Избранные детективы Компиляция кн. 1-17 — страница 137 из 206

1

Прошло два месяца. Соколов мало интересовался делом загадочного ветерана-фронтовика, отвлекшись на не менее насущные проблемы. Если следователь не беспокоит сыщика, не требует помощи, значит, все идет своим чередом, уголовное дело неумолимо приближается к логическому концу, чтобы завершиться судебным приговором. Но не тут-то было!

В день Победы 9 мая оперативника вызвал к себе начальник угрозыска. Терзаемый догадкой, почему же он понадобился руководителю в праздничный день, Соколов ровно в полдень постучался к нему в кабинет.

Начальник уголовного розыска Поликарпов Вадим Петрович, суровый мужчина средних лет, никогда не расстающийся с любимой папиросой «Беломорканал», работал в этой должности достаточно долго. Опера его побаивались и уважали, впрочем, такие же чувства испытывали к нему и городские криминальные элементы. Отборный мат из его уст сыпался как из рога изобилия, но никто даже и не думал обижаться, поскольку все это произносилось ради дела. А в городе иногда случались такие дела, разобраться с которыми без мата – ну никак.

Поликарпов озадаченно поинтересовался:

– Что там по тому гребаному ветерану войны?

– По какому ветерану? – удивленно вскинул голову Соколов. – По Левчуку?

– Чингачгуку! Не знаю, как его фамилия, я имею в виду того, которого ты посадил два месяца назад за убийство женщины.

– Да, это Левчук. А что по нему? Вроде бы следствие идет, за помощью следователь к нам не обращалась.

– Вот сколько вам всем говорить, что дела всегда надо держать на контроле, – строго отчитал сыщика руководитель. – Назревает большой скандал, прокурор республики вызвал нас на ковер, так что готовься ответить на все вопросы.

– Так что все-таки случилось? – недоуменно спросил сыщик. – Следователь Черных ни разу мне не звонила, я и подумал, что все там нормально.

Поликарпов сердито объяснил:

– Этот Левчук, или как его там, написал жалобу самому Андропову о том, что его незаконно привлекли к уголовной ответственности.

– Ну и что? – усмехнулся оперативник. – Он писал жалобу Сталину, Хрущеву, Брежневу, а сейчас Андропову. Это его способ уйти от ответственности.

– Какой Брежнев, какой Хрущев, едрена мать! – взревел начальник. – Этот твой Левчук и вовсе не Левчук, а другой человек!

– К-ка-а-ак?! – оторопело протянул сыщик. – Откуда это стало известно?!

– От верблюда! Говорил же, чтобы вы держали все ажиотажные дела под контролем! Иди, готовься, в час встречаемся в прокуратуре республики!

Соколов озадаченно вернулся в кабинет и набрал номер телефона Черных. Та, подняв трубку, воскликнула:

– Я только что хотела тебе звонить! Тут такие дела разворачиваются – уму непостижимо!

– Что случилось, Марина, объясни поподробнее.

– Некогда, Сергей, совершенно некогда! Я сейчас составляю подробный отчет, в час встретимся в прокуратуре республики, там послушаешь мой доклад.

– И все же?

– Одним словом, это не Левчук. Я только сегодня получила ответ из Минска.

– И кто же он?

– Пока неизвестно… Сергей, все, мне некогда разговаривать, встретимся в прокуратуре республики.

Прокурор республики Николай Семенович Лебедев, немолодой уже мужчина, был весьма строгим и требовательным руководителем, подчиненные робели перед ним и старались всеми способами лишний раз не попадаться ему на глаза. А уж если он организовал тревожный сбор в праздничный день, то это не сулило ничего хорошего приглашенным участникам совещания, и все готовились к большой взбучке.

Когда Соколов прибыл с Поликарповым в республиканскую прокуратуру, Черных уже находилась там, она с начальником тюрьмы Семаковым прямо в коридоре взволнованно изучала какие-то документы, очевидно, дело арестованного. Сыщик не успел обмолвиться с ней словом, как из кабинета вышла секретарь и объявила:

– Приглашенных прошу пройти в кабинет.

В кабинете находились несколько работников республиканской прокуратуры, секретарь и сотрудник Комитета государственной безопасности Чикин, которого Соколов знал в лицо, поскольку тот курировал правоохранительные органы.

Лебедев грозным взглядом обвел собравшихся и первым поднял начальника следственного изолятора:

– Семаков, объясните мне, как арестованный гражданин рассылает письма руководителям страны? У вас что, проходной двор, и каждый волен обращаться куда ему заблагорассудится? Доложите, как вы допустили такое, что содержащийся под стражей человек мимо вас ведет переписку с государственными органами. Для всех, кто не в курсе дела, сообщаю: сегодня из ЦК КПСС в наш адрес поступил запрос на жалобу ветерана войны Левчука о том, что его незаконно привлекли к уголовной ответственности, что старого человека содержат под стражей в невыносимых условиях. Нам предписано в кратчайшие сроки разобраться с этим делом и доложить в секретариат центрального аппарата.

Покрасневший от волнения начальник тюрьмы встал и с дрожью в голосе стал докладывать:

– Письмо Левчука на имя Юрия Владимировича Андропова в нашей спецчасти не зарегистрировано, он отправил его через своего сокамерника, когда тот месяц назад освободился и отбыл к месту постоянного жительства. Фамилия этого освобожденного Климов, мы его нашли и расспросили, он во всем признался и сказал, что письмо опустил в ящик главпочтамта, сразу же как покинул изолятор.

– Что это такое, в следственном изоляторе нет личного досмотра, когда человек выходит на свободу? – негодующе спросил Лебедев. – С таким отношением к делу у вас скоро все вынесут из заведения!

– Досмотр ведется. Мы установили наряд, который дежурил в тот день. Сотрудники отнеслись халатно к своим служебным обязанностям, все будут наказаны, – сокрушенно пробормотал Семаков.

– Наказаны будете и вы, мы направим представление на имя вашего министра, – резюмировал прокурор и приказал: – Пока садитесь.

Следующей была Черных. Прокурор поднял ее и уже не так строго указал:

– Марина Станиславовна, доложите, как продвигается расследование уголовного дела. Прошло два месяца со дня совершения преступления, думаю, что у вас уже вырисовываются контуры обвинения, расскажите, какими доказательствами обладаете, судебную перспективу дела.

– Преступление совершено восьмого марта текущего года, – стала докладывать следователь, изредка поглядывая на наспех составленную справку. – В своей квартире в ванне с водой обнаружена гражданка Плахова с проникающими ножевыми ранениями в области груди и с перерезанным горлом. Все раны прижизненные, смерть наступила быстро, в легких обнаружено небольшое количество воды. Во время осмотра квартиры на полу обнаружены следы обуви большого размера, с ручек крана-смесителя в ванной комнате и входной двери сняты рисунки пальцев рук, которые не принадлежат потерпевшей. По горячим следам уголовным розыском был задержан некто Левчук Василий Игнатьевич, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, уроженец города Бобруйска Белорусской ССР. У него изъяты следующие вещи: нож, куртка, унты, на которых обнаружены капли и брызги крови человека, групповая принадлежность которой совпадает с кровью потерпевшей. Следы унтов по размеру совпадают со следами, обнаруженными в квартире. На левой щеке и шее у подозреваемого обнаружены царапины, специалист, проводивший трасологическую экспертизу, утверждает, что с наибольшей долей вероятности они могли быть нанесены указательным, средним и безымянным пальцами правой руки потерпевшей. Изъятые на месте преступления отпечатки пальцев совпали с рисунками пальцев Левчука. Во время обыска в квартире у подозреваемого обнаружены три копии обращения, написанные от руки, которые были адресованы Сталину, Хрущеву и Брежневу соответственно. Везде в этих письмах говорится о том, что автора подозревали в убийствах женщин путем утопления, но каким-то образом, скорее всего, в результате обращения к генсекам, уголовные дела не доведены до конца. Все это наталкивает на мысль, что арестованный гражданин страдает маниакальной страстью к убийствам женщин путем утопления…

– А последняя женщина изнасилована? – поинтересовался Лебедев.

– Нет, признаков изнасилования не имеется, скорее всего, этот вопрос арестованного сильно не волнует, на первом месте у него стоит убийство ради убийства, – ответила Черных, быстро вспомнив крылатые слова Соколова, и спросила: – Николай Семенович, разрешите продолжить доклад?

– Продолжайте.

– Я отправила запрос в Главный информационный центр, оттуда пришел ответ. В июле семьдесят пятого года человек по фамилии Левчук привлекался к уголовной ответственности Трускавецкой прокуратурой за убийство, решения по делу нет. Скорее всего, дело прекратили или положили на дальнюю полку. По обращениям к Сталину и Хрущеву в информационном центре данных нет…

– Скорее всего, дела «похоронили», толком и не начав, – прервал следователя Лебедев и с сарказмом добавил: – Вот что значит вовремя обращаться к сильным мира сего, да к тому же поплакаться, намекая на фронтовое братство! Но от нас-то он не уйдет, доказательств собрано достаточно. А теперь, Марина Станиславовна, расскажите основное, из-за чего я вас сегодня собрал. Дело действительно серьезное и грозит вылиться в большой скандал. Человек, который назывался ветераном войны Левчуком, сидел в тюрьме под вымышленной фамилией. Если об этом узнают в Москве, полетит не одна голова.

Испуганно отложив справку в сторону, Черных далее продолжила свой доклад:

– Я сделала запрос в город Бобруйск, чтобы побольше узнать об обвиняемом, собрать характеризующие материалы. Ответа долго не было, и я подумывала повторить запрос, но сегодня позвонили из прокуратуры Бобруйска и продиктовали телефонограмму. Согласно этому документу, человек, носящий фамилию, имя, отчество Левчук Василий Игнатьевич, четыре года назад умер от болезни, в Бобруйске у него остались родственники…

– Значит, вы посадили другого человека? – нахмурился прокурор. – Тот, который сейчас сидит в тюрьме, не Левчук, его личность не установлена?

– Получается, что да, – обреченно вздохнула Черных. – Личность его не установлена.

– Как теперь быть? – испытующе посмотрел Лебедев на следователя. – Человек арестован, сидит в изоляторе, а личность не установлена. Такого у нас еще не было. По злой иронии запрос из ЦК КПСС и ответ из Белоруссии поступили одновременно в тот день, когда советский народ и все прогрессивное человечество отмечают победу над фашизмом. Какой, прикажете, готовить ответ? Что Левчук не Левчук, ветерана войны как такового нет? Вы знаете, как все это будет расценено Москвой? Снарядят комиссию, приедут с проверкой… Марина Станиславовна, что собираетесь делать дальше?

– Аннулирую анкетные данные задержанного и выставлю карту как на неизвестного, – виновато выговорила следователь.

– И как вы это представляете?

– Составлю справку о личности обвиняемого с фотографией и с печатью, приложу туда дактилоскопическую карту. В институте нас учили этому, если личность человека не установлена…

– Пока этого не делайте, пускай до поры до времени сидит Левчуком, дальше будет видно, – приказал прокурор и спросил: – Как проверяете его преступления прошлых лет?

– Я запросила Трускавец, Псков и Таганрог, – судорожно выдохнула она. – По последним двум реакции до сих пор нет, а из Трускавца поступил ответ, что уголовное дело в отношении Левчука в семьдесят пятом году прекращено в связи с отсутствием события преступления. Истинные обстоятельства, которые были основанием для прекращения дела, в ответе прокуратуры Трускавца не отражены. Очевидно, повлияло обращение обвиняемого к Брежневу…

– Марина Станиславовна, не надо сюда вплетать политику, – строго прервал ее прокурор, бросив многозначительный взгляд на сотрудника КГБ Чикина. – Тут банальные убийства. Мало ли что обвиняемый обращался к руководству страны. С трудом представляется, что генсеки читали его письма – не барское это дело.

– Тут нет никакой политики, – мотнула головой Черных, настороженно зыркнув в сторону Чикина. – Я просто констатирую факты… Сегодня же повторю все запросы с учетом последних событий.

– А что говорит Министерство обороны?

– Ответа до сих пор нет. Но на этот запрос я не возлагала больших надежд. Найти войсковую часть, где служил лже-Левчук, поговорить с его однополчанами практически невозможно – слишком много времени прошло. А после того, как сегодня установлен настоящий Левчук, этот вопрос отпадает сам собой.

– Откуда он к нам залетел, этот непонятный гражданин? – озадаченно спросил прокурор. – Где до этого жил, работал?

– В Якутию он прибыл в семьдесят пятом с Украины, из Киева. Я сделала запрос, он в Киеве жил в общежитии водников, которое уже снесено, такого адреса уже нет. А где работал – неизвестно. Здесь ему выдали квартиру-малосемейку, он работал в речном порту, а в последние годы столяром на мебельной фабрике. В семьдесят пятом же здесь получил паспорт нового образца, а старый уже уничтожен.

– Вот что, – хлопнул ладонью по столу Лебедев, подытоживая разговор. – Никаких запросов больше делать не надо, а выехать самой в командировку по всем местам, где отметился обвиняемый. Дела лохматые, вряд ли они сохранились, никто толком нам не ответит, поэтому лучше самим все проверить: найти и поговорить с родственниками потерпевших, установить возможных правоохранителей, которые вели эти дела, если, конечно, они еще живы, искать других свидетелей. Марина Станиславовна, вылетайте первым же рейсом в командировку. Кого из уголовного розыска возьмете с собой?

Черных, указав на сыщика, сообщила:

– Тут находится инспектор уголовного розыска Соколов, с которым мы начали работать по этому делу. Он и поедет со мной.

Сыщик, вскочив на ноги, громко представился, вложив в слова немного бравурности:

– Инспектор уголовного розыска старший лейтенант милиции Соколов! Есть немедленно выехать в командировку для установления личности обвиняемого!

Удовлетворившись четким ответом сыщика, Лебедев беззлобно кивнул в его сторону и распорядился, обращаясь к одному из республиканских прокуроров:

– Дайте пока в секретариат ЦК КПСС промежуточный ответ, что, мол, проводится проверка, сотрудники выехали в командировку, по прибытии которых будет сообщено дополнительно.

2

После совещания Соколов, распрощавшись с начальником угрозыска, вместе с Черных поехал в городскую прокуратуру, чтобы подготовиться к командировке.

Уже в кабинете у себя Черных спросила сыщика:

– Сергей, откуда начнем? Нам придется объехать пол-Союза.

– Предлагаю начать с Бобруйска, – ответил сыщик. – Поищем родственников настоящего Левчука, найдем его фотографии, сравним со снимками его двойника, посетим военкомат…

– Я тоже так думаю, – кивнула Черных. – После Белоруссии поедем в Трускавец, затем в Киев, далее в Псков, а завершим нашу командировку Таганрогом. Сейчас составлю план командировки и занесу на утверждение прокурору. Завтра вылетим транзитом через Москву в Минск, я сейчас же забронирую два авиабилета.

– Эх, жалко, что не купальный сезон, – с сожалением проговорил оперативник. – Так бы искупались и позагорали в Азовском море.

– Почему же? – удивленно вскинула голову следователь. – В Таганроге мы будем во второй половине мая, в это время люди там вовсю купаются.

– Серьезно? – приятно удивился сыщик. – А у нас только снег растает.

– Искупаешься, искупаешься, – заверила она. – Я однажды была на Черном море как раз в конце мая, а это одно и то же, что и Азовское.

– Отлично, никогда еще не купался в море! – хлопнул он в ладони, предвкушая исполнение взлелеянной с детства мечты. – Некоторые одноклассники ездили в «Артек», я так завидовал им.

– Учиться надо было на отлично, – рассмеялась Черных. – Вот тебе и был бы «Артек» и «Орленок»!

– Твердый троечник, хотя по некоторым предметам в аттестате имеются четверки и пятерки – улыбнулся сыщик и переспросил: – Значит, с утра встречаемся в аэропорту?

– Да, не опоздай.

– Уму непостижимо! – воскликнул Соколов, прежде чем расстаться со следователем. – Этот лже-Левчук три раза подозревался в убийствах, но никто не удосужился его проверить по месту его рождения! Ну, допускаю разгильдяйство следственных и оперативных работников при Хрущеве и Брежневе. Но при Сталине-то! Мне казалось, тогда шлепали всех без особого суда и следствия.

– Я тоже так думала, но однажды копалась в архиве и нашла уголовное дело сталинских времен, где в убийстве своего любовника, довольно известного руководителя и общественного деятеля, подозревалась театральная работница. Представляешь, вину ее не доказали и оправдали, хотя все улики были против нее! Сейчас бы она от нас не отвертелась.

– Да-а-а уж! – недоуменно мотнул головой сыщик. – Оказывается, удивительные вещи происходили тогда! Посмотрим, как этот тип «соскакивал» с убийств.

Минск встретил командированных теплой солнечной погодой. Прибыв в полдень в столицу Белоруссии, Черных и Соколов сразу направились на автовокзал и через полчаса на комфортабельном «Икарусе» уже ехали в сторону Бобруйска. Пока прибыли в город, пока устроились в гостиницу, наступил уже вечер, поэтому путники решили поужинать в столовой, расположенной неподалеку, и кратко ознакомиться с местными достопримечательностями.

Бобруйск оказался довольно большим городом, и о том, чтобы его обойти вдоль и поперек за один вечер, не могло быть и речи. Они ходили по улицам Бобруйска, вглядывались в дома и крепостные сооружения, сохранившие печать старины и славных времен. Когда-то по этим улицам гордо маршировали крестоносцы и солдаты Наполеона, топтали эти булыжники немецко-фашистские захватчики, по этим же улицам они удирали от гнева народного, проклиная тот день и тот час, когда они надумали напасть на эту свободолюбивую страну.

Усталые, но довольные, сыщик и следователь вернулись в гостиницу и, условившись о том, как с утра найти родственников Левчука, разошлись по номерам.

Утро выдалось таким же солнечным и теплым. За завтраком Черных распорядилась:

– Сходи к своим белорусским коллегам, поставь отметку в командировочном удостоверении, а заодно в паспортном столе узнай, где прописана гражданка Левчук Анастасия Никандровна, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, а также возьми копию форму один[24] на имя Левчука Василия Игнатьевича. А я тем временем отмечусь у своих коллег. Встретимся в прокуратуре.

Исполнив поручение следователя, Соколов через час был в назначенном месте. Увидев его на скамейке во дворе прокуратуры, Черных выглянула из окна второго этажа и крикнула:

– Сергей, узнал адрес?

– Да, узнал, – в ответ крикнул сыщик. – Улица Ленина, сорок пять.

– Выхожу.

Вскоре появилась Черных и сообщила:

– Посмотрела по карте улицу Ленина, тут недалеко, дойдем пешком, а то мои коллеги пытались дать мне машину. Зачем нам машина? Прогуляемся, посмотрим город.

– И мои коллеги интересовались, не нужна ли помощь, – рассказал сыщик. – Я ответил, что пока не нуждаемся, а если будет необходимость, обязательно обратимся к ним.

– Видишь, как хорошо нас встретили, – улыбнулась Черных. – Я уже перезнакомилась с половиной прокуратуры. Все интересуются, как там у нас в Якутии. Я говорю, что местами лежит снег, – они удивляются. Про оленей спрашивают, а я говорю, что пока еще ни разу не видела живого оленя. Недоуменно качают головами.

Вскоре они уже были возле дома номер сорок пять. Шестиэтажный каменный дом новой постройки, покрашенный в красивый ультрамариновый цвет, аккуратный чистенький двор, детская площадка со срубленными из целого дерева сказочными персонажами, урны для мусора, разукрашенные цветочными рисунками…

– Ну, с богом, – взволнованно выговорила Черных, открывая дверь подъезда. – Лишь бы хозяева были на месте.

Внутри подъезд также оказался заботливо убранным, стены были разрисованы умелым художником на сказочный манер: вдоль лестницы, широко взмахивая крыльями, гуси-лебеди несут братца Ивашечку на второй этаж, следом бежит его сестрица.

– Чувствуется, что тут царит культ детей, – сделал умозаключение сыщик. – Почему у нас не могут так украшать дворы и подъезды? Все уныло и серо…

– Потому что холодно, – улыбнулась Черных. – Три месяца лета – остальное зима. Когда любоваться-то красотами?

– Но все же…

Дверь открыла пожилая женщина, одетая в платье-вышиванку, которая поинтересовалась:

– Вам кого, молодые люди?

– Мы из Якутии, – представилась Черных. – Приехали в командировку по уголовному делу… Вы же Анастасия Никандровна, а ваш муж Василий Игнатьевич?

– Так и есть, – еще более удивилась женщина. – А что вы хотели узнать?

– Я из прокуратуры, зовут меня Марина Станиславовна Черных, а моего коллегу Сергей Петрович Соколов. Мы хотели поговорить с вами, узнать подробности жизни вашего мужа.

– А почему им заинтересовались? – насторожилась женщина. – Он никогда не имел дело с Якутией, ни разу там не был.

– Мы это знаем, – кивнула Черных. – Просто у нас за убийство задержан мужчина, который представляется вашим мужем. Поэтому и приехали, чтобы узнать, почему он прикрывается именем Василия Игнатьевича.

– Постойте, это не тот ли случай, когда мужа заподозрили в убийстве женщины в Трускавце?

– Как?! – оторопели прибывшие. – В Трускавце?!

– Да, на курорте…

Вдруг женщина, словно очнувшись, воскликнула, схватившись за голову:

– Ой, почему я держу вас в прихожей! Проходите в зал, а я быстро накрою стол, попьем чайку, там и поговорим.

Оставшись вдвоем в зале, Черных, глядя на сыщика, удивленно расширила глаза:

– Ничего не понимаю. И его подозревали в убийстве?

Сыщик недоуменно пожал плечами и стал рассматривать семейные фотографии хозяев, развешанные на стене.

– У них двое детей – сын и дочь, им где-то по тридцать три – тридцать пять лет, – поделился он своими наблюдениями с Черных. – Свадьба состоялась в сорок седьмом году. А Василий Игнатьевич в молодости немного смахивает на нашего лже-Левчука, тип лица одинаковый. Тот спокойно мог использовать его документы, даже не меняя фотографии.

– Долго же он прятался под чужой личиной, – тихо проговорила Черных, рассматривая фотографии. – Если исходить из того, что лже-Левчук первое свое преступление совершил в сорок восьмом, не менее тридцати пяти лет.

Вскоре хозяйка пригласила гостей за стол. Уже попивая чай с вареньем из смородины, Черных стала рассказывать:

– Анастасия Никандровна, ранней весной этого года в Якутске в своей квартире убили женщину. За данное преступление задержан гражданин, который назвался именем вашего мужа. Есть основания полагать, что этот гражданин использует документы Василия Игнатьевича, а первое свое преступление совершил аж в сорок восьмом году. Скажите, пожалуйста, терял ли ваш муж паспорт, военный билет и орден Красной Звезды?

– Ах вон оно что! – вдруг воскликнула женщина и направилась в другую комнату, на ходу бросив: – Сейчас я вам все покажу.

Не прошло и минуты, она вернулась с картонной коробкой, раскрыла ее и стала доставать документы:

– Вот его паспорт, получал в семьдесят пятом, вот орденская книжка, вот военный билет.

Взяв в руки орденскую книжку, Черных взволнованно сообщила сыщику:

– Номер совпадает с номером изъятого ордена, – и обратилась к хозяйке: – Анастасия Никандровна, как он потерял эти документы и орден?

– Ох, трудно вспомнить, прошло-то сколько лет, – вздохнула женщина. – Как бы вам не соврать, это был год нашей свадьбы. Сорок седьмой год… Да какая там свадьба, человек двадцать гостей, картошка, сало, вино мадера… Мама из оконного тюля сшила что-то наподобие подвенечного платья. Скромно все тогда было, не то что сейчас. Василий тогда вернулся с фронта, его сразу же назначили председателем колхоза, что под Бобруйском. Летом в колхозе стали строить коровники, строители были не местные, нанятые, а откуда они, я не могу сказать. Осенью строители разъехались, наступили ноябрьские праздники – тридцатилетие Октябрьской революции, и муж спохватился, что пропал пиджак с орденом, а в кармане паспорт и военный билет. Этот пиджак у него постоянно висел в шкафу на работе. Подозрение сразу же пало на бригаду строителей, муж обращался в милицию, но их следы давно простыли. Не смогли их найти тогда. Василию документы восстановили, а вот от ордена осталась только книжка.

– А разве списка строителей не было у него? – спросила Черных.

– Не знаю, был ли этот список или нет, – мотнула она головой и посетовала: – Послевоенное время, мужиков мало, на работу брали первых попавших, у кого руки-ноги целы, могли и без списка работать, сейчас бы их называли шабашниками.

– Вы говорили насчет Трускавца. Что там произошло? – поинтересовался Соколов.

– Насчет Трускавца длинная история, – промолвила женщина и, достав лист бумаги, протянула сыщику: – Сначала почитайте этот документ, а затем я продолжу рассказ.

Соколов принял у женщины бумагу и стал читать рукописный документ:

Выписка из наградного листа-представления к званию Героя Советского Союза

от 16 мая 1945 года:

«…Командир взвода автоматчиков 2-го стрелкового батальона гвардии сержант Василий Игнатьевич Левчук в боях при прорыве обороны противника и взятии города Берлина проявил исключительное мужество и геройство. Так, 22 апреля 1945 года под сильным обстрелом, преодолевая многочисленные минные поля, Левчук первым со своим взводом ворвался во вражеские траншеи и после рукопашной схватки выбил фашистов с двух линий обороны. Преследуя гитлеровцев, штурмом ворвался в третью линию обороны врага. Сержант Левчук лично подбил из гранаты немецкий танк, увлек за собой бойцов и, отразив натиск противника, ворвался со своим взводом на выгодные позиции, чем обеспечил продвижение других частей и захват сильно укрепленных районов врага. При этом взводом Левчука всего было уничтожено три самоходные пушки, захвачена батарея 75-миллиметровых пушек, уничтожено пять огневых точек и более 30 вражеских солдат и офицеров, а 7 захвачены в плен. Командир батальона гвардии полковник Некрасов А. И.

Удивленно качнув головой, сыщик передал лист Черных. Та, прочитав письмо, поинтересовалась у хозяйки:

– Василий Игнатьевич Герой Советского Союза?!

– Нет, не герой, – грустно мотнула головой женщина. – Но все по порядку. Пять лет назад, когда Василий Игнатьевич был еще жив, его вызвали в военкомат и вручили это представление о награде, составленное аж в сорок пятом году. Оказывается, наградной лист завалялся в архиве, и кто-то случайно наткнулся на него. Стали готовить документы к присвоению ему звания Героя Советского Союза, он написал анкету, биографию и воспоминания, как воевал. Муж мне рассказывал, что ему Героя должны были дать в сорок пятом в Берлине, но почему-то наградили только медалью «За отвагу», был полон оптимизма, надеялся, что справедливость восторжествовала. И вдруг все застопорилось. Василий Игнатьевич сходил в военкомат, там ему объяснили, что он привлекался к уголовной ответственности, поэтому все документы вернули обратно из Москвы. Получалось так, будто бы мой муж подозревался в убийстве женщины на курорте в Трускавце в семьдесят пятом году. Мы действительно с мужем ездили отдыхать и лечиться в Трускавец, но это был семьдесят четвертый год, и муж там никого не убивал. Он несколько раз обращался в военкомат, в партийную организацию, но там ему объяснили, что все наградные документы вернулись обратно и ничего сделать невозможно. Муж очень сильно переживал по этому поводу, оттого стал болеть и через год умер.

– Вот гад, еще одного человека убил! – не выдержав, выругался Соколов.

– Вы о ком, молодой человек? – недоуменно вскинула голову женщина.

– Мой коллега думает, что тот, кто украл документы Василия Игнатьевича и убил эту женщину на курорте, виноват в смерти вашего мужа, – объяснила ей Черных. – Мы приехали по этому поводу, отсюда поедем сразу в Трускавец.

– Ох, как переживал Василий Игнатьевич по этому поводу, – сокрушенно вздохнула вдова, вытирая навернувшиеся слезы. – И кто же этот человек, который воспользовался его документами?

– Пока неясно. Мы попытаемся установить его личность, для чего объедем несколько городов, где в свое время жил этот неизвестный гражданин.

– Значит, он по паспорту моего мужа жил свыше тридцати лет? Как его за это время не поймали?

– Вот видите, иногда такое случается, – пожала плечами Черных. – Мы хотим поставить точку в его темной биографии. Анастасия Никандровна, напрягите, пожалуйста, память – откуда могли приехать те люди, которые в далеком сорок седьмом строили коровник в колхозе?

– Даже не берусь думать, – помотала головой женщина. – У нас в Белоруссии немцы перебили почти всех мужиков, рабочих рук мало, поэтому наезжали с Украины, могли из Молдавии… Нет, не могу точно сказать.

– А где похоронен Василий Игнатьевич?

– Здесь, в Бобруйске.

– Можете нас свозить на его могилу?

– Если это нужно, то пожалуйста. Автобусы туда ходят постоянно.

– Прежде чем поедем туда, я быстро допрошу вас, – предложила следователь.

– Как вам угодно, – вздохнула женщина.

По пути на кладбище Черных поинтересовалась:

– Анастасия Никандровна, где тут можно купить цветы? Хотим возложить на могиле героя.

– Возле кладбища имеются цветочные киоски, там и купите, – грустно улыбнулась она, незаметно смахнув слезу.

Могила фронтовика была ухоженной. Небольшой и простенький надгробный памятник из мраморной крошки, в цветнике живые цветы, на стеле без портрета бронзовыми буквами надпись:

Левчук Василий Игнатьевич

(15.02.1920 г. – 12.12.1979 г.)

Герой войны с немецко-фашистскими захватчиками

– А вот тут все написано правильно, – тихо проговорила Черных, обняв вдову за плечи. – Он настоящий герой.

– В последний раз с детьми здесь были позавчера в День Победы, – объяснила она и, наклонившись, поправила цветы. – И внучата с нами были.

Настало время расставания. Черных, обняв женщину, заверила:

– Мы вам сообщим, когда установим личность этого человека, который так долго прикрывался именем вашего мужа. Со своей стороны обещаю, что по окончании следствия информирую здешний военкомат о том, что Василий Игнатьевич кристально честный человек, не замаранный никакими подозрениями, чтобы повторно инициировать присуждение ему звания Героя Советского Союза.

– Спасибо, доча, – не выдержав, заплакала женщина. – Вы мне пишите, я буду ждать от вас вестей.

Растроганный сыщик, немного поколебавшись, на прощание крепко обнял женщину.

– Напишем, Анастасия Никандровна, обязательно напишем. Вы только ждите и надейтесь, справедливость должна восторжествовать!

3

До Трускавца путники на междугородном автобусе добирались целый день. Прибыв к месту назначения ближе к полуночи, они устроились в гостинице и, усталые от дальней дороги, забыв об ужине, свалились спать.

Наутро, позавтракав в буфете сосиской с глазуньей, они встретились с прокурором города. Петр Богданович Семашко, немолодой мужчина, изучив командировочное удостоверение и план работы, по прямой связи вызвал своего помощника. Через минуту заглянул молодой парень и звонким голосом спросил:

– Петр Богданович, вызывали?

Познакомив его с прибывшими, прокурор приказал:

– Константин Львович, поступаете в распоряжение Марины Станиславовны. Найдите в архиве уголовное дело и готовьте его для передачи коллегам из Якутии.

Уже в кабинете у себя помощник прокурора, налив гостям чая, поинтересовался:

– Вы там передвигаетесь на оленях?

– Да что вы все привязались к этим оленям! – громко рассмеялась Черных. – Я их в глаза не видела, этих оленей. Вы для полноты картины еще скажите, что у нас по улицам ходят медведи.

– А что, не ходят? – вполне серьезно осведомился помощник. – Рассказывали, что ходят.

– Кто рассказывает-то такие небылицы? – улыбчиво спросил Соколов.

– У меня дядя долго жил в Якутии. Он рассказывал, что там мороз опускается до семидесяти градусов, и если в такое время ломом ударить по дереву, железо рассыпается как сосулька.

– Вы побольше слушайте своего дядьку, – не выдержав, расхохотался сыщик. – Эти байки я где-то уже слышал, и, по-моему, от украинца. Случайно, не ваш ли это дядя был?

Помощник смущенно махнул рукой и вышел из кабинета, на ходу бросив:

– Дам необходимые распоряжения, чтобы искали дело.

Оставшись вдвоем со следователем, Соколов подмигнул Черных и с сарказмом передразнил помощника:

– Деловой – «я дам необходимые распоряжения»!

– Молодой да ранний, – в ответ улыбнулась она. – И я была такой. Ничего, скоро заматереет.

Вскоре уголовное дело было обнаружено в архиве и лежало перед Черных. Она взяла его в руки и разочарованно протянула:

– Что-то тощенькое.

Изучив дело, на что ушло не более двадцати минут, Черных протянула его сыщику:

– Сергей, будешь смотреть?

– Нет, – мотнул он головой. – Вечером изучу в гостинице.

Положив документы в папку, Черных поинтересовалась у помощника:

– Константин Львович, санаторий «Шахтер» сейчас работает?

– А куда ему деться? Конечно, работает.

– Нам бы туда съездить.

– Нужна машина? Сейчас организуем.

Директор санатория, полноватый мужчина пятидесяти лет, одетый в широченный льняной костюм кремового цвета, принял гостей радушно и, бросая слащавые взгляды на Черных, познакомился:

– Мазур Семен Венедиктович. Чем вам обязан?

«Сердцеед хренов, не на ту замахнулся, – подумал сыщик, заметив интерес директора к следователю. – Не по Сеньке шапка!»

– Мы из Якутии, – представилась Черных. – Я – Марина Станиславовна, следователь прокуратуры. А моего коллегу зовут Сергей. Мы хотели поговорить с вами об одном случае, который произошел тут восемь лет назад. Вы в то время, случайно, не работали здесь?

– Боже мой, как давно это было! – закатил глаза директор. – Я тут работаю шестой год, до этого жил во Львове. А до меня тут директором был Решетняк, он сейчас живет в Киеве.

– Семен Венедиктович, с кем можно поговорить из старых работников?

– Из старых работников… – призадумался директор и поинтересовался: – Что вас интересует? Может быть, я помогу, мне известна история курорта.

– В семьдесят пятом году здесь произошло убийство, – стала объяснять Черных. – Женщина во время принятия минеральной ванны захлебнулась водой, вернее ей «помогли» захлебнуться. Был задержан человек, некто, назвавшийся Левчуком, но в конце концов его отпустили, закрыв уголовное дело. Я изучила материалы, меня интересуют работники санатория Левченко Мария и Коростелева Оксана. Они работают сейчас?

– Нет, – помотал головой директор. – Фамилии мне неизвестны. У меня двести двадцать работников, всех их я знаю пофамильно. Давайте я познакомлю вас со Светланой Леонидовной Кирюшко из отдела кадров, которая должна их знать, она работает здесь со дня открытия санатория.

– Было бы хорошо, – кивнула Черных. – Как нам ее найти?

– Я сейчас провожу вас к ней, – с готовностью ответил директор и услужливо поинтересовался: – Где вы остановились?

– В гостинице.

– Зря. Я бы вам предоставил здесь номера забесплатно. Приняли бы минеральной ванны из «Нафтуси»[25], отдохнули бы как следует, расслабились…

– Нет уж, спасибо! – невольно вырвалось у Черных. – Мы как-нибудь перекантуемся в гостинице, минеральные ванны со всякими там нафтусями нам противопоказаны!

Услышав это, сыщик расхохотался, директор развел руками и, вспомнив о чем-то, стукнул себя по лбу:

– Ах да, вы же приехали расследовать убийство в минеральной ванне! Пожалуйста, извините меня за неудачное предложение.

Когда директор провел пару до отдела кадров и, в последний раз зыркнув масляным взглядом на следователя, удалился прочь, Черных рассказала Кирюшко суть просьбы. Та, немного подумав, открыла шкаф с надписью «Архивные документы», извлекла оттуда две карточки и протянула их Черных:

– Вот они, Левченко и Коростелева. Обе уволились восемь лет назад, в июле семьдесят пятого.

– Наверное, после убийства, – сделал вывод Соколов и поинтересовался: – По какой статье уволили?

Кирюшко взяла обратно карточки у Черных и, изучив, сообщила:

– За грубое нарушение трудовой дисциплины.

– Утопили отдыхающую, – иронично усмехнулся сыщик, что не осталось незамеченным Кирюшко, которая поинтересовалась:

– Вы о чем? О том случае, когда тут утонула женщина?

– Именно этот случай нас интересует, – ответила Черных. – Вы тогда работали?

– Да, я работала тогда, но не в отделе кадров, а врачом. Как раз это был год открытия нашего санатория, случился большой скандал, всех трясли, несколько человек уволили, в том числе, я думаю, и этих женщин. Но подробности происшествия не знаю, там вроде бы задержали какого-то человека.

– Да, задержали убийцу, – кивнула Черных и попросила: – Дайте, пожалуйста, адреса проживания Левченко и Коростелевой.

– Пожалуйста.

Теперь предстояло найти и поговорить с двумя женщинами, ставшими очередными «жертвами» неизвестного преступника. Ведь в результате убийства курортницы пострадали и они, лишившись работы. Преступный счет убийцы-инкогнито обрастал новыми эпизодами.

По дороге сыщик смешливо заметил:

– А директору-то ты понравилась.

– Да не говори! – досадливо махнула следователь. – Чуть насквозь не проглядел!

– А что, надо было остаться: бесплатно приняли бы ванны, отдохнули за счет директора, – рассмеялся он. – По мере возможности надо пользоваться своей красотой.

– Да иди ты! – хмуро бросила она, думая о чем-то своем.

Через час Черных и Соколов стояли возле двери Левченко, которая могла пролить свет в деле о таинственной смерти курортницы, в убийстве которой подозревался лже-Левчук.

Пожилая женщина с седыми волосами представилась:

– Мария Константиновна. Вы по какому поводу?

Когда она узнала о цели визита, ахнула от удивления:

– Из такой дали! А почему так поздно спохватились? Прошло, чай, восемь годков…

– Да, восемь лет, как это случилось у вас в санатории, – кивнула Черных. – Мы хотели бы у вас уточнить кое-какие детали. Вы нас пригласите в квартиру?

– Да, да, проходите, в ногах правды нет, – позвала хозяйка прибывших в комнату.

Присев на диван, Черных задала вопрос:

– Я читала ваш допрос, и у меня возникли вопросы. В первом протоколе допроса вы утверждаете одно, а во втором другое. Чем это объяснить?

Женщина взволнованно погладила свои волосы и, немного помешкав, поинтересовалась:

– Рассказать все с начала?

– Желательно да, – кивнула следователь.

– Тогда слушайте: в семьдесят пятом году в январе открыли новый санаторий «Шахтер». Это был самый лучший санаторий в городе, отбор медперсонала был жесткий, и я с трудом попала туда в качестве медсестры. Летом того же года я и вторая медсестра Оксана Коростелева, царство ей небесное, заступили на дежурство…

– Коростелева умерла? – невольно прервала рассказчицу следователь.

– Да, три года назад. Рак молочной железы.

– Жаль, – с грустью произнесла Черных и попросила: – Пожалуйста, продолжайте свой рассказ.

– Итак, мы заступили на дежурство. В наши обязанности входило наполнять ванны минеральной водой и смотреть, чтобы с отдыхающими не произошло ничего непредвиденного. Всего в нашем с Оксаной ведении было восемнадцать ванн, каждая ванна расположена в отдельной кабинке с общим коридором. Был воскресный день, начальство отсутствовало, и мы, заполнив все ванны минеральной водой и рассадив туда первую партию отдыхающих, в нарушение инструкции покинули свой пост и пили чай в сестринской комнате. Минут через двадцать, закончив с чаепитием, мы возвращались обратно на свой пост и заметили, как из одной кабинки вышел мужчина и, увидев нас, повернулся и быстро удалился через другой выход. Мы быстро забежали в эту кабинку и увидели, что голова пациентки находится под водой, вытащили ее из ванны и пытались реанимировать, но тщетно – она была мертва. Вызвали милицию, все им рассказали, и вскоре задержали того мужчину. Оказывается, он тоже отдыхающий и должен был идти второй партией для принятия ванны. Была грандиозная проверка, приезжал инспектор аж из Москвы, несколько человек уволили, в том числе директора санатория и нас двоих с Оксаной. А месяца через три меня вызвали в прокуратуру и настоятельно посоветовали поменять показания: что мужчина был, но в другое время и заглядывал в другую кабинку. Я и поменяла показания. Коростелеву тоже вызвали, и она тоже поступила так, изменив показания. Нам-то какая разница? Все равно же уволили.

– Директором был Решетняк? – спросила следователь.

– Да нет, – махнула рукой женщина. – Был Ивашов, которого уволили, затем стал этот Решетняк, но он сидел недолго, а после него нынешний, фамилию забыла.

– Мазур?

– Да, да, Мазур.

– А где этот Ивашов?

– Тоже умер.

– Тьфу, что все умирают-то, – досадливо воскликнул Соколов. – Напились этой «Нафтуси»?

– Не говорите так, молодой человек, «Нафтуся» целебная, от нее не умирают, – наставительно произнесла женщина. – Я каждый день ее пью по мензурке.

– Мария Константиновна, все-таки, как вы думаете, эту курортницу убили или она сама утонула?

– Конечно, убили, – без сомнений в голосе ответила женщина. – Этот мужчина и убил.

– А с какой целью?

– А я откуда знаю? Ограбить или изнасиловать.

– Но ни то ни другое он не совершил же.

– Может быть, он услышал наши голоса, когда мы шли по коридору.

– Вспугнули?

– Могли вспугнуть. Оксана-то была горластая баба, постоянно хохотала как безумная – за версту слышно.

– Утопили бедную женщину в «Нафтусе», – иронично усмехнулся Соколов.

Очевидно, это доселе незнакомое смешное слово пришлось сыщику по душе.

– А вы раньше общались с этим мужчиной? – спросила следователь. – Обслуживали его?

– Нет, видела только мельком. Он даже ни разу не успел принять ванну.

– Вы знали, что его отпустили?

– Надо полагать, раз так требовали поменять показания. Откупился, наверное.

– Нет, он обратился к Брежневу.

– И что? Многие преступники, наверное, обращались к Брежневу, но никого же не отпускают.

– Он представился фронтовиком. Следователь, который вел его дело, наверное, не захотел с ним связываться, боялся скандала.

– Ну, вы это спросите у следователя, почему он его отпустил. С меня-то какой спрос?

– Нет, Мария Константиновна, мы вас ни в чем не обвиняем. Просто мы хотели узнать правду, убийца ли тот мужчина, или женщина утонула сама. Теперь мы знаем, что он убийца.

Попрощавшись с хозяйкой, они направилась в прокуратуру, где в коридоре лицом к лицу столкнулись с помощником, который поинтересовался:

– Каковы успехи, якутяне?

– Не очень большие, Константин Львович, – поморщилась Черных. – Нам бы найти следователя Панасенко, который вел дело. Он сейчас работает?

– Нет, он умер в прошлом году.

– Да что это такое! – пораженно воскликнул сыщик. – Еще одна жертва «Нафтуси»?

Не уловив сарказма, помощник ответил вполне серьезно:

– Нет, он умер от рака легких.

– Вот, вот, все умирают от рака, – покачал головой сыщик и шутливо добавил: – Надо провести всесторонний анализ этой диковинки под названием «Нафтуся».

– Какой диковинки? – непонимающе спросил сыщика помощник прокурора. – «Нафтуси»?

– А, это к делу не относится, – махнул рукой Соколов и обратился к Черных: – Марина, идем в гостиницу? Нам тут больше делать нечего.

4

– Трускавец нам практически ничего не дал, – сокрушенно вздохнула Черных, сидя в буфете гостиницы за чашкой чая. – То, что он убил эту несчастную Сухорученко, мы так и так знаем, а вот личность не смогли установить.

– Ловко он спрятался под чужой личиной, – покачал головой сыщик. – Можно сказать, профессионально – нигде не прокололся. Сдается мне, что не простой он человек и есть ему от чего скрываться. В первый раз отметился в сорок седьмом, сразу после войны… Слушай, Марина, а не фашистский ли он холуй? А что, вполне может быть.

– Фантазируешь? – улыбнулась Черных. – Давай не будем залезать в дебри и спокойно обсудим, что нам делать дальше. Если я приеду обратно, не установив личность своего подследственного, то мне несдобровать. Самое малое влепят неполное служебное, а там и до гражданки два шага.

– Поедем в Киев? – спросил Соколов.

– Нет, я решила по-другому. На поезде доедем до Пскова, найдем деревню Кривошеево и попробуем узнать факты относительно смерти гражданки Савватеевой Марфы, хотя по этому поводу не испытываю никаких иллюзий, ведь прошло тридцать шесть лет. Далее на самолете летим в Киев. Там попытаемся установить, где работал наш фигурант, и поговорим с сослуживцами. Общежитие водников, где он жил, уже снесено, поэтому в горисполкоме узнаем, куда расселили людей, и побеседуем с ними. Когда все это сделаем, едем в Таганрог и работаем по утоплению или убийству гражданки Сашко Клавдии. А потом возвращаемся домой…

– …на коне или под конем, – с улыбкой завершил сыщик монолог следователя. – Не беспокойся, Марина, прорвемся.

Предутреннее небо над Псковом было пасмурным, отдавало сыростью и прохладой. Путники на такси добрались до гостиницы, расположенной на окраине города в захолустном микрорайоне с темными мрачными домами, словно вытесанными из скалы. Следователю достался двухместный номер, а сыщик довольствовался шестиместной ночлежкой, но это нисколько его не огорчило, и он, усталый после долгой дороги в сидячем вагоне, свалился крепким сном. Такая же участь постигла и Черных, которая тихо, чтобы не разбудить соседку, прошмыгнула в номер и с удовольствием растянулась на сыроватой, но чертовски приятной постели. Проснувшись в обед, они подзакусили в гостиничной столовой и, пользуясь случаем, поинтересовались у буфетчицы, где может находиться деревня Кривошеево.

Та только пожала плечами:

– Деревень-то много, хотя бы знать, какой район.

Посовещавшись, решили сходить в прокуратуру и попытаться найти в архиве уголовное дело по факту убийства гражданки Савватеевой Марфы, приключившегося в далеком сорок восьмом году, и попутно узнать, где находится деревня, где жила потерпевшая.

Прокурор города, Семен Семенович Максимов, мужчина старше пятидесяти лет, встретил командированных с добродушной улыбкой и ударился в воспоминания:

– Из Якутии?! Был я у вас в пятьдесят девятом, когда в составе следственной бригады выезжал в Магадан по «золотому» делу. Тогда мы заезжали и в Якутию, побывали на полюсе холода в Оймяконе, термометры там показывали пятьдесят пять градусов ниже ноля! В то время я работал следователем в центральном аппарате прокуратуры в Москве. Скажу честно – красивые края. Сурово, но красиво. А Колымская трасса, а величественные прижимы и перевалы?! Это нечто! Однажды ночевали в глухой тайге в избушке. Это невообразимо! Нас угощали сибирским хариусом и олениной – вкусней блюда я еще не пробовал в жизни! Итак, дорогие земляки, расскажите цель вашего приезда.

Когда Черных завершила рассказ, прокурор в задумчивости прошелся по кабинету и развел руками:

– Не знаю такую деревню. Тут многие деревни в военное и в послевоенное время прекратили свое существование. Вот, например, знаменитая деревня Чернушки полностью уничтожена фашистами. А чем она знаменита? А ну-ка, молодые люди, скажите мне, чем вошла в историю эта деревня?

– Ой, даже не знаю, – пожала плечами Черных и вопросительно глянула на сыщика: – Сергей, может быть, ты знаешь?

– Если эта деревня уничтожена фашистами, значит, там кто-то совершил великий подвиг, – предположил оперативник. – Кто же это может быть?

– Давай, давай, вспоминай, ты же увлекаешься военной тематикой, – кивнула в знак солидарности Черных.

– Раз он совершил великий подвиг, значит, он хрестоматийный герой, – продолжал рассуждать сыщик. – А раз так, то мы этого героя проходили по школьной программе…

– Ну, ну, давай, уже горячее, – приободрил его прокурор. – Назови имя этого героя.

– Матросов? – неуверенно спросил сыщик.

– Вот именно! – хлопнул в ладони Максимов и похвалил сыщика: – Молодец, у тебя аналитический склад ума! Именно Александр Матросов под этой деревней грудью закрыл немецкую амбразуру.

– Сергей лучший сыщик у нас в городе, с аналитикой у него все в порядке, – не без гордости объяснила Черных прокурору. – А я-то, конечно, знаю подвиг Матросова, а вот где именно это произошло, никогда не задумывалась.

– Ладно, немного отвлеклись, – воодушевленно стукнул прокурор ладонью по столу и объявил: – Сейчас вызову нашего архивариуса и дам ему задание, а мы тем временем попьем чайку. Я вас угощу знаменитым нашим псковским угрем. Заметьте, ничуть не хуже вашего хариуса.

– А я хариуса никогда не пробовала, – смущенно вздохнула Черных. – Что за рыба?

– Ха! – удивленно воскликнул Максимов. – Мне казалось, что эта рыба – якутское национальное блюдо.

– Этой рыбы у нас нет, – подтвердил сыщик. – Я сам пробовал ее в соленом виде раза два. У нас в основном карась, иногда, по большим праздникам, омуль, чир.

– А оленина? – недоуменно спросил прокурор.

– Оленину мы почти не видим, – ответил оперативник. – Ее едят на северах, в столицу республики завозят редко.

– Вот те раз! – покачал головой Максимов и спросил: – А что вы едите из мясного?

– Семен Семенович, вы были на Колыме, там да, питаются олениной и хариусом, а мы городские… Мы едим говядину, опять же по большим праздникам – жеребятину.

– Ну и хорошо, что говядину, – улыбнулся прокурор. – Вечером я вас угощу говядиной на гриле. А теперь идем пробовать угря.

Максимов пригласил гостей в комнату отдыха, обставленную добротной мебелью. Когда Черных и Соколов расположились на диване, заглянул пожилой мужчина в прокурорском мундире и спросил:

– Семен Семенович, вы меня искали?

– Да, искал. Петр Захарович, к нам приехали из Якутии по одному старому делу, надо помочь. Вот эта милая девушка, зовут ее Марина Станиславовна, объяснит ситуацию, ты все проверь, а мы тут попьем чайку.

Получив задание, архивариус удалился, и Максимов, хлопнув в предвкушении ладонями, открыл холодильник, достал оттуда копченого угря и бутылку коньяка с этикеткой «Тбилиси». Увидев бутылку, Соколов со знанием дела воскликнул:

– О, грузинский марочный!

– Смотрите, Сергей разбирается и в коньяках, – удивленно заметил прокурор и поинтересовался: – Пробовал такой?

– Только однажды, – признался сыщик. – Друг привез из Грузии.

– Ну, сейчас попробуешь второй раз, – улыбнулся Максимов и поинтересовался: – Отсюда полетите в Таганрог?

– Да, через Киев, – кивнула Черных. – Наш фигурант отметился и там.

– Наш пострел везде поспел, – покачал головой Максимов и поинтересовался у Черных:

– Вам коньяк или что послабее?

– А что есть послабее?

Через мгновение на столике появилась бутылка «Киндзмараули».

Пригубив бокал с грузинским вином и съев два кусочка угря, Черных взмолилась:

– Семен Семенович, больше не могу, очень жирная рыба.

Зато Соколова было не остановить. Он посчитал глупым отказываться от такого великолепия, опрокинув наравне с прокурором несколько рюмок прекрасного коньяка и съев почти целого угря, нежное мясо которого пришлось ему по вкусу.

Расчувствовавшись от коньяка, прокурор в очередной раз похвалил оперативника:

– Хороший ты парень, Сергей, похож на моего сына.

– А где ваш сын? – спросил его Соколов.

– Пошел по моим стопам, работает следователем прокуратуры.

– Ой, как здорово, – восхищенно покачала головой Черных. – Семейная династия.

– Да, да, династия, – с гордостью кивнул Максимов. – Отец мой работал на ответственных должностях прокуратуры при Наркомате юстиции…

Чаепитие продолжилось.

Вскоре появился архивариус и доложил:

– Семен Семенович, такого уголовного дела не нашел. Слишком старое, сорок седьмой год – могли и уничтожить. Насчет деревни Кривошеево: в пятьдесят четвертом во время укрупнения колхозов и объединения их в совхозы эта деревня прекратила существование, многие переехали в районный центр Великие Луки. Так что ничем не могу обрадовать якутских товарищей.

– Куда ни кинь – всюду клин! – воскликнул Максимов и обратился к Черных: – Что будете предпринимать дальше?

– Съездим в Великие Луки и попытаемся найти старожилов Кривошеева. Может, повезет, и кто-то вспомнит про это убийство.

– Тогда делаем вот что, – решил прокурор. – Дам вам машину, за рулем будет находиться мой сын, он все равно в отпуске. Завтра с утра пораньше выедете, весь день поработаете в Великих Луках, а вечером я вас жду на даче – как и обещал, угощу говядиной на гриле.

– Ой, спасибо, Семен Семенович! – обрадованно воскликнула Черных. – Даже не знаю, чем вас отблагодарить.

– Не стоит благодарности, – великодушно махнул рукой прокурор. – Для красивой женщины любые ее пожелания!

Прежде чем расстаться, Максимов поинтересовался:

– Где остановились?

Узнав место, он поморщился:

– Это же постоялый двор. Давайте я распоряжусь, чтобы перебраться в центр города в нормальную гостиницу.

Черных вопросительно глянула на Соколова, тот мотнул головой:

– Семен Семенович, не стоит беспокоиться, нам и там хорошо. Спасибо!

5

Утром следующего дня путники уже ехали в сторону Великих Лук. Сын Максимова Артем, такого же возраста, как и Сергей, оказался общительным и позитивным человеком. Он выступил в роли гида, рассказывая пассажирам про исторические места, которые они проезжали на прокурорской «Волге». Преодолев больше половины пути, Артем указал на поворот с шоссе и объяснил:

– Отсюда километрах в десяти находилась деревня Чернушки, где Александр Матросов совершил свой подвиг.

– Ух ты! – воскликнул сыщик. – Отец рассказывал про эту деревню.

– Семен Семенович устроил нам экзамен на знание истории страны, – рассмеялась Черных. – Он спрашивал нас про эту деревню, чем она знаменита – Сергей угадал.

– Отец такой, – с гордостью улыбнулся Артем. – Иногда в юридическом институте принимает экзамены, где учит студентов любить Родину.

Когда въехали в город, Артем остановил машину и объявил:

– Раз вспомнили про Александра Матросова, надо посетить его памятник.

– Ой, а цветы? – спросила его Черных. – Надо бы возложить цветы.

– Тут продают цветы, сейчас найдем, – обнадежил ее Артем.

Вскоре они оказались возле памятника герою. Воин с автоматом в руке готовится к броску в бессмертие…

На мемориальной доске надпись:

«АЛЕКСАНДР МАТРОСОВ

1924–1943 гг. гвардии рядовой 254 стрелкового полка 56 гвардейской дивизии. Александр Матросов в решающую минуту боя с немецко-фашистскими захватчиками за деревню Чернушки, прорвавшись к вражескому дзоту, закрыл своим телом амбразуру, пожертвовал собой и тем обеспечил успех наступающего подразделения. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19.06.1943 г. гвардии рядовому Матросову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза».

Возложив цветы и постояв в молчаливой грусти возле памятника, все вернулись к машине.

Был полдень, Артем, поворачивая на речной мост, поинтересовался:

– Отобедаем? Тут я знаю хорошую столовую.

Во время обеда Черных распорядилась:

– Артем, Сергей, меня оставьте в прокуратуре, а сами съездите в паспортный стол и выпишите всех граждан по фамилии Савватеев или Савватеева, которые родились в деревне Кривошеево. Попробуем с ними поговорить, может быть, они нам что-то подскажут. А я тем временем попробую справиться, не остались ли следы уголовного дела в местной прокуратуре. Как все сделаете, приезжайте за мной.

Савватеевых оказалось человек пятьдесят, из них только трое родились в селе Кривошеево: Савватеев Аристарх Давыдович, двадцать седьмого года рождения, Савватеева Ксения Филимоновна, тридцать первого и Савватеева Фекла Герасимовна, сорок первого года.

Взяв анкетные данные, Артем с грустью промолвил:

– Бедная Фекла, как она выжила в войну?

Решили начать с Аристарха. Мужчину нашли на работе – тот ладил крышу детсада, довольно ловко карабкаясь по хлипким стропилам. Спустившись на землю, он вытер со лба испарину и поинтересовался:

– По какому поводу?

– Аристарх Давыдович, я приехал из Якутии, моя фамилия Соколов, – представился сыщик. – Хотел поговорить с вами.

– Из Якутии? – удивленно протянул мужчина. – Где эта Якутия находится-то?

– Ой, далеко, за полярным кругом, – шутливо махнул рукой Артем. – По географии были двоечником?

– А я двоечник по всем предметам, потому-то на старости лет лазаю по крышам, – без всякого смущения ответил мужчина и осведомился: – А почему мной заинтересовались из-за полярного круга?

– Аристарх Давыдович, вы родились в Кривошеево? – с улыбкой спросил его сыщик.

– Да. А что?

– Жили там?

– Нет. Меня маленького забрали в детдом. В семь лет остался сиротой.

– Где воспитывались?

– Здесь.

– И во время войны?

– Какой детдом во время войны? Приютили добрые люди, а после войны сразу в армию.

– С кем-либо общались из Кривошеево?

– Нет, не общался.

– Среди Савватеевых есть родственники из Кривошеево?

– А там в деревне все Савватеевы были родственники. И я их родственник, но – отрезанный ломоть…

– Марфу Савватееву знаете? В сорок восьмом ей было тридцать восемь лет, соответственно, она девятьсот десятого года рождения.

– Нет, такую не знаю.

– Ладно, Аристарх Давыдович, до свидания, – попрощался с мужчиной сыщик. – Жаль, что не знаете своих родственников.

Мужчина, озадаченно почесывая затылок, остался стоять на месте:

– При чем тут Якутия?

Следующей была Ксения. На вопрос, знает ли она Марфу Савватееву, она ответила отказом:

– Нет, такую не знаю. В сорок седьмом мне было шестнадцать, я перебралась в райцентр, чтобы окончить школу.

– А Феклу Савватееву не знаете? – спросил ее сыщик.

– Кто такая?

– Землячка, должно быть, ваша дальняя родственница. Сейчас живет в городе.

– Нет, таких родственников у меня нет. А если даже и есть, то с ними я не общаюсь.

– Попытка номер три, – садясь в машину, проговорил оперативник. – Артем, едем к ровеснице войны.

Фекла, женщина сорока лет, находилась дома. Встретив визитеров на пороге, осведомилась:

– Вам кого?

– Вы Фекла Герасимовна? – спросил ее Соколов.

– Да, – удивленно вскинула она голову и испуганно поинтересовалась: – Что от меня нужно?

– Я из Якутии, – представился сыщик. – Можно с вами поговорить?

– Ой, это где-то на севере… Вы кто?

– Я инспектор уголовного розыска, фамилия моя Соколов. Я хотел поговорить насчет ваших родственников.

– А почему милиция заинтересовалась моими родственниками? – встревоженно осведомилась женщина. – Кто-то что-то натворил?

– Не беспокойтесь, Фекла Герасимовна, никто ничего не совершал, – успокоил ее сыщик и спросил: – Вы же родились в деревне Кривошеево?

– Да, но я это помню смутно, все время живу в городе…

С этими словами женщина порылась в комоде, достала ридикюль, извлекла оттуда свидетельство о рождении и, раскрыв его, прочла:

– Вот, место рождения – деревня Кривошеево Калининской области.

– Постойте, какой Калининской? – недоуменно спросил сыщик. – Вы же живете в Псковской области.

– А-а, эти области то объединяли, то разъединяли, так что сам черт ногу сломит, – махнула рукой женщина. – Сейчас бы деревня была псковской, а тогда была калининской.

– Тогда ясно, – понимающе закивал сыщик и попросил у женщины: – Покажите, пожалуйста, свидетельство.

То, что он увидел в графе «Мать», не могло не взволновать сыщика.

– Савватеева Марфа Кирьяновна, – вслух прочитал он и спросил женщину: – Где ваша мама?

– Я ее почти не помню, – пожала плечами женщина. – Когда ее убили, мне было всего семь лет.

– Убили?! – поразился услышанному сыщик. – В каком году и где?

– Если мне было тогда семь лет, значит, в сорок восьмом. А убили прямо в деревне – утопили в пруду.

– И кто же убил? – спросил сыщик, унимая учащенное сердцебиение.

– Говорят, что приезжий строитель. Он с бригадой строил коровник и убил маму. Она тогда работала дояркой… Товарищ милиционер, а почему вы интересуетесь этим делом? Зачем вы спрашиваете про маму?

– Фекла Герасимовна, мы задержали человека, который назывался другим именем. Он же в далеком сорок восьмом убил вашу маму.

– Вы это серьезно? – недоверчиво глянула она на сыщика. – И кто он такой, как его зовут?

– Вполне серьезно. Но кто он такой, этот убийца, мы не знаем, он не называет имени, жил по чужому паспорту.

– А как вы узнали, что он убил мою маму?

– Мы нашли его обращение к Сталину, что, мол, его подозревают в убийстве гражданки Савватеевой Марфы и что он преступление не совершал. После этого его, видимо, отпустили.

– Значит, его не осудили за убийство моей матери? – отвердевшим голосом спросила женщина.

– Да, его тогда отпустили. После этого он убил еще несколько женщин, пока мы его не задержали у нас в Якутии. Сейчас предстоит установить его личность, поэтому мы и находимся здесь.

Женщина отвернулась и стала тихо плакать. Сыщик терпеливо ждал. Успокоившись и вытерев слезы, она промолвила:

– Ничем не смогу вам помочь. Я тогда была маленькой девочкой и плохо понимала, что происходит.

– А откуда вы узнали про убийство матери приезжим работником?

– Это мне рассказывала моя тетя, когда я уже была взрослой.

– А где она? Можно с ней поговорить?

– Она давно уже умерла.

– А председателя колхоза помните?

– Откуда? Умер, наверное, давным-давно. Он тогда был уже стариком, помню его седую козлиную бороду.

Сыщик, немного подумав и посоветовавшись с Артемом, обратился к женщине:

– Фекла Герасимовна, поедемте в прокуратуру, вас допросит следователь.

– А меня зачем допрашивать? – удивилась женщина. – В чем я виновата?

– Допрашивают не только виновных. Ваши показания нужны будут для того, чтобы сурово наказать этого человека, чтобы он ответил за все.

– Ладно, поехали, только дочь предупрежу, – соглашаясь, кивнула женщина.

Допросив Феклу и отпустив ее домой, Черных взволнованно проговорила:

– Удивительная история! Если рассказать – никто не поверит, ведь прошло тридцать пять лет со дня убийства! Но боюсь, что на Псковщине мы не установим личность преступника. Следов уголовного дела в местной прокуратуре нет, больше не с кем разговаривать, все давным-давно поросло быльем. Что, ребята, возвращаемся обратно?

Артем посмотрел на часы и сообщил:

– В Псков приедем ближе к восьми. Как раз отец ждет вас на даче.

Дача прокурора оказалась простенькой: небольшой домик, надворные постройки, аккуратный чистенький дворик, окруженный деревцами. Хозяин посреди двора хлопотал над чадящим мангалом, из домика с подносом вышла женщина в годах, очевидно, супруга прокурора. Увидев гостей, Максимов приветственно помахал им рукой, продолжая колдовать над мясом, вкусный запах которого распространился по всему двору, и крикнул женщине:

– Наташа, принимай гостей!

– Меня зовут Наталья Владимировна, – познакомилась она с прибывшими. – А про вас Семен Семенович рассказывал: вы Марина Станиславовна, а молодого человека зовут Сергей.

– Все точно, – смущенно засмеялась Черных. – Нам, право, неудобно беспокоить вас, но Семен Семенович вчера настоял на том, чтобы мы обязательно попробовали мясо на гриле.

– Не беспокойтесь, он любит гостей, тем более вы из Якутии, – смеясь, махнула рукой женщина. – Вчера весь вечер вспоминал, как в молодости ездил в ваши края. Очень сильное впечатление у него осталось от этой поездки. Давайте подойдем к Семену Семеновичу и посмотрим, как он готовит мясо – это действо он возвел в ранг культа.

Мангал, напоминающий небольшую бочку на ножках, открывающуюся посередине, где одна часть служит крышкой, произвел впечатление на гостей.

– Это не обычный мангал, как многие думают, а грильница, – объяснил прокурор. – Эту немецкую штуковину мне подарил сам прокурор Эстонской ССР. Качество такое, что мои внуки будут готовить на ней мясо.

Вскоре мясо было готово, и все сели за стол во дворе под навесом. Артем разлил мужчинам коньяк, а женщинам – белое вино.

После первого тоста, который на правах хозяина произнес прокурор, Соколов, опустошив рюмку, отправил кусок мяса в рот и удивленно спросил:

– Неужели это говядина?

– Да, говядина, – с улыбкой ответил прокурор. – Нравится?

– Очень. А почему она такая мягкая? Мы из говядины никогда не делаем шашлыки – слишком жестко. Только из свинины.

– А это как выбирать мясо для приготовления на гриле, – объяснил Максимов. – Я покупаю мясо у местного крестьянина-частника, и только подлопаточную часть туши бычков, выращенных на свободном выпасе. Натираю все это солью, перцем и жарю ровно столько, чтобы не сочилась кровь. Передержишь в огне – пиши пропало, мясо превратится в подошву.

– Не знаю я этих восхитительных тонкостей, в наших условиях это непостижимо! – очарованно заметил Соколов. – У нас все попроще: бывало, положишь мясо в кастрюлю, нальешь воды и часа на два на маленьком огне. И мясо мягкое, и бульон отличнейший.

– Тоже дело, – согласился хозяин. – Хороший бульон ни с чем не сравним.

Настала очередь сказать слово Черных. Она встала, взяла в руку бокал и, переборов смущение, стала говорить:

– Уважаемые Наталья Владимировна и Семен Семенович, дорогой Артем! С волнением в душе благодарю вас за то радушие и гостеприимство, с которым вы встретили нас на этой прекрасной земле, изобилующей славными историческими событиями, где народ никогда не склонял голову перед врагами и тяжелыми годинами. Мне очень приятно, что Семен Семенович с такой теплотой вспоминает и про мою родную Якутию, которая действительно изумительна и маняща. Побывав раз в наших краях, человек навсегда влюбляется в Север, в его суровую, но редкостной красоты природу. Со своей стороны признаюсь, что я влюбилась в Псковщину. Просторы ее полей и лугов, несравненно высокие сосны и березы, кристальные озера и речки во многом отличаются от нашего пейзажа своей живописностью, они заставляют человека быть чище и одухотвореннее… Здесь была война, здесь проходили бои. Александр Матросов, герой, которым мы восхищались в детстве, совершил свой бессмертный подвиг именно здесь, на псковской земле. Многие славные сыны нашей Родины полегли здесь ради того, чтобы фашизм никогда больше не поднимал голову. Спасибо вам за все и низкий поклон всем псковитянам.

– Хорошо сказано, душевно, – похвалил Максимов следователя. – Действительно, земля Псковская святая. Сам я родился в Москве, но влюбился в здешние края – так и остался тут навсегда. Наталья Владимировна из Ленинграда, но себя считает коренной псковитянкой.

– Да, да, Семен Семенович говорит правду, – подтвердила женщина. – Я тут обросла корнями, и мне неохота отсюда куда-то уезжать.

– А теперь, Марина Станиславовна, расскажите, как вы съездили в Великие Луки и чего добились, – предложил прокурор. – Установили личность убийцы?

– К сожалению, нет, Семен Семенович, – сокрушенно вздохнула Черных. – Но самое удивительное и трогательное – мы нашли дочь убитой женщины. Тридцать шесть лет назад в бывшем селе Кривошеево была убита женщина, семилетняя девочка осталась сиротой. Эту девочку мы нашли, она сейчас достойная гражданка своей страны, смогла пережить невосполнимую потерю, стала матерью и подняла на ноги троих своих детей.

– Как все это действительно трогательно, – покачала головой Наталья Владимировна, и голос ее дрогнул, на глаза навернулись слезы. – Бедная женщина, пережила войну, чтобы найти смерть от какого-то негодяя. А ребенок, эта девочка… Она же осталась без матери… Как смогла выжить в послевоенное время?

– Да-а, дети войны, – тихо протянул Семен Семенович и, успокаивая, погладил жену по спине. – У Натальи Владимировны родители, брат и сестра умерли от голода во время блокады. Да и я сам дитя войны. Когда немцы напали на нас, мне было четырнадцать лет. Отец добровольцем записался в дивизию народного ополчения и погиб под Москвой, я просился на фронт, чтоб отомстить за него, но меня отправили на завод. Всю войну простоял за станком, сколько снарядов обточил за это время – самому богу известно. Наверное, отомстил с лихвой за отца и за родных Натальи…

Мужчина встал и в волнении прошелся по двору, было видно, что глаза его влажны от слез.

Настало время прощаться. Максимов обнял и расцеловал гостей, поинтересовавшись:

– Завтра улетаете в Киев? Машину отправить?

– Семен Семенович, мы не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством, – отказалась Черных от услуги. – Рейс не рано утром, до аэропорта доберемся на автобусе.

– Ну, как хотите, – с грустью промолвил прокурор на прощание. – Как только поставите точку в деле этого неизвестного преступника, напишите, пожалуйста, письмецо.

– Обязательно напишем, Семен Семенович, – пообещал сыщик.

6

Прибыв в Киев и устроившись в гостинице «Москва», где следователю достался одноместный люксовый номер на третьем этаже, а Соколову – двухместный обычный на втором, они направились в Днепровский райисполком, на территории которого находилось снесенное общежитие. Проезжая на троллейбусе мимо Киево-Печерской лавры, Черных незаметно перекрестилась, но для острого взгляда сыщика это не осталось незамеченным. Он склонил к ней голову и шепотом спросил:

– Марина, ты верующая?

Несколько смутившись, та призналась и мечтательно вздохнула:

– Да, я крещеная. Эх, посетить бы лавру, давно об этом грежу.

– А что нам мешает? – с улыбкой ответил ей сыщик. – На обратном пути сойдем возле монастырей и посетим.

Начальник жилищного отдела райисполкома Василий Петрович Нечипоренко, молодой мужчина, изучив служебные удостоверения прибывших, как бы между прочим заметил:

– Родова моя оккупировала Якутию. Сводный брат работает на БелАЗе в угольном разрезе Нерюнгри, двоюродный брат на КРАЗе в Алдане на золотодобычах, родственник по маминой линии экскаваторщиком в Оймяконе – сурьму добывает.

– Действительно «оккупировали», – рассмеялся Соколов. – И у нас в МВД половина украинцы.

– Любят земляки мои Якутию, будто там медом намазано, – досадливо махнул Нечипоренко. – Что они потеряли там, в этом холоде?

– Как что? – хитро улыбнулся сыщик. – За деньгами туда едут, за длинным рублем. Вот ваш сводный брат получает раз в восемь больше, чем вы.

– Ну и пусть получает, – сердито бросил мужчина. – Загнется он там, в вашей Якутии.

– Что так плохо о брате-то?.. – хотел поспорить сыщик, но Черных тактично прервала беседу, которая грозила перейти на повышенные тона:

– Василий Петрович, так куда переселили людей из снесенного общежития?

Взяв адрес относительно нового каменного дома семьдесят шестого года постройки, куда скопом переселили жителей общежития водников, пара пешком направилась туда.

– Смотри, какой барчук, – выругался сыщик, сердито вышагивая по брусчатке. – Сам сидит в теплом месте, взятки наверняка берет, а ругает родственников, которые зарабатывают деньги тяжелым трудом.

– Сергей, я увидела в его глазах зависть, – поделилась своими наблюдениями Черных. – Он завидует им, что те зарабатывают большие деньги. Пусть бы сам приехал к нам – вот он-то точно у нас загнется. Там ему никто взятки не предложит, придется работать с утра до ночи за штурвалом тяжелой техники. Он прекрасно знает об этом и от бессилия заранее сердится на своих родственников.

– Из таких людей, наверное, появляются предатели, – предположил сыщик и передернул плечами, сбрасывая с себя неприятные думы. – Давай забудем про него и будем любоваться прекрасным городом!

Дом оказался шестиподъездным и двенадцатиэтажным. Стоило немалого труда установить подъезд, куда были заселены люди из общежития водников.

Староста подъезда – энергичная женщина средних лет, – придирчиво и тщательно изучив документы прибывших, ухмыльнулась и указала пальцем вверх:

– Поднимитесь в сто сороковую к бабке Нюре, она из того общежития и знает всех.

Бабка Нюра, она же Анна Соломоновна Бергман, древняя старуха, оказалась словоохотливой и рассказала про одного из жильцов общежития – орденоносца и фронтовика:

– Василия знаю с конца шестидесятых, когда он заселился к нам в общежитие к одинокой вдове Пелагее. После того, как Пелагея погибла, он стал жить один…

– Постойте, как погибла Пелагея? – невольно прервал рассказчицу сыщик. – В воде?

– Откуда вы знаете? – удивленно спросила она.

– Просто предположил, – уклонился он от ответа и повторил вопрос: – Расскажите, как погибла Пелагея.

– Утонула в ванне. У нас на первом этаже стояли общие ванны, она пошла купаться, там и утонула. Нелепый случай.

Сыщик и следователь от неожиданности переглянулись и вопросительно уставились на старуху:

– Как это утонула? Расскажите подробно про этот случай.

– В общежитии по улице Советская, девятнадцать, я стала жить сразу после войны, – стала рассказывать она. – Пелагея эта заселилась с мужем где-то в шестидесятых. Общежитие наше было двухэтажное, на двадцать четыре комнаты – я жила на втором этаже, а они на первом. У них не было детей, хотя они и старались. По этой причине муж стал пить и скандалить, несколько раз бил Пелагею. Однажды она потеряла мужа. Искала его по всему Киеву, а нашла в морге… Повесился он на заброшенной стройке. И вот в конце шестидесятых она привела к себе мужчину, фронтовика, орденоносца, звали его Василий, а фамилию запамятовала. Вроде бы жили хорошо, ладили, он работал в речном порту, а она медсестрой в поликлинике речников. Так они жили года два. Однажды слышу снизу крики, спускаюсь на первый этаж и узнаю, что Пелагея утонула в общей ванне. Приходили милиционеры, составили протокол, и на этом все. Похоронили мы ее на городском кладбище, а Василий стал жить один. В середине семидесятых ему на работе дали путевку в санаторий Трускавца, он уехал туда и пропал на полгода. С работы приходили, искали его, а затем вскрыли комнату и заселили туда другого речника-матросика. Через полгода вернулся Василий, потыкался в закрытую дверь своей комнаты, а потом пропал. Говорят, что уехал куда-то на севера. А через год наше общежитие снесли, а нам всем дали хорошие квартиры в новостройке.

– Анна Соломоновна, расскажите про этого Василия, кто он такой, откуда родом, где раньше жил, – попросил старуху сыщик. – Фамилия его Левчук?

– Да, да, Левчук, – закивала она, с подсказки вспомнив фамилию. – А откуда родом, я не знаю, но он отсюда, с Украины…

– С Украины?! – одновременно вскрикнули сыщик и следователь, испугав старуху. – Откуда вам это известно?!

– Я общалась с Пелагеей. Однажды она мне рассказала, что этот Василий нигде не воевал, но умудрился получить орден и что он родом с Украины. Я спрашивала у нее, как он получил орден, но она отказалась отвечать на этот вопрос, а строго-настрого предупредила, чтобы я об этом никому не говорила.

– А спустя какое время после этого разговора она утонула? – спросил ее сыщик.

– Откуда я знаю, времени-то прошло…

– Скажите примерно – год, два?

– Какие годы? В это же время после того разговора и утонула.

Сыщик многозначительно посмотрел на следователя и задал старухе следующий вопрос:

– Откуда Пелагея узнала, что он с Украины?

– Хм, она же сама хохлушка. Как она не может знать своего сородича.

– Фамилия ее?

– Байда.

– Левчук же белорус, родился в Белоруссии, – решил проверить старуху сыщик. – Как он оказался украинцем?

– Какой он белорус?! – сердито махнула она рукой. – Что я, хохлов не знаю?! Самый что ни на есть настоящий украинец и, по-моему, западенец.

– То есть откуда-то с запада Украины? Почему так думаете?

– Что я, западенцев не знаю?! – вскипела собеседница. – Всю жизнь среди них!

– Верю, верю, Анна Соломоновна, – поднял руки кверху сыщик и поинтересовался: – Как уехал на севера, этот Левчук не появлялся здесь? Может быть, письмо писал?

– Нет, конечно, – усмехнулась старуха. – Кому он напишет, мне, что ли?

– Где он жил до того, как стал сожительствовать с Пелагеей?

– Ну этого я не знаю, – помотала она головой.

– Говорите, он работал в речном порту? В каком?

– А что, много у нас портов речных? – вопросом на вопрос ехидно ответила старуха.

– Этого не знаю, сколько здесь портов, – развел руками сыщик. – Я же в Киеве впервые.

– В Киевском, конечно. Общежитие принадлежит этому порту, там когда-то работал и мой сын.

– А сын сейчас где?

– Помер он, – грустно ответила она. – Девять лет прошло.

– Извините.

Черных, внимательно слушавшая сыщика и старуху, решила закончить беседу и обратилась к последней:

– Анна Соломоновна, я быстренько допрошу вас про все, что вы сейчас нам рассказали. Вы согласны?

– Что случилось? Почему меня допрашиваете?

– Дело в том, что этот Василий убил женщину. Мы ищем другие его жертвы и думаем, что Пелагею он тоже мог убить.

– Неужели? – удивилась старуха. – То-то мне не нравился этот Василий. Какой-то скользкий тип, глаза бегают, как у каторжника… Но прошло более десяти годков, не поздно ли спохватились, милые мои?

– В самый раз, Анна Соломоновна, – улыбнулась ей Черных. – Давайте приступим к допросу.

Допросив Бергман, сыщик и следователь направились на троллейбусную остановку. По пути Соколов высказал свое видение происходящего:

– Все больше и больше вопросов к нашему неизвестному. Мы уже знаем, что в сорок седьмом он стал жить жизнью Левчука. А кем был до этого? Ему в то время было около тридцати лет. Что он такого совершил в то время, что решил поменять свое имя? Где он был во время войны? Бергман говорит, что он, скорее всего, из Западной Украины. Вопросы напрашиваются сами собой – не прислуживал ли этот тип фашистам?

– Вполне возможно, особенно после того, как Соломоновна предположила, что тот из Западной Украины. В пятьдесят восьмом он в Таганроге убивает женщину, после этого пропадает. Где он жил все это время? Появляется он в конце шестидесятых в Киеве, где убивает Пелагею. Далее убивает в Трускавце, а потом у нас.

– Слушай, Марина, а почему он убивает только женщин, но не насилует их? Почему способ убийства один и тот же?

– Эти вопросы меня тоже сильно заинтересовали, – кивнула следователь. – Однозначно, какое-то психическое отклонение. У него есть потребность убивать людей путем утопления. От этого он получает истинное удовольствие.

– Какой-то маньяк, – помотал головой сыщик. – Я знал одного урода, который вешал кошек и собак и от их предсмертной конвульсии получал удовольствие. Еще он бросал кошек в крутящийся вентилятор автомашины. У каждого свои бзики. Был у нас один руководитель, который утверждал, что все мы в той или иной мере шизофреники. В какой-то степени он прав – шизофрения несет в себе не только разрушительную силу, но и созидательную. Например, Эйнштейн и Ван Гог были шизофрениками.

– Ужас какой! – рассмеялась Черных. – Я шизофреничка?!

– Если ты шизофреничка, то самая лучшая шизофреничка на свете, – шутливо польстил ей сыщик.

Вскоре они оказались возле Киево-Печерской лавры. Купив билеты, они немного подождали, пока гид сформирует группу из посетителей, после чего началась экскурсия.

Возле Троицкой надвратной церкви гид-женщина заученно стала рассказывать:

– Лавра была основана в тысяча пятьдесят первом году монахами Антонием и Феодосием. Киево-Печерский монастырь стал центром распространения и утверждения на Киевской Руси христианства…

Посмотрев величественные храмы и монастыри, походив по подземным пещерам и кельям, прикоснувшись к мощам святых, Черных и Соколов, усталые, но довольные, вернулись в гостиницу.

Пополдничав в буфете, Черных распорядилась:

– Часика два отдохнем, а потом пойдем, прошвырнемся по Крещатику. Где-нибудь купим продукты и поужинаем у меня в номере, между делом обсудим планы, что надо будет сделать завтра.

7

После прогулки по главной улице Киева Черных и Соколов заглянули в гастроном, чтобы купить еду для ужина.

Оглядев витрины магазина, Соколов предложил:

– Марина, давай купим бутылку шампанского. Надо выпить за город-герой Киев и за удачу, которая где-то забрезжила впереди.

– А почему бы и нет, – бодро ответила Черных. – Бутылка шампанского нам не навредит.

Накупив продуктов, они вернулись в гостиницу к девяти вечера. Получив ключи у администратора, пара сразу направилась на третий этаж, где был расположен номер Черных. Проходя мимо коридорной, блеклой женщины средних лет, гости вежливо поздоровались с ней, но та, не удостоив их ответом, отвернулась в сторону. Следуя по коридору с шампанским в руке, сыщик затылком почувствовал, что коридорная сопровождает их испытующим взглядом.

В номере, быстро накрыв стол, сели ужинать. Соколов, открыв шампанское, разлил по бокалам и произнес короткий тост:

– Марина, давай выпьем за то, чтобы нас постигла удача и мы узнали личность этого неизвестного преступника, оставившего кровавый след во многих городах Союза. Сдается мне, что это не все его преступления, впереди много работы, мы еще станем свидетелями его многочисленных злодеяний. За удачу!

Настала очередь Черных. Она взяла бокал, задумчиво повертела в руках и сказала:

– Сегодня исполнилась моя давнишняя мечта – посетить Киево-Печерскую лавру. Я поражена красотой и величием православной святыни, от посещения которой я получила какую-то необъяснимую внутреннюю силу и уверенность в том, что начатое нами дело будет завершено. Киев прекрасен. Этот город от немцев освобождал Василий Игнатьевич Левчук, честное имя которого, замаранное кровопийцей, мы должны восстановить. Давай, Сергей, выпьем за простого рядового солдата, благодаря подвигам которого Киев стал городом-героем.

Посидев до пол-одиннадцатого и определившись с фронтом работы на следующий день, Соколов пожелал Черных спокойной ночи и направился в свой номер. Негостеприимная коридорная оказалась не на месте, и он, облегченно вздохнув, прошел мимо ее закутка.

Утро было прекрасным. Светило яркое солнце, утренняя прохлада из открытого окна бодрила и придавала силы перед изнурительным днем в поисках свидетелей и следов неизвестного преступника. Приняв душ, Соколов направился к Черных с тем, чтобы вместе позавтракать в буфете гостиницы. Та же коридорная все еще находилась на посту. Увидев сыщика, она испуганно отвела глаза в сторону, но он, как и в первый раз, повернувшись к ней спиной, почувствовал ее сверлящий взгляд.

Черных встретила его возмущенным рассказом:

– Ты представляешь, Сергей, у меня ночью был обыск!

– Как?! Кто посмел?! – обомлел сыщик.

– Слушай дальше. Через час после того, как ты ушел от меня, в дверь постучались. Я еще подумала, что это ты, поэтому через дверь крикнула: «Сергей, это ты?» Но в ответ я услышала женский крик: «Немедленно открывайте, это администратор гостиницы!» Я открыла дверь, в комнату ворвались две женщины, одна из них коридорная, и с криком: «Где он?!» учинили обыск, заглянув под диван, в ванную комнату, в шкаф. Я ошарашенно спрашиваю: «Вы кого ищете?», а они продолжают кричать: «Где тот мужчина, который зашел к вам в номер?» Я тут начинаю понимать, в чем дело, и говорю: «Это мой сослуживец, он живет в этой же гостинице, только этажом ниже. Мы вечером попили чай, потом он ушел спать к себе в номер». Услышав это, администраторша уничтожающе посмотрела на коридорную, и обе женщины озадаченно покинули номер. Я им еще кричу вслед: «А извиняться?» Ничего не сказали, ушли.

– Они подумали, что мы любовники, и хотели содрать деньги, поймав нас в постели, – угадал коварные намерения работников гостиницы сыщик. – В противном случае составили бы акт и шантажировали, что сообщат на работу. Хотели впаять аморалку…[26] Все, я иду скандалить!

– Не надо никуда ходить и скандалить, – удержала она его. – Пусть это будет на их совести. Но настроение, конечно, подпортили. Представляешь, они приняли меня за женщину легкого поведения! По себе судят!

– Если ты женщина легкого поведения, то самая красивая из них, – пошутил сыщик, чем вызвал искренний смех у следователя:

– То обзовешь меня шизофреничкой, то женщиной легкого поведения… Прикинь, они думают, что мы с тобой любовники!

Сыщик подсел к ней поближе и, мечтательно вздохнув, проговорил с шутливой улыбкой:

– Лучше быть, чем слыть, а, Марина Станиславовна?

Черных со смешинкой в глазах сунула кулак под нос сыщика:

– Я тебя покажу: «быть», «слыть»! Я мужа люблю, и никто другой мне не нужен!

– Все, все, – смеясь, отпрянул от нее оперативник. – Я тоже люблю жену, и никакая другая женщина мне не нужна!

О своем давнем разладе с женой Соколов никому не рассказывал, а уж женщинам тем более, боясь вызвать у них жалость к своей персоне.

Итак, настроение было восстановлено, работникам гостиницы не удалось испортить доброе расположение духа путешественников.

Сначала решили проверить военный комиссариат, но там никаких сведений о Левчуке не было обнаружено. Затем они направились в адресное бюро и паспортный стол. Кроме того что Левчук был прописан и выписан с адреса по улице Советская, девятнадцать, других данных в адресном бюро не было.

Выйдя на улицу, сыщик озадаченно протянул:

– С военкоматом все ясно, в семьдесят пятом ему было уже пятьдесят пять, не надо становиться на воинский учет. А откуда он прибыл в Киев и заселился в это общежитие – никаких сведений. Он что, свалился с Луны?

– Может быть, Таганрог нам что-то даст, откуда он свалился в Киев, – задумчиво произнесла Черных. – Нам остается проверить Киевский речной порт, где, по словам Соломоновны, он работал. Старушке можно поверить, поскольку Левчук… тьфу, неизвестный, и у нас тоже какое-то время работал в речном порту.

Киевский речной порт оказался огромным конгломератом из всевозможных строений, складов и ангаров, с высящимися вверх исполинами-кранами, бесконечным количеством контейнеров, складированных друг на друга в десять рядов. Путникам составило немало труда в лабиринтах строений найти отдел кадров. Грузная женщина пожилого возраста по фамилии Крайко, изучив удостоверения прибывших, хмыкнула:

– Из Якутии? Моя сестра живет в Алдане. Давно она там, с пятидесятых годов…

– Украинцев у нас много, – кивнул сыщик с улыбкой. – Якутия их вторая родина.

– Итак, что вас интересует? – осведомилась женщина.

– Извините, как вас зовут? – спросила ее Черных.

– Клара Тимофеевна.

– Клара Тимофеевна, нас интересует некто Левчук Василий Игнатьевич, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, уроженец Белорусской ССР. Он до семьдесят пятого года должен был работать у вас.

– А кем он работал? – спросила Крайко.

– Этого мы не знаем, поэтому и пришли к вам.

– Надо копаться в архиве, – задумчиво произнесла женщина и предложила: – Как раз обед. Вы пока сходите в столовую порта и отобедайте, а после обеда встретимся, к этому времени все материалы по Левчуку будут у меня на руках.

– Отлично, мы уже проголодались! – обрадованно воскликнул сыщик. – Клара Тимофеевна, как нам найти столовую?

– Приятного аппетита, вам понравится, как тут кормят, – напутствовала их женщина, объяснив, где находится столовая. – Наш общепит самый лучший в городе.

Меню столовой соответствовало ресторанному. Пообедав салатом из свежих овощей и зелени (разве на Севере в это время такое возможно?!), настоящим украинским борщом, антрекотом с картошкой фри, Соколов, не насытившись такими вкусностями, поинтересовался у Черных:

– Марина, добавки не хочешь? Я там видел котлеты по-киевски, хочется попробовать, что это такое и с чем его едят.

– Я пас, уже наелась, а ты возьми себе, – отказалась она. – Котлеты по-киевски я когда-то пробовала, очень вкусно.

После замечательного обеда они, чтобы скоротать время, прогулялись по набережной Днепра, любуясь его красотами.

– Редкая птица долетит до середины Днепра, – рассмеялся сыщик, вспомнив Гоголя. – Должно быть, птица дохлая, или это была курица? Наша Лена раз в десять шире, но птицы ее пролетают одним взмахом крыла.

– Гоголь это сказал иносказательно, чтобы подчеркнуть величие и красоту реки, происходившие вокруг нее славные события, – поучающе объяснила Черных, на что сыщик разразился смехом:

– Думаешь, что я так прямолинейно все воспринимаю? Кстати, по литературе у меня в аттестате единственная «пятерка». Просто лучше нашей Лены нет реки на свете.

– Это само собой разумеется, – кивнула она. – Лена – на то она и Лена.

У Крайко документы уже лежали на столе. Она взяла их в руки и стала читать:

– Левчук Василий Игнатьевич, пятнадцатого февраля тысяча девятьсот двадцатого года рождения, уроженец города Бобруйска Белорусской СССР, устроился работать в Киевский речной порт в качестве такелажника в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. Работал хорошо, имеет несколько поощрений. Был прописан по адресу: город Киев, улица Советская, девятнадцать, комната девять. В семьдесят пятом году ему, как фронтовику, выдали путевку в санаторий Трускавца. Далее непонятно, он значится уволенным за прогулы. Трудовой книжки в деле нет, значит, он ее забрал.

– Ничего нового, – покачала головой Черных и спросила: – Клара Тимофеевна, сможете нам рекомендовать для разговора кого-нибудь из старых рабочих-такелажников, которые работали с Левчуком?

– Даже не знаю, – озадаченно проговорила женщина и взялась за телефон, объяснив: – Звоню начальнику участка, он руководит этими такелажниками.

Когда на том конце подняли трубку, она спросила:

– Александр Сергеевич, вы с какого времени работаете у нас?

Тот что-то ответил, женщина, прикрыв ладонью трубку, шепнула Черных:

– Этот не подойдет, он пришел к нам в семьдесят девятом.

Далее она спросила у мужчины:

– А кто у нас есть из старых? Кто работает с конца шестидесятых.

Мужчина что-то ответил, Крайко с его слов карандашом вела запись. Положив трубку, она протянула Черных лист бумаги:

– Поговорите с этим человеком, он должен знать вашего Левчука. Недавно ушел на пенсию, адрес я указала. С богом!

Прежде чем выйти, Соколов бросил взгляд на бумагу с адресом и поинтересовался:

– Как добраться до Белой Церкви? Это далеко отсюда?

– Километров восемьдесят, автобусы туда ходят три раза в день. А можете на такси.

– Нет, мы на автобусе, – ответил сыщик, закрывая дверь отдела кадров.

Выйдя на улицу, сыщик предложил:

– Марина, давай в эту Белую Церковь поедем завтра утром. Если мы сейчас поедем последним автобусом, то как ночью возвращаться обратно? Таксисты с нас все деньги вытянут.

– Деньги надо беречь, впереди Таганрог, – согласилась она. – Пусть будет по-твоему, сегодня остаток дня отдохнем. Вечером можем сходить на новый фильм – «Вокзал для двоих». Говорят, очень хорошее кино, играют Гурченко, Михалков.

– Я тоже обратил внимание на афишу, когда вчера гуляли по Крещатику. С удовольствием посмотрел бы этот фильм, – обрадовался сыщик.

– Вот видишь, мы думаем одинаково, – улыбнулась Черных. – Решено, идем в кино!

Вечером после кино, направляясь в гостиницу, Соколов поинтересовался:

– Марина, где будем ужинать – у тебя или в буфете?

– Я уже боюсь приглашать тебя в номер, – покачала она головой. – Устроят нам провокацию, а потом докажи, что ты не верблюд. Нет, будем ужинать в буфете.

После ужина они разошлась по номерам, но вскоре к Соколову постучались. Открыв дверь, он увидел счастливо улыбающуюся Марину.

– Сергей, пойдем ко мне в номер.

– А что случилось? Опять?!

– Пойдем, словами не расскажешь.

Сыщик в недоумении последовал за следователем. Она, открыв дверь номера, пропустила сыщика вперед. То, что он увидел там, ввело его в замешательство: на столе шикарный букет из желтых роз, поднос, полный всевозможных фруктов. Весь этот ансамбль завершала бутылка замечательного игристого вина Абрау-Дюрсо.

– Желтые розы – знак примирения, – счастливо рассмеялась Марина. – Они поняли свою ошибку и решили извиниться.

– А не провокация ли это? – насторожился сыщик, по роду своей профессии обязанный подозревать всех и вся.

– Да нет, Сергей, все нормально, расслабься. После буфета я пришла в номер и увидела вот эту картину. Сначала подумала, как и ты, что готовится провокация, сейчас придут и заактируют факт передачи взятки в виде фруктов и цветов, поэтому решила опередить события и вызвать администратора. В это время раздается стук в дверь. Подумала, что сейчас налетят твои коллеги, ткнут лицом в пол и оформят протокол. Тут дверь открывается, а там стоит и плачет вчерашняя коридорная. Я спрашиваю, в чем дело. Она плачет и просит извинения за ночной случай. Из ее рассказа я поняла следующее: ей вменено в обязанности следить, чтобы после одиннадцати вечера в номерах не было посторонних людей. Вчера она подумала, что ты остался ночевать у меня, и доложила об этом администратору. Они вдвоем провели у меня обыск, а когда поняли, что опростоволосились, администратор доложила о ночном инциденте директору, упомянув о том, что коридорная ввела его в заблуждение. Директор справился обо мне и, узнав, что я следователь прокуратуры, поставил условие перед администратором – если дело не будет улажено мирным путем, она будет уволена с работы и, соответственно, коридорная пойдет следом. Я сначала хотела стать в позу, но женщина так умоляла меня, с плачем рассказывая, что воспитывает троих малолетних детей и, в случае увольнения, она не сможет их прокормить. Услышав про бедных детей, я растаяла и велела убрать подарки прочь, упрекнув ее в том, что деньги надо тратить на детей, а не на подкуп должностных лиц. Тут она стала плакать еще громче, объясняя, что подарки эти от директора гостиницы и, если я их не приму, это будет означать, что я не простила, в этом случае ей увольнения точно не миновать. Немного поворчав, я отпустила женщину с миром.

– Я так и поверил, что они радели за нравственную и телесную чистоту жильцов гостиницы, – с сарказмом усмехнулся сыщик. – Деньги они хотели с нас содрать, деньги. А главная бандитка здесь администраторша, которая, почуяв неладное, сразу же подставила бедную коридорную.

– Так что делаем со всем этим, Сергей? – спросила Марина, обведя рукой подарки.

– Как что? – довольно ухмыльнулся сыщик. – Пьем и закусываем презентом от директора гостиницы «Москва»! Надо же как-то успокоить испорченные нервы!

8

Старого такелажника Владимира Афанасьевича Чумака в Белой Церкви нашли быстро. Небольшого роста, но жилистый мужчина шестидесяти лет обвел прибывших настороженным взглядом и на вопрос, он ли стоит перед ними, ответил коротко:

– Тот самый.

Узнав, откуда прибывшие, удивленно крякнул:

– Ишь, куда вас занесло. Чем же я вас заинтересовал?

– Владимир Афанасьевич, вы же долго работали в речном порту, знаете людей, со многими работали вместе… – начал было сыщик, но собеседник резко прервал его:

– И? Что хотели от меня?

– Нас интересует некто Левчук Василий Игнатьевич. Такого знаете?

– Кто такой?

– Тот, который работал вместе с вами на такелажных работах. В семьдесят пятом уволился и уехал в Якутию.

– А-а-а, Василия? – протянул мужчина. – Фронтовика, орденоносца?

– Да, того самого, – кивнула Черных.

– С Василием мы работали на разгрузке-погрузке контейнеров… Правильно, в семьдесят пятом он уволился и уехал на Север. А прежде чем уволиться, он пропадал…

– Как это происходило?

– Ему, как фронтовику, выдали путевку в санаторий, он там вроде бы попал под следствие.

– А что совершил?

– Этого я не знаю, – мотнул головой мужчина. – Украл, наверное, что-либо.

– Может совершить кражу?

– Бывало. С контейнера что-нибудь слямзит – прощали как фронтовику. Одним словом, брал все, что плохо лежит.

– Несун?

– Можно называть так.

– Владимир Афанасьевич, а этот Василий действительно тот, за кого выдает себя? Он настоящий фронтовик?

– И у вас закралось подозрение? – ухмыльнулся мужчина. – Мне он никогда не нравился – какой-то он не такой, не похож на фронтовика. Те, кто воевал, всегда рассказывают об этом, вспоминают своих боевых товарищей. А этот, когда речь заходит о войне, всегда молчит. И нет у него ни одного однополчанина. Нет, мутный человек этот Василий, и не зря вы приехали узнавать насчет него из такой дали.

– Откуда он родом? – спросил его сыщик.

– Не знаю точно, но отсюда, с Украины.

– Почему так решили? По паспорту он вроде бы из Белоруссии. Он белорус.

– Какой он белорус, – рассмеялся мужчина. – Он украинец, но не наш, а откуда-то с запада. А насчет паспорта… Паспорт можно украсть. А что он такого совершил, что может скрываться под чужими документами?

– Вот это мы тоже хотели узнать, – ответила ему Черных. – Этот человек нами задержан за убийство женщины.

– Вот те на! – воскликнул мужчина от неожиданности. – Почему-то сильно не удивляюсь этой новости.

– Есть какие-то основания подозревать, что он может совершать убийства? – спросил его сыщик.

– Оснований как таковых не имеется, но я же говорю, что он мутный товарищ. В войну такие люди могли и предать.

– Вы воевали?

– А то как же! – с гордостью ответил мужчина. – Второй Украинский фронт под командованием Конева, участвовал в Корсунь-Шевченковской операции, награжден орденом Славы третьей степени. Там и закончил войну, получив тяжелое ранение.

– Владимир Афанасьевич, спасибо за беседу, – поблагодарила его Черных. – Ваша информация для нас крайне ценна. А теперь, с вашего позволения, я изложу в протоколе все то, что вы нам рассказали.

– Пожалуйста, – кивнул фронтовик. – Этого прощелыгу надо вывести на чистую воду.

Следователь и сыщик вернулись в Киев к пяти вечера. По пути заехали на железнодорожный вокзал, купили билеты до Таганрога и отправились в гостиницу.

Гостиница продолжала удивлять путешественников. Когда Черных зашла в номер, на столе лежало приглашение:

Уважаемая Марина Станиславовна!

Сегодня, 18 мая 1983 года, в нашем ресторане проводит свой творческий вечер народная артистка Украинской ССР С. М. Ротару. Мы будем рады видеть вас среди наших гостей. Начало концерта в 20 часов (для Вас забронированы два места).

Директор гостиницы «Москва» О. И. Дмитриенко.

– Этот директор вылезает из кожи вон, чтобы угодить нам, – усмехнулся сыщик, когда Черных во время ужина в буфете показала ему записку-приглашение. – Однако рыльце у него в пушку. Боится, что ты сообщишь о творимых здесь безобразиях в местную прокуратуру.

– Возможно, – кивнула она. – А возможно, от чистого сердца. Мы же не знаем, кто он такой, может быть, порядочный человек.

– Директорство в гостинице и порядочность редко пересекаются, – стоял на своем сыщик.

– Да брось гундеть, а лучше скажи, что нам делать в данной ситуации? – спросила Черных.

– А что, пойдем в ресторан, на халяву и уксус сладкий. Когда еще увидим Ротару?

– Халявы не получится, там все равно придется платить за стол, а мы на мели, – покачала головой Черных. – В Таганроге хочешь голодать от безденежья?

– Зачем приглашать, если надо платить? – в недоумении пожал плечами сыщик. – Жучара этот Дмитриенко.

– Сергей, а представляешь, сколько народу хочет попасть в ресторан к Ротару и готовы за это заплатить большие деньги? Приглашение – это пропуск в ресторан и к зарезервированному столу, но не более, дальше надо платить самим. Но не это главное. Я не хочу злоупотреблять своим положением. Директор меня приглашает как работника прокуратуры, то есть как должностное лицо. Была бы я доярка, он разве пригласил бы?

– И ты говоришь о какой-то его порядочности, – рассмеялся сыщик. – Ладно, не пойдем никуда, сдалась нам эта Ротару.

На следующий день после обеда путешественники уже сидели в вагоне поезда и следовали в сторону Таганрога. По пути случилась задержка из-за какой-то аварии на линии, и они прибыли к месту назначения в пять часов вечера следующего дня.

Стесненные в деньгах, они решили остановиться в общежитии гостиничного типа недалеко от железнодорожного вокзала. Осмотрев комнату с бедной обстановкой, где стояли четыре кровати, заправленные армейскими байковыми одеялами темно-синего цвета в полоску, во время ужина в столовой Соколов поворчал:

– Им надо поменять вывеску – не общежитие гостиничного типа, это звучит слишком обещающе, а гостиница общежитского типа. В постоялом дворе Пскова и то лучше было.

– И у меня четырехместная, в комнате пока я одна, – рассмеялась она, вспомнив слова прокурора о «постоялом дворе». – Но зато в коридоре есть общий душ, я успела туда сходить.

– Где будем коротать время? – задался вопросом сыщик. – Сейчас только шесть.

– Быть в Таганроге и не посетить чеховские места – это моветон, – рассудила Черных и предложила: – Сергей, пойдем прогуляемся.

– Ух ты, Чехов же мой любимый писатель! – воскликнул сыщик. – Я зачитываюсь его прозой. Раз по десять, наверное, прочитал его рассказы, которые актуальны всегда. Я, например, знаю человека, один в один похожего на Чимшу-Гималайского, только вместо крыжовника – смородина. Как не хочется на старости лет превратиться в такое существо. Но нет, благодаря Чехову никогда не стану таким![27]

– А я в юности боялась стать Душечкой. Слава богу, пронесло, и во многом – благодаря великому писателю. А ведь знаю множество женщин, похожих на Оленьку Племянникову. Вот скажи мне, Сергей, если твой муж, например, занимается боксом, не обязательно же сидеть целыми днями возле ринга, а потом надоедливо рассказывать подругам, что апперкот лучше хука? Не смыслишь ничего в боксе – лучше промолчи. У каждого должны быть свои интересы и хобби, но искусство в том, что это не должно портить отношения между супругами. А быть бесплатным приложением к мужу – это не по мне.

– Эмансипе? – улыбнулся сыщик следователю.

– Вот не люблю это слово! При чем тут эмансипация? Просто между мужем и женой должны установиться уважительные отношения, при этом каждый должен заниматься своим делом, не опекая и не мешая друг другу. А если женщине вдруг понадобится крепкое мужское плечо, любящий и любимый муж всегда будет рядом. У нас в семье так.

– Полностью согласен, – игриво улыбнулся сыщик. – Вот мое крепкое плечо, держись за него, и идем по чеховским местам!

«Лавка Чеховых» с вывеской: «Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары» была уже закрыта. Посмотрев мужскую классическую гимназию, где учился классик, посетив Чеховский сквер, памятник писателю, домик, где он родился, путники направились в гостиницу-общежитие и наткнулись на двухэтажный кирпичный дом, где родилась и жила Фаина Раневская.

– Смотри, оказывается, она родилась здесь! – воскликнул сыщик, на что Черных дернула его за локоть и на удивление похожим на Раневскую голосом выдала:

– Муля, не нервируй меня!

Расхохотавшись от удачной шутки, Соколов заметил:

– Марина, в доме до сих пор живут люди. Почему бы его не сделать музеем этой великой актрисы?

– Когда-то обязательно сделают, – кивнула она с уверенностью. – В свое время Фаина Раневская была кумиром миллионов.

В общежитскую гостиницу вернулись затемно. Жильцы еще не заселились в комнату к Черных, поэтому, поужинав у нее, Соколов ушел в свой номер, чтобы уснуть крепким сном перед грядущим днем, не сулящим сыщику и его спутнице легких путей.

9

По устоявшемуся обыкновению решили начать с военкомата. Комиссар, мужчина средних лет с лихо закрученными усами, внимательно послушав командированных, высказал:

– Двадцатого года рождения давно уже не состоят у нас на учете. Но попытка, так сказать, не пытка, ведь в пятьдесят восьмом году ваш Левчук еще был военнообязанным, ему исполнилось всего тридцать восемь лет.

С этими словами он вызвал секретаря и приказал:

– Помоги прибывшим из Якутии товарищам, надо покопаться в архивах конца пятидесятых годов.

Прежде чем расстаться, комиссар попросил:

– Там у вас на горе в войсковой части командиром служит полковник Воскобойников, однокашник по Академии. Если вдруг случайно увидите, передайте привет от Казбека.

– Передадим, – улыбнулся сыщик. – Осенью специально поеду на эту гору по грибы, по пути заскочу к полковнику с бутылочкой коньячка.

– Спасибо, – в ответ улыбнулся военный комиссар.

Секретарь, молодая девушка по имени Милена, в строгом темном костюме, выписав себе данные Левчука, удалилась из кабинета, оставив Черных и Соколова за чашкой чая с печеньками. В ожидании секретаря они посидели довольно долго, не менее сорока минут, пока та не появилась и не протянула Черных картонную карточку.

– Еле-еле нашла. Гражданин вставал на учет в пятьдесят седьмом, в то время работал в морском порту. Сведений о снятии с воинского учета не имеется.

– А место прописки? – спросила следователь.

– Там в карточке должно быть указано. Раз встал на учет, то должен быть прописан.

Черных пригляделась к карточке и смогла прочесть неразборчивый почерк чернильной ручкой:

– Улица Пар… или Пор… Улица Парковая есть в городе?

– Есть…

С этими словами Милена взяла карточку из рук Черных и, немного помучившись, прочла:

– Портовая. Нет, это улица Портовая, а Парковый у нас переулок, а не улица.

– Значит, улица Портовая, двадцать, – проговорила следователь. – Интересно, этот дом сейчас существует?

– Вряд ли, – покачала головой девушка. – Это в районе морского порта, в последние годы там идет интенсивное строительство, все бараки снесены.

– Плохо, – вздохнула Черных. – Придется идти в паспортный стол.

Паспортистка, немолодая прожженная женщина, попыхивая папиросой, с хрипотцой в голосе объяснила:

– Такого дома нет, там сейчас склады и ангары морского порта. Дом снесен еще лет десять назад.

– А куда могли расселить людей? – спросила ее Черных.

– Этого никто не может сказать, – мотнула головой паспортистка. – Вряд ли их скопом расселяли, по-моему, жильцы рассосались постепенно. Кажись, помню этот дом, когда в составе комиссии горисполкома выезжала в набережный район для решения вопроса о сносе ветхого жилья. Дом одноэтажный, барачного типа на десять-двенадцать квартир. Прежде чем его снесли, он несколько лет пустовал.

– Тогда посмотрите, пожалуйста, фамилия Сашко каким-то образом связана с этим домом?

Порывшись в картотеке, паспортистка издалека крикнула:

– Записывайте: Сашко Максим Юрьевич, пятьдесят второго года рождения, уроженец города Таганрога. В семидесятом году выписан с Портовой, двадцать, и прописан по улице Маршала Жукова.

– А Сашко Клавдия? Такая гражданка в прописке не значится? – криком спросил сыщик.

Повозившись дальше с картотеками, она ответила:

– Нет, по всему Таганрогу женщины с такими данными не существует.

– А Левчук Василий Игнатьевич?

– Тоже нет.

Поблагодарив паспортистку, пара направилась по указанному ей адресу на улице Маршала Жукова. Дверь открыла одутловатая взлохмаченная женщина неопределенного возраста. Она смерила прибывших безразличным взглядом и поинтересовалась:

– Вы от кого?

– Мы не от кого, а приехали из Якутии, – представилась Черных. – Я следователь прокуратуры, а мой коллега из уголовного розыска.

– Из Якутии, – протянула женщина. – И почто нами заинтересовалась чукотская уголовка?

– Мы не с Чукотки, а из Якутии, – повторила Черных. – Нам надо поговорить с Сашко Максимом. Он дома?

Женщина хмыкнула и, повернувшись, крикнула:

– Макс, тобой интересуется уголовка.

В соседней комнате послышался звон падающей на пол посуды, отборная ругань, и вскоре перед ними появился донельзя помятый и пропитый мужчина с молотком в руке.

– Ну я Сашко! – угрожающе высказался он. – Не краду, не граблю, не барагожу. Чего от меня хотите?!

– Максим, мы хотели бы с тобой поговорить, – ответил сыщик и заслонил собой следователя. – Положи молоток подальше и присядь на стул. Мы из Якутии, это в восьми тысячах километров отсюда, встреть гостей подобающим образом.

Спокойный голос сыщика немного отрезвил мужчину, тот, отложив молоток, присел на стул.

– Ну, сел, а дальше? Что хотели?

– Нас интересует Сашко Клавдия, двадцать третьего года рождения. Она вам не родственница?

– Двадцать третьего… – призадумался мужчина, а затем разразился руганью: – Какого черта родственница! Она моя мама! И какого хрена вы ехали из Якутии интересоваться моей матерью?!

Рука его невольно потянулась к молотку, который лежал на столе. Сыщик быстрым движением убрал опасный инструмент подальше и спросил:

– Где сейчас ваша мама?

– Как где?! Ее грохнули.

– Кто убил?

– А я откуда знаю? Был ребенком, когда ее кончили.

– Скажи, какое отчество у матери.

Мужчина долго молчал, уставившись в пол и, наконец, заговорил, пытаясь вслух вспомнить отчество матери:

– Дед Капитон… Нет, это по отцовской линии… Серафим? Нет, это дядя… Как же отчество-то?.. Да что я думаю!..

С этими словами он сходил в другую комнату и вскоре вернулся со свидетельством о рождении, откуда вычитал данные матери:

– Сашко Клавдия Мелентьевна. А отец – Сашко Юрий Капитонович. Отца я вообще не помню, говорят, что он умер, когда мне было всего года два.

– Максим, нам надо допросить тебя в качестве свидетеля, – предложил сыщик, что вызвало бурю гнева у мужчины. Он показал двойную фигу и надрывно крикнул:

– Вот это не хотите?! Никогда в жизни не был свидетелем!

Его глаза, налившиеся яростью, искали на столе молоток, женщина, вертя в руке ножницы, в агрессивной позе стала рядом с ним. Сыщик, оценив ситуацию, шепнул на ухо Черных:

– Марина, уйдем отсюда, сейчас с ними разговаривать без толку.

Уже на улице Черных облегченно выдохнула и, смеясь, поблагодарила сыщика:

– Уф! Чуть не получила молотком по кумполу на родине Чехова! Сергей, спасибо тебе, ты, как Александр Матросов, заслонил меня своим телом!

– Обычная штатная ситуация, – махнул рукой сыщик. – Сколько было таких случаев – не счесть. Придется обратиться к коллегам.

– Что ты хочешь сделать? – спросила она. – Мне его по-любому надо допросить.

– Попрошу, чтобы они поместили его в камеру. Утром, как отрезвеет, придем в отдел милиции и допросим.

– Правильно, – согласилась Черных. – А то агрессия зашкаливает…

Участковый инспектор милиции, к кому направил Соколова дежурный офицер по городу, послушав рассказ сыщика, ахнул:

– Да это же Сашко по кличке «Сашкет», известный наркоман! Была информация, что он потихоньку приторговывает гашишем… Заметано, вечером с дружинниками нагрянем к нему домой, проведем обыск, авось повезет и найдем наркоту. Приходите завтра утром в отдел, он как миленький будет ждать вас в камере.

Прежде чем расстаться с участковым, сыщик поинтересовался у него:

– Где тут лучше искупаться? Какие пляжи имеются здесь?

– Можете идти на Центральный, – ответил милиционер. – Там спокойно и народу мало, но учтите – вода еще прохладная…

Милиционер запнулся и, смешливо оглядев прибывших с ног до головы, добавил:

… но вы же люди северные, вам холод нипочем.

Сходив в общежитие и взяв купальные принадлежности, через час следователь и сыщик уже находились на берегу Таганрогского залива. Пляж был замусоренным, дно заиленным, но это не помешало Соколову окунуться в море, исполняя свою вожделенную детскую мечту. Черных же не решилась зайти в мутную и прохладную воду, предпочитая загорать на берегу с другими отдыхающими, коих набралось на пляже человек двадцать.

После купания продрогший Соколов лег на песок рядом с Черных и восторженно произнес:

– Вот оно какое море!

– Понравилось? – не открывая глаза, сонным голосом спросила она.

– Очень! И вода соленая, легче плавать, чем у нас в реке… Марина, где-то в этих водах наш лже-Левчук расправился с очередной своей жертвой.

– У кого что болит, тот про то и говорит, – улыбнулась следователь, продолжая лежать с закрытыми глазами. – Ты меньше думай об этом и наслаждайся морем. Неизвестно, когда еще представится такой случай.

В очередной раз окунувшись в море, Соколов застал Черных в тени под грибком.

– Сергей, я, по-моему, обгораю на солнце. Пойдем в гостиницу.

По пути в общежитие она грустно промолвила:

– В Таганроге мы тоже ничего не добудем. Такая длительная командировка закончилась ничем. Как по приезде объясниться с прокурором? И как дело направить в суд? Ох, даже не знаю, что и делать, на душе муторно и кошки скребут.

– Почему так думаешь, Марина? – как мог, успокоил ее Соколов. – Нашли же родственников убитых преступником людей, их показания пойдут как характеризующий материал при оглашении приговора. Еще мы знаем, что фигурант не белорус, а украинец. По приезде разошлем везде по всей Украине запросы, авось повезет, и кто-то откликнется. Нет, Марина, я не считаю, что мы съездили зря.

– Это да, но в остальном – полное фиаско, – покачала она головой. – Сейчас самое важное – установить его личность, наша задача была в этом. Еще в институте учили – если не установлена личность преступника, то и преступление, считай, не раскрыто.

Наутро, когда они пришли в отдел милиции, участковый уже находился на месте и встретил их радостным возгласом:

– Как кстати вы вчера заглянули ко мне! Вчера поздно вечером наведались к Сашко, провели шмон и нашли спичечный коробок с гашишем. Теперь-то он со своей сожительницей от меня не отвертится!

– Обоих взяли? – поинтересовался сыщик.

– Обоих, обоих, – довольно закивал участковый. – Оказывается, там была Соколиха – его сожительница.

– Соколиха – это та женщина, которая с ножницами? – поинтересовалась Черных.

– Да, она самая – Соколова Вера – известная в округе баба.

– Однофамилица, – усмехнулся сыщик. – Эта Соколиха вчера чуть ножницами нас не почикала. Какая-то бешеная фурия.

– Она может, – кивнул милиционер. – Сидела за убийство мужа.

– И что с ними собираетесь делать? – поинтересовалась Черных.

– Весь собранный материал передал в уголовный розыск, – ответил участковый. – Они уже работают с ними, будет возбуждено уголовное дело.

– Тогда приведите Сашко к нам.

Вскоре милиционер завел в кабинет задержанного. Сашко за ночь в камере осунулся и как-то поскучнел, былую агрессию словно языком слизнуло. При виде сыщика и следователя замученно улыбнулся и дружески махнул рукой, словно старым знакомым:

– Ааа, с Чукотки товарищи! Подзабыл, чего вы от меня хотели-то?

– Ну что, Максим, не хотел вчера говорить с нами по-хорошему, получилось по-плохому, – встретил его с претензиями Соколов. – Сейчас намотают тебе и твоей сожительнице срок за наркоту, и здравствуй, солнечный Магадан. Вот там-то узнаешь, где находится Чукотка. Сам виноват, так что не обессудь.

– А что сразу так-то? – обиженно хмыкнул мужчина. – По-нормальному спросили бы, разве не ответили бы? Мы что, не люди?

– Вчера были не людьми, а зверями какими-то, чуть не порешили нас в своей квартире… Ладно, хватит прелюдий, теперь отвечай на вопросы следователя. Только предупреждаю: четко, ясно, без всяких там выкрутасов, – в конце предупредил его сыщик.

Черных достала протокол и, устроившись удобнее за столом, задала вопрос:

– Максим Юрьевич, расскажите, что вы знаете о своей матери.

– Мою маму убили, когда я был совсем маленький. Я еле-еле помню этот случай, когда тетя Соня сильно плакала… Гроб еще помню – такой, обитый красной тканью… Нет, больше ничего не помню.

– Это мог быть пятьдесят восьмой год?

– Пятьдесят восьмой… – задумчиво произнес мужчина. – В пятьдесят восьмом мне было шесть лет. Да, вполне… Точно, в пятьдесят восьмом году! Я еще не учился в школе.

– Кто убил твою маму?

– Сожитель.

– Как фамилия?

– Не знаю. Дядя Вася… да, дядя Вася…

– А кто он такой?

– Не знаю. Тетя позже рассказывала, что он работал в морском порту, там и познакомился с моей мамой. Я смутно помню этого дядю Васю. Он постоянно стегал меня ремнем… Нехороший был человек.

– Тетя жива?

– Умерла два года назад.

– У кого вы воспитывались?

– У тети и воспитывался. Она жила в соседней квартире и тоже работала в морском порту.

– Как этот дядя Вася убил вашу маму? Тетя об этом рассказывала?

– Вскользь. Утопил на пляже. Подробности не знаю.

Следователь решила, что добиться чего-то большего от этого опустившегося мужчины невозможно, и, заканчивая допрос, спросила:

– Максим Юрьевич, есть еще что добавить? У вас есть ко мне вопросы?

– Товарищ следователь, все-таки скажите мне, зачем вы интересуетесь моей мамой? – недоуменно развел руками Сашко. – Что она такого сделала, что вы приехали из такого далека.

– Максим Юрьевич, мы задержали этого «дядю Васю». Он у нас убил еще одну женщину. Теперь выясняется, что он никакой не дядя Вася, а другой человек, личность которого мы пытаемся установить.

– Он до сих пор живой? Где он сейчас? – набычившись, спросил мужчина.

– Сидит в тюрьме.

– Ах, собака! – выругался он. – Я его найду, я подключу воров в законе, но его достану из-под земли! Как его фамилия?!

– Максим Юрьевич, я же сказала, что личность его не установлена, – сердито объяснила Черных. – Что такой непонятливый-то? Если бы вы вчера спокойно все объяснили, мы бы не потеряли тут еще один день. Успокойтесь и думайте не о воображаемой мести, которую вы никогда не сможете осуществить, а ломайте голову, как выкрутиться из положения, в которое попали.

– Нет, я его достану! Я все равно узнаю его фамилию! – продолжал буйствовать задержанный, и Черных, досадливо ударив ладонью по столу, указала милиционеру:

– Увести! Видеть его не могу!

Когда за задержанным закрылась дверь, Черных в сердцах выругалась:

– Ну не дебил ли?! Я ему про одно, а он про другое! А знаешь, Сергей, как схожи истории той женщины из Пскова и этого великовозрастного повесы: у обоих матери-одиночки, которые стали жертвами нашего преступника, обоих воспитывали тети, только первая стала человеком, достойным гражданином своей страны, а этот?..

Она безнадежно махнула рукой и распорядилась:

– Идем в отдел кадров морского порта. На обратном пути купим авиабилеты и вылетим домой.

Следуя в морской порт, Черных сокрушенно вздохнула:

– Вот и все, следы преступника затерялись окончательно. Украина большая, где там найти какого-то человека, который тридцать пять лет живет по чужим документам?

– Марина, надо сделать прецедент и отправить в суд дело на неизвестного обвиняемого, – с оптимизмом обрисовал картину будущего сыщик. – Как ты и говоришь, удостоверением его личности будет являться дактилоскопическая карта со вклеенной туда фотографией. А зваться он будет так: Безымянов Инкогнито Анонимович. Погоди, погоди, твое дело еще войдет в анналы судебной практики и будет изучаться в высших учебных заведениях.

– Тебе лишь бы похохмить, – горько усмехнулась следователь. – А каково мне докладывать прокурору о результатах командировки? И суд не примет дело в свое производство с твоим Безымяновым. Да и письмо к Андропову с резолюцией секретариата ЦК КПСС не придает мне оптимизма.

– Кстати, насчет письма к Андропову. В суматохе я не успел его прочесть. Оно у тебя в папке? – спросил ее Соколов.

– Зачем я буду его носить с собой? Оставила на работе в сейфе.

– И что он там пишет?

– Почти что как и первые три письма: фронтовик-орденоносец попал под жернова репрессии и слезно просит руководство страны вмешаться в ход следствия. Не оригинальничает, все так же, как и раньше.

– Не перестаю удивляться, – покачал головой сыщик. – Еще при Сталине бравые ребята из НКВД должны были установить его личность путем запроса в Белоруссию. Ан нет! Сработали как школьники-двоечники, руководствуясь указаниями сверху. Ну и что, что Сталин? Закон прежде всего.

Черных снисходительно усмехнулась уголком рта:

– Во-первых: Сталин, скорее всего, его письмо и не читал. Низовые партийные функционеры спустили письмо к исполнителям с грозной резолюцией, а те с испугу немедленно освободили «боевого товарища». Во-вторых: попробуй в то время сказать – «Ну и что, что Сталин?» Сразу загремишь на десять лет в солнечный регион, куда ты хотел отправить наркомана Сашко.

За разговором они не заметили, как подошли к воротам морского порта.

Побыв в отделе кадров полдня и не добившись ничего, усталые путники вернулись в общежитие и стали готовиться к возвращению домой.

Переночевав в аэропорту Ростова-на-Дону, они через Новосибирск вылетели в родной Якутск.

Часть третья. Новые обстоятельства. Ганна. Обличение