сыщиков, о раскрытии какого-нибудь загадочного убийства, что однажды спросил:
– Я тоже хочу стать сыщиком. Это возможно?
Тимур не стал над ним смеяться, не сказал, что путь в милицию ему заказан как судимому, а со всей серьезностью ответил:
– Трудно сказать сейчас, сидя в этой камере. Никто не знает, как жизнь повернется завтра, а свои надежды ты никогда не теряй.
Через месяц парня осудили, дали условный срок. Учли, что пьяный отчим сам спровоцировал драку. А еще через месяц от него к Тимуру пришла весточка, что он поступил в ПТУ и намерен начать новую жизнь.
«Если я в этом изоляторе спасу хоть одну душу, то можно считать, что не зря посидел», – тепло подумал он о белобрысом парнишке.
После полугода отсидки Тимур получил уведомление о том, что уголовное дело направлено в суд. Узнав, кто судья, он немного приуныл. Судья Страхова наводила страх на подсудимых, и не только созвучностью фамилии. Она давала всем по самому максимуму, никакие доводы защиты о смягчающих обстоятельствах не принимала к сведению. Шлихов, узнав о судье, протянул:
– Да-а, дела плохи. Это проделки гэбэшников, специально подсунули ей дело. Но есть одна хорошая новость…
– Говорите, не томите! – нетерпеливо воскликнул Тимур.
– Она исключительно честный и принципиальный человек, на нее давить бесполезно. Вот тут гэбэшники просчиталась. Если дело шито белыми нитками, то маленький шанс на оправдание есть.
– И то хорошо, надежду терять не будем.
Через месяц начался суд, который длился два месяца. Защита раз за разом разбивала доводы обвинения, а точку в деле поставили сами «лжепотерпевшие». На вопрос судьи, как они опознали всех милиционеров, Краснов ответил, что в министерстве безопасности им предъявили фотографии оперативников и велели опознать их во время следствия. Судья ничего не сказала, а когда вернулась из совещательной комнаты, вынесла свой вердикт – полностью оправдать по всем статьям всех четырех сыщиков, арестованных Овчинникова и Косолапова (Константина) освободить из зала суда.
Так, отсидев девять месяцев и один день, Тимур вышел на свободу, Константин же пробыл в следственном изоляторе на месяц меньше.
Увидев своих друзей и коллег возле входа в суд, Тимур крикнул:
– За девять месяцев рождается человек, я сегодня родился заново!
– В таком случае я родился недоношенным! – вторил ему счастливо улыбающийся Константин.
В этот же день прокурор республики вызвал к себе начальника УВД.
– Кеша, пройдем в комнату отдыха, попьем чайку, – сказал он. – Надо переговорить.
Когда чай был уже налит, прокурор спросил:
– Что, твоих ребят оправдали? Надо было этого ожидать! Наш охламон Карлушин напортачил с делом, сейчас расхлебывать… Когда возбуждал уголовное дело, я же предупреждал, что оно хлипкое, а он: «В суд пойдет железно, все доказательства есть!» Идиот, я с ним буду расставаться, это не первое его загубленное дело. Кстати, Кеша, он же твой дознаватель бывший. Может, его обратно заберешь? – улыбнулся он.
– Никогда в жизни! – в ответ усмехнулся начальник УВД. – Своих идиотов хватает.
– Ты же сыщиков не уволил во время следствия, они продолжали получать зарплату?
– Да, получали среднюю зарплату. А не за что было увольнять, пока на руках не буду держать приговора суда, что они виновны. Любого другого милиционера, взяточника там или вымогателя, который работает только на себя, я тотчас же уволил бы, а этих сыщиков – ни за что: они болели за дело, отчего и пострадали. Формально я прав, что не уволил их, по закону надо было дождаться решения суда. Вот и дождался, слава тебе, господи!
– Я к чему клоню-то… – Прокурор отпил чай, смачно захрустел корочкой лимона. – Мы не будем опротестовывать оправдательный приговор, а твои ребята пусть не подают иск о возмещении материального и морального ущерба. Они же получали зарплату во время следствия, хотя и не работали, так что большого ущерба им не нанесено. Как мое предложение?
– А то, что они почти год отсидели в тюрьме? Это что, не ущерб? А потраченные здоровье и нервы, репутация? Как мне убедить их отказаться от того, чтобы восторжествовала справедливость?
– Кеша, давай не будем ссориться, – примиряющим голосом произнес прокурор. – Объясни ребятам, что так надо. Нам вместе работать дальше, раскрывать убийства, бороться с организованной преступностью. Они тебя поймут, ты для них авторитет.
– Хорошо, переговорю, попытаюсь их уговорить.
Начальник УВД сам понимал, что сейчас война ведомств только на руку криминалу, последствия которой в свое время не осознали такие следователи, как Карлушин и отдельные лица из министерства безопасности и РУОПа, своими необдуманными действиями нанесшие огромный вред борьбе с преступностью.
Вечером он велел найти всех оправданных оперативников, которые уже отмечали свое освобождение в кругу друзей, и провел с ними беседу, в результате которой те отказались от притязаний к следствию. Операм было не до интриг и склок, впереди их ждала увлекательная и полная опасности работа.