Избранные детективы Компиляция кн. 1-17 — страница 138 из 206

1

Прибыв на родину, следователь и сыщик условились на следующий день встретиться в следственном изоляторе с тем, чтобы на основе собранных во время командировки материалов допросить арестованного в надежде на то, что тот назовет свое настоящее имя.

Утром Соколов, доложив начальнику угрозыска о результатах поездки, устремился в тюрьму. Ему не терпелось взглянуть в глаза неизвестному и выложить ему все, что он знает о нем. В его голове укоренилась мысль, что разгадку тайны, которую так тщательно оберегает преступник, надо искать в той далекой войне, где советский народ сломал хребет фашизму. Эти думы в последние дни не покидали сыщика, растравляя душу и сердце, потому-то нынче ночью ему снилась война: поле боя, черный снег, горящие танки… (очевидно, сработала ассоциация с фильмом «Горячий снег»). Тишина перед очередной атакой противника. Он участник сражения, сидя на станине пушки, курит самокрутку. Рядом бойцы хлопочут над снарядами, почему-то бережно моя каждый из них в тазике с водой, словно маленького ребенка. Вдруг в рядах бойцов шушуканье: «герой, герой!» Сыщик оглядывается и замечает бойца в каске и плащ-палатке, на груди у него медаль Героя. Оперативник, неизвестно почему, видит в нем первого космонавта Земли и восклицает: «О, Юрий Гагарин!» Все вокруг смеются: «Какой Юрий Гагарин?! Это же Александр Матросов!» «А он же погиб», – недоуменно пожимает плечами сыщик, хотя и понимает, что Гагарин тоже погиб. «Не погиб он, герои не погибают», – отвечает ему кто-то. Соколов искренне рад, что отважный воин жив и невредим. Но откуда-то появляется лже-Левчук и со зловещей гримасой вопит фальцетом: «Сдох он, твой Матросов, а это просто его тень!» Настроение испорчено, сыщик просыпается среди ночи и не может уснуть до рассвета.

В тюрьму следователь еще не приехала, сыщик, чтобы не терять время даром, заранее заказал конвоирам арестованного. Вскоре в следственный кабинет привели лже-Левчука, а вместе с ним зашла и Черных. Бросив настороженный взгляд на сыщика, арестованный пренебрежительно сел на предложенный стул, всем своим видом показывая, что ему безразлично присутствие в кабинете кого бы то ни было. Черных села за стол, раскрыла папку, достала оттуда орденскую книжку и издалека показала арестованному:

– Мы нашли «вашу» орденскую книжку. Ради этого пришлось ехать в далекую Белоруссию.

Арестованный вмиг оцепенел, пытаясь вглядеться немигающими глазами в документ. Посидев так с полминуты, он выдавил из себя:

– Ну и хорошо, что нашли. Потерял ее давно, еще в сороковых годах…

– Послушайте, неизвестный гражданин, мы нашли и обладателя этой книжки, орден которого вы самым бессовестным образом присвоили, – огорошила его следователь. – Правда, он уже умер, в смерти его есть и ваша вина. Предлагаю вам во всем признаться и назвать свое подлинное имя. Чистосердечное признание и помощь следствию облегчит вашу участь.

Арестованный, весь напрягшись, уставился в пол. Посидев так какое-то время, он спокойным голосом ответил:

– Пусть отведут меня в камеру, мне не о чем разговаривать с вами.

– Слушай, инкогнито хренов! – не выдержав, выругался сыщик. – Это не все, что мы нашли. Нам известно минимум о четырех убийствах, которые ты совершил с сорок седьмого по семьдесят пятый год. Мы у тебя все вытянем, сколько за тобой еще трупов! В каком полку служил?! Где был во время войны?! Где родился на Украине?!

Арестованный помотал опущенной головой и упрямо повторил:

– Мне не о чем говорить с вами. И от допроса отказываюсь, никакой протокол не буду подписывать.

– Перероем всю Украину, но ведь найдем же твою подлую сущность, – пригрозил ему сыщик напоследок.

– Пожалуйста, ройте, – усмехнулся арестованный, прежде чем выйти с конвоиром из следственного кабинета.

Оставшись вдвоем, Черных огорченно произнесла:

– Вот и все, он никогда не назовет свое подлинное имя.

Прежде чем покинуть следственный изолятор, следователь зашла к начальнику и оставила там протокол о том, что отныне арестованный Левчук Василий Игнатьевич будет именоваться «Неизвестным».

Начальник тюрьмы, уже не Семаков, почесывая затылок, протянул:

– Ну и дела! Впервые сталкиваюсь с таким случаем. А что, нельзя было хотя бы до суда оставить прежнее имя, а то сейчас такая волокита с изменениями анкетных данных арестованного?

– Понимаете, он присвоил себе имя настоящего фронтовика, которого на родине до сих пор некоторые считают причастным к убийству, – объяснила ему Черных. – Мне совесть не позволяет, чтобы этот неизвестный преступник далее продолжал осквернять честное имя ни в чем не повинного человека – героя войны.

– Тогда понятно, – соглашаясь, кивнул офицер. – Сегодня же распоряжусь, чтобы внесли изменения в анкету арестованного.

Расставаясь с сыщиком, Черных грустно промолвила:

– Следствие продлила до восьмого сентября. Если к этому времени не установим личность преступника, то не знаю…

– Я разошлю запросы по всей Украине, – пообещал ей сыщик. – Если надо будет, попросим Комитет государственной безопасности, чтобы пробили по своей линии. Чует мое сердце, наш фигурант что-то натворил во время войны. Дезертир? Но их всех амнистировали. Нет, тут что-то посерьезней.

В тот же день, отправив письма с фотографиями неизвестного преступника во все областные центры Украины, Соколов окунулся с головой в свою непосредственную работу. В его отсутствие произошло несколько тяжких преступлений, в том числе убийство, которые остались нераскрытыми, и начальник уголовного розыска каждодневно спрашивал сыщика о ходе расследования этих дел.

Однажды в конце июня случилось так, что дежурства Соколова и Черных совпали, и они в составе следственно-оперативной группы выехали на место обнаружения трупа. Вечерело. Тело неизвестного мужчины, наспех закиданное ветками, лежало на дне лесного оврага на окраине города. Голова трупа представляла собой кровавое месиво, по всему телу наблюдались кровоподтеки. Очевидно, мужчину крепко избили, а затем, осознав, что он мертв, решили таким образом избавиться от улики, то есть от тела.

Увидев на плече потерпевшего татуировку в виде церкви с тремя куполами, сыщик произнес во всеуслышание:

– Ранее судимый. Судя по портаку[28], человек сидел не раз, имеет минимум три ходки[29].

– Это ты определил по татуировкам? – спросила его Черных.

– Да, – кивнул оперативник. – Количество куполов соответствует количеству судимостей.

– Посмотрим, насколько ты прав, – улыбнулась ему Черных. – Раз судимый, значит, его пальцы имеются в информационном центре.

Понаторевший в раскрытии таких случаев сыщик сразу смекнул, что убийство, скорее всего, совершено на бытовой почве, и, чтобы найти преступника или преступников, достаточно установить личность потерпевшего. Попросив эксперта-криминалиста снять отпечатки пальцев с трупа, сыщик предупредил следователя:

– Марина Станиславовна, я поехал в информационный центр, после чего заеду к вам в прокуратуру.

В информационном центре его встретила дежурный сотрудник Исайкина, которая, повозившись полчаса с картотекой, победоносно сообщила:

– Установила! Чугунов Владимир Карлович, сорок седьмого года рождения, уроженец города Астрахань. Ранее судим трижды, освободился два месяца назад.

Поблагодарив женщину, Соколов пришел в свой кабинет и оттуда позвонил оперативнику Кривогорницыну, который возглавлял аналитическую группу уголовного розыска и знал поименно почти весь криминальный элемент города. Его группа вела строгий учет всех судимых, которые освобождались из мест лишения свободы, собирала в отношении них оперативную информацию, что не раз помогало в раскрытии тяжких преступлений.

Кривогорницына он нашел дома.

– Алексей, здравствуй, – поприветствовал его Соколов. – Нужна твоя помощь.

– И в чем же, Сергей?

– Нашли труп. Я пробил его по пальцам – некто Чугунов Владимир Карлович…

– Чугуна убили! – воскликнул Алексей, не дав договорить сыщику. – И где его нашли?!

– В лесу за городом.

– Записывай адрес, где он обитал в последнее время. Частный дом, там живет «Не буди» – Тимофеев Аркаша, вместе сидели с Чугуном. У него старый «москвичок», на нем и вывезли труп. Возьми его, не ошибешься.

– Как я понял, «Не буди» его кликуха?

– Да, у него на веках татуировка, когда закрывает глаза, проглядывается надпись: «Не буди». Оттуда и погоняло[30].

Получилось так, как и сказал Кривогорницын: в доме у Тимофеева было обнаружено множество следов преступления, последний отпирался недолго и во всем признался. Оказалось, Тимофеев со своим бывшим подельником Чугуновым во дворе дома распивали спиртные напитки, в ходе чего между ними произошла ссора, переросшая в драку. Тимофеев схватил палку и избил ею своего собутыльника до смерти. Когда он понял, что тот уже не дышит, на своем «москвиче» вывез тело за город и спрятал в овраге, но не прошло и суток, как дети случайно наткнулись на страшное захоронение.

В полночь вместе с задержанным Соколов явился в прокуратуру. Черных находилась на месте, послушав доклад сыщика, мечтательно воскликнула:

– Вот так бы в течение нескольких часов устанавливались личности всех неизвестных лиц! А мы возимся и возимся с этим лжефронтовиком и никак не можем выяснить, кто он такой!

Допросив и отправив подозреваемого в КПЗ[31], Черных и Соколов глубокой ночью повели разговор о лже-Левчуке.

– Уже месяц, как отправил запросы на Украину, но до сих пор нет никаких данных о личности арестованного, – посетовал сыщик. – Очевидно, так и будет, никакого ответа мы не дождемся.

– Вряд ли дождемся, – вздохнула следователь. – Кто его сейчас сможет опознать по фотографии? Он же постарел, прошло почти сорок лет, как он изменил имя. Даже родственники, если таковые сохранились, не смогут его, наверное, узнать.

– Что ж, совершим прецедент? – улыбнулся сыщик. – В суд отправим дело на Безымянова?

– А что мне остается? – развела руками следователь. – Если до сентября не установим его личность, в последний раз продлю до декабря и, зажмурив глаза, отправлю дело в суд.

– Интересный фигурант, – покачал головой сыщик. – Не боялся же всю жизнь отправлять письма генсекам, рискуя быть изобличенным в еще более тяжких преступлениях. Если бы на его пути попался такой следователь, как ты, Марина, он бы закончил свои кровавые похождения гораздо раньше.

– Погоди, Сергей, наперед не говори, – рассмеялась она. – Надо сначала его осудить, вот тогда и похвалишь меня. Кстати, я отправила официальное письмо в Бобруйский военкомат о том, что Левчук Василий Игнатьевич является честным человеком и никогда не привлекался к уголовной ответственности. Соответствующие сведения направила и в Москву, в Главный информационный центр, чтобы убрали данные о судимости.

– Вот это хорошее дело! – обрадованно воскликнул сыщик. – Надеюсь, Бобруйский военкомат повторно направит представление в Москву о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Пусть посмертно, но справедливость должна восторжествовать!

– Я тоже надеюсь на это, поэтому и поторопилась с письмами. Жена при жизни должна успеть подержать эту медаль в руках, а внуки гордиться своим героическим дедушкой.

– Было бы здорово, – мечтательно произнес сыщик. – Тогда можно смело сказать, что в ту командировку мы с тобой съездили не зря и государственные деньги не брошены на ветер.

Сыщик засобирался к себе на работу и вдруг, вспомнив о чем-то, попросил следователя:

– Марина, покажи письмо этого… арестованного к Андропову. Никак не могу до сих пор прочесть. Интересно, что он там пишет?

– Да ничего интересного, как обычно, – махнула она рукой и переспросила: – Тебе дать письмо?

– Дай, почитаю. Просто интересно посмотреть на четвертое письмо генсекам. Когда такое в жизни еще увидишь?

Следователь порылась в сейфе, извлекла оттуда лист бумаги и протянула сыщику.

– Вот оно, скандальное письмо, из-за которого получила взыскание от прокурора.

Сыщик взял в руки двойной тетрадный лист бумаги, заполненный рукописным текстом тем же каллиграфическим почерком, как и предыдущие обращения, с единственной разницей, что это был оригинал, а не копия письма. В углу письма виднелся штамп секретариата ЦК КПСС с входящим номером и резолюцией некоего Кондрашова: «Полтавченко Г. Разобраться и доложить по существу обращения. 28.04.83 г.»

Черных занималась упорядочиванием документов очередного уголовного дела, попавшего в ее производство, Соколов сел за соседний стол и стал читать:

Уважаемый Юрий Владимирович!

Пишет Вам участник Великой Отечественной войны, фронтовик-орденоносец Левчук Василий Игнатьевич.

Родился я в (зачеркнуто) в городе Бобруйске Белорусской ССР. Когда началась война, взял в руки винтовку и встал на защиту своей Родины от немецко-фашистских захватчиков.

В составе Первого Украинского фронта освобождал Киев, брал Берлин.

Думал, что на старости лет будет мне почет и уважение как фронтовику, пролившему кровь на полях сражений, чтобы нынешнее поколение не знало, что такое фашизм. Но не тут-то было!

Меня незаконно обвинили в убийстве женщины только на том основании, что мои следы обнаружены в ее квартире. Я не отрицаю, что был у потерпевшей за несколько дней до убийства, ремонтировал ей стол и, соответственно, мои следы могли у нее остаться, которые следователем восприняты как неопровержимые доказательства. Утверждаю, что никого не убивал, в ночь убийства был дома.

Через два года страна готовится отметить 40-летие со дня Великой Победы. В этот день хочется пройти парадным маршем победителей по центральной улице города, а вместо этого я сейчас умираю в тюремной камере. Фашисты не убили, добивают свои! Оттого и обидно.

Юрий Владимирович! Прошу вмешаться в данную ситуацию, освободить меня из тюрьмы и вернуть честное имя, чтобы скромный солдат-фронтовик достойно встретил Великую дату. Помогите! Каждый день в тюремной камере приближает мою смерть!

Фронтовик-орденоносец, участник войны Левчук В. И.

13.04.83 г.

Прочитав письмо, сыщик попросил следователя:

– Марина, можно мне взять с собой это обращение?

– А зачем оно тебе? – удивленно вскинула она голову.

– Тут одно слово зачеркнуто. Хочу узнать, что там написано?

Черных взяла письмо и, прочитав то место, где автор тщательно заретушировал надпись, удивленно подняла брови:

– Действительно, зачеркнуто какое-то слово. Почему я об этом раньше не подумала?

– Судя по контексту, он впопыхах или по возрастной забывчивости указал настоящее место рождения, но, поскольку менять полностью текст не хватило времени, он отправил письмо с зачеркнутым словом, – предположил сыщик. – В таком случае, если эксперт сможет прочитать это слово, то наша задача облегчится, и мы сможем установить его личность.

– Давай, Сергей, действуй! – оживилась Черных. – Если у тебя все получится, с меня шампанское!

– Разопьем вместе, – рассмеялся сыщик, покидая кабинет следователя.

2

С утра сыщик был у эксперта-криминалиста Катина и положил перед ним на стол письмо неизвестного.

Как уже говорилось выше, Виктор Маркович Катин был неординарным специалистом в своем деле. Это он обнаружил отпечатки пальцев мужа на шее у задушенной им жены, что до него никто еще не делал.

Дело было так: группа выехала на место обнаружения трупа женщины. На место происшествия прибыл и начальник уголовного розыска Поликарпов.

Милиционеров встретил безутешный муж. Он, размазывая слезы по щекам, рассказал следующее:

– Вернулся домой поздно вечером и обнаружил бездыханную супругу на полу, замок на входной двери не защелкнут, вещи разбросаны. Однозначно ограбление, и поэтому, товарищи милиционеры, найдите побыстрее этого злодея, лишившего жизни любимого человека, без которого дальнейшее мое существование не имеет смысла.

Синюшность лица женщины и следы пальцев на шее указывали на то, что она задушена.

Поликарпов, опытнейший оперативник, сразу заподозрил мужа в преступлении, но пока не подавал вида, исподтишка наблюдая за поведением убивающегося от горя благоверного, который слишком уж часто прикладывался к рюмке.

В какой-то момент начальник угрозыска не выдержал и убрал бутылку со стола, сердито сделав замечание:

– Хватит пить, тебе предстоит допрос! И еще: кто после всего доставит тело твоей жены в морг, мы, что ли? Мы тебе не похоронная команда.

– А зачем ее везти в морг? – залепетал пьяный мужчина. – Может быть, так похороню, без морга? Разреши, товарищ начальник?

– Ага, разбежался! – ухмыльнулся Поликарпов. – Вскрывают даже не криминальные трупы, а твою жену – сам бог велел.

Во время разговора начальник угрозыска заметил, что Катин колдует над шеей усопшей, сдувая с нее невидимые пылинки.

– Какого черта ты там возишься? – недовольно спросил он у эксперта.

– Ищу пальчики.

– Так пальцы в другом месте, на конечностях, – с усмешкой заметил Поликарпов. – Или ты забыл, где они бывают?

– Да нет же, Вадим Петрович! – досадливо отмахнулся эксперт, продолжая с близкого расстояния вглядываться в шею убитой. – Тут сохранились отпечатки пальцев убийцы…

– На коже?! – удивленно спросил начальник угро. – Первый раз такое слышу, чтоб на коже нашли отпечатки пальцев. Ты ничего не перепутал?

– Никак нет, товарищ майор. Имеются довольно четкие рисунки пальцев рук, которые можно идентифицировать.

Тут не выдержал муж убиенной:

– Эх, была не была! Хочу сделать заявление – я убил жену!

Поликарпов, нисколько не удивившись, небрежно бросил:

– А я знал об этом сразу, как только вошел в квартиру.

– Так почему сразу не задержали?! – плаксиво поинтересовался убийца. – Все нервы вымотали!

– Всему свое время, – назидательным тоном ответил ему Поликарпов. – Хотел посмотреть на твою реакцию.

– А-а-а-а! – закричал преступник, схватившись за волосы. – Жисть моя пропащая! Начальник, дай выпить напоследок!

Поликарпов протянул ему бутылку с остатком вина и усмехнулся:

– На, выпей за упокой души рабы божьей.

– Ах, Нина моя, Ниночка! – запричитал мужчина, дрожащими руками наливая себе вино. – На том свете встретимся, в ногах буду валяться – просить прощения! Как же я без тебя тут!..

– В тюрьме прокоротаешь лет так десять, – успокоил его милиционер. – Выйдешь на волю, а там и до встречи с Ниночкой недалече. Только вот простит она тебя или нет?

– Простит, простит, – пробормотал мужчина, допивая вино. – Мы любили друг друга…

– Ну прямо Отелло, – покачал головой Поликарпов. – Зачем надо было душить ее? Любили бы друг друга.

– Люблю и буду любить! – заплакал убийца и уткнулся лицом в стол.

Для большей убедительности Катин сразу же на месте сравнил обнаруженные следы с отпечатком пальцев подозреваемого и победоносно воскликнул:

– Вот же, все сходится!

Начальник угрозыска хмыкнул и, покачивая головой, покинул место происшествия. Действительно, такое с ним случилось впервые.

Прочитав письмо, Катин поинтересовался:

– Что от меня требуется? Почерковедческая экспертиза?

– Нет, – помотал головой Соколов. – Помнишь, весной выезжали на труп женщины в ванне?

– Восьмого марта? Конечно, помню. Ты тогда задержал какого-то ветерана войны.

– Так вот: у того человека, которого я задержал, до сих пор не установлена личность. Он в течение тридцати пяти лет пользовался чужим паспортом и наделал кучу трупов по всему Советскому Союзу.

– Фьють! – удивленно свистнул Катин и спросил: – И что ты хочешь от меня?

– Как ты заметил, наверное, в письме есть зачеркнутое слово. Я хочу узнать, что там написано.

Эксперт достал лупу, изучил текст и озадаченно покачал головой:

– Закрашивал шариковой ручкой. Очень тщательно, почти до дырки. Трудно будет, но попробую.

– Попробуй, Виктор, у тебя получится, – приободрил его сыщик. – Это очень важно, там должно быть написано место, где родился неизвестный.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещал криминалист. – Как прочту – звякну.

Через два дня позвонил эксперт и, довольно смеясь, сообщил:

– Ну и задачку ты мне задал! Два дня корпел над текстом и таки прочитал надпись!

– Говори! – воскликнул сыщик с учащенным сердцебиением.

– Борислав.

– Борислав? Это город или поселок, село, деревня?

– Аналогично! – рассмеялся эксперт. – Я тоже впервые слышу про этот город. А находится он в Львовской области.

– Западная Украина?!

– Получается, что да. Западная часть Украины. Еще называют ее Галицией.

– Ух ты! – обрадовался сыщик. – Со слов свидетелей наш фигурант с Западной Украины. Западенец, одним словом!

– Бандеровец? – спросил эксперт. – Знаю я тут одного бандеровца, до сих пор ненавидит советскую власть, а работает в милиции.

– Вполне возможно. Не зря этот человек прячет свое имя почти сорок лет… Эх, мы же были совсем рядом, в Трускавце. Знать бы заранее про Борислав!

– Не все нам дано знать сразу, нет абсолютной истины, – философски изрек эксперт. – Теперь твоя задача суживается, и ты наверняка установишь имя этого отребья.

– Виктор, спасибо тебе за отличную работу! – поблагодарил Катина сыщик. – Буду просить начальство, чтобы меня отправили в командировку в Борислав.

Когда сыщик по телефону сообщил радостную весть Черных, та от неожиданности вскрикнула:

– Борислав?! Да мы же были в том районе!

– Знаю. Трускавец.

– Да там же рукой подать! Сергей, почему же ты до поездки не прочитал письмо этого неизвестного Андропову?! Тогда бы мы прямиком поехали в Борислав и никуда больше!

– Нет абсолютной истины, – словами эксперта ответил сыщик. – Мы постепенно продвигаемся от незнания к знанию. А ту командировку с тобой я ни на что не променяю. Мы столько интересного увидели тогда…

– Не спорю, поездка была хороша, – согласилась она. – Да и вернулись не с пустыми руками – кое-что добыли же.

– Марина, готовимся к следующей командировке?

– Сергей, тебе придется ехать одному. Меня уже никто не отпустит, я до августа должна направить в суд три дела, так что не обессудь. Эх, жаль, интересная поездка получилась бы!

– Ничего, ничего, заканчивай свои дела, а я справлюсь один, – успокоил ее сыщик. – Буду носом рыть землю, но найду данные этого гада!

Начальник уголовного розыска, выслушав доклад Соколова, высказал недовольство:

– Опять в командировку? А кто будет работать? У тебя уже несколько «глухарей».

– Вадим Петрович, все очень серьезно, человек в тюрьме сидит без имени, а скоро ему предстоит суд. Уголовное дело находится на контроле в прокуратуре республики и ЦК КПСС, будут спрашивать не только со следователя, но и с нас. А с «глухарями» я разберусь по приезде, одна неделя ничего не решает.

– Ладно, даю одну неделю, – наконец согласился Поликарпов. – Пора уже завязывать с этим делом. Действительно, сколько можно возиться с одним неизвестным?!

– Эту задачу с одним неизвестным я обязан решить, – с улыбкой ответил ему сыщик.

3

Прилетев в Киев, Соколов на поезде добрался до Львова. Устроившись в гостиницу, он прогулялся по городу и, подзакусив в маленькой пельменной, после обеда стоял в приемной Управления Комитета государственной безопасности по Львовской области.

К нему вышел мужчина среднего возраста с зализанной прической, который представился Михайличенко Аркадием Ивановичем и, изучив командировочное удостоверение и план-задание, пригласил сыщика к себе в кабинет.

Послушав рассказ Соколова, Михайличенко поинтересовался:

– Как я понял, вы думаете, что этот человек военный преступник?

– Нет, я так не думаю, – пожал плечами сыщик. – Но выводы напрашиваются сами собой. Сразу после войны поменял имя, с Западной Украины…

– Если человек с Западной Украины, то обязательно должен прислуживать немцам? – перебил его на полуслове чекист. – Я сам из здешних мест. Получается, что я неблагонадежный? Хотя, когда началась война, я еще не родился.

– Аркадий Иванович, я так не думаю, – досадливо качнул головой сыщик. – Мне просто надо установить личность человека, который родился в Бориславе.

– А почему не обратились у себя на родине в Комитет государственной безопасности? У нас со всеми структурными подразделениями КГБ СССР налажены прекрасные связи, помогаем друг другу по первому звонку.

– Нет полной уверенности, что фигурант представляет интерес Комитета государственной безопасности. Пока он для нас банальный уголовник, на счету которого несколько убийств.

– Да, уголовники не наша прерогатива, – важно кивнул Михайличенко и добавил: – Хотя бывают исключения из правил. Иногда мы занимаемся и уголовниками. Все зависит от обстоятельств дела.

– А мой уголовник вас заинтересовал? – спросил его сыщик, немного вскипая на чопорного комитетчика, которого приходилось агитировать, чтобы тот взялся за дело. – Если нет, то я пойду к своим, в Управление Львовской милиции.

– Идите, но они вряд ли помогут вам. Вся картотека военных преступников находится в нашем ведении.

– Так помогите мне! – воскликнул сыщик. – Это ваша обязанность!

– Погодите, не кричите. Дайте мне фотографию вашего неизвестного, попробую его пробить по нашим учетам.

Протягивая ему фотографию, Соколов поинтересовался:

– Какие автобусы ходят в Борислав?

– Все-таки хотите поехать? А толку? Все равно вся картотека в областном центре, там вряд ли чем-то помогут, ведь прошло тридцать пять лет, как пропал фигурант.

– А это мое дело – куда хочу, туда и езжу, – резко бросил сыщик. – Не нуждаюсь в советчиках.

– Что такие резкие-то? – укоризненно проговорил комитетчик. – С Виталием Федотовичем мы работали вместе. Ему бы не понравилось ваше поведение.

– Кто такой? – не понял сыщик.

– Что, своего министра не знаете? – с угрожающей ноткой спросил тот.

Михайличенко говорил про Федорчука. Последний долгое время руководил КГБ Украины, чуть более года назад Брежневым был назначен председателем КГБ СССР. В этом же году, после смерти Брежнева, Андропов, понизив, назначил его министром внутренних дел Советского Союза. Для Федорчука это назначение было унижением, и он решил отыграться на простых милиционерах, которые, в свою очередь, презирали его как непрофессионала, не принесшего ведомству ничего хорошего. Недалекий по своей натуре человек, Федорчук стал махать шашкой налево-направо, выгнав из системы наиболее подготовленных и добросовестных сотрудников, имевших собственное представление о борьбе с преступностью.

– А я не девочка, чтобы кому-то понравиться, – усмехнулся сыщик. – Каждый должен честно делать свою работу без оглядки на начальство.

– Ну, ну, – покачал головой комитетчик. – С таким настроем вы наворочаете тут делов.

– Наворочаю – отвечу. Какие проблемы-то для вас?

– А то, что зря едете в Борислав. Бандеровский край, там русских не любят, с вами даже разговаривать никто не будет.

– В их любви не нуждаюсь, – упрямо высказался Соколов и спросил: – А что, опера уголовного розыска тоже не помогут?

– Они тем более, – ухмыльнулся комитетчик. – Дети бандеровцев – бандеровцы.

Прежде чем расстаться с Михайличенко, сыщик спросил:

– Где тут памятник Кузнецову?

– Вот почему все, кто приезжает во Львов, спрашивают про его могилу? – буквально прошипел чекист. – Как будто других достопримечательностей нет во Львове!

– Потому что его убили бандеровцы! – резко бросил сыщик и покинул кабинет сотрудника КГБ.

Прогуливаясь по улицам Львова, Соколов пытался побыстрее избавиться от неприятного чувства разговора с комитетчиком и не заметил, как оказался на Холме Славы. Он долго стоял возле могилы легендарного разведчика, возложив на прощание букет из алых гвоздик.

На обратном пути сыщик зашел в автовокзал и купил билет на завтра до Борислава.

С утра он уже ехал в сторону Борислава. Когда автобус въехал в город, Соколов почувствовал запах нефти вперемежку с сероводородом. Везде виднелись старые нефтяные вышки, и сыщик решил, что неприятный запах исходит от них. И он не ошибся. Сойдя с автобуса, он ощутимо почувствовал этот душок, но постепенно нос, как и у всех бориславцев, стал привыкать к этому амбре. Гостиница города Борислава в старинном двухэтажном каменном доме с гордой, но истертой от времени вывеской «Готель Карпати», оставляла желать лучшего. Отелем там и не пахло. По сравнению с ней общежитие в Таганроге показалось бы милым уголком для гостевания и проживания. Поистине все познается в сравнении! Унылая серая комната с двумя железными кроватями еще с панских времен, о чем свидетельствовала надпись на дужках «Wyprodukowane w Polsce», заправленные не первой свежести постелью телесного цвета, столик с изрезанной ножом скатертью, деревянные полы с растрескавшейся краской не придавала оптимизма сыщику. Завершал всю эту печальную картину жирный таракан, который восседал на столе и, подбоченясь средними лапками, наблюдал за вновь прибывшим гостем. Когда сыщик цыкнул на него, тот нехотя поплелся в сторону подоконника и скрылся в щели. По своей оперской натуре Соколов заподозрил, что за щелью находится целая армия отпрысков этого старого прусака, ждущая темноты, чтобы совершить свой набег на съестные припасы постояльцев. Сделав такое открытие, сыщик решил питаться только в столовой.

После столовой, еда которой не отличалась особой изысканностью, он направился в отдел милиции. Начальник городской милиции Гапоненко, мужчина в возрасте, выслушав рассказ Соколова, направил его к начальнику уголовного розыска Третьякову. Тот позвал опера, парня такого же возраста, как Соколов, и познакомил его с командированным:

– Смаглюк Богдан, старший инспектор уголовного розыска. Он будет тебе помогать во всем, я его освобождаю от других обязанностей на три дня. Работайте.

Богдан оказался компанейским парнем, он сразу же предупредил:

– Вечером с моими операми пойдем на бережок пить горилки. Гостя-то надо попотчевать.

Посмотрев на фотографию неизвестного, Богдан поинтересовался:

– Думаешь, что он из здешних краев? Думаешь, что прислуживал немцам?

– Пока ничего не думаю, – помотал головой Соколов. – Но эту версию надо проверить до конца… Послушай, Богдан, почему у вас везде пахнет мазутом? Как будто ходишь по МТС[32].

– А это МТС и есть, – рассмеялся Смаглюк. – Ты прямо сейчас стоишь на нефтяном месторождении.

С этими словами он повел Соколова за отдел милиции и показал яму с черной жижей.

– Вот в этой копанке нефть. Если не веришь, потрогай рукой.

Убедившись, что это действительно нефть, Соколов пораженно воскликнул:

– И вы тут живете?! Когда-то взлетите в воздух к чертям собачьим!

– А что делать? – развел руками местный сыщик. – Раньше тут, прямо посреди города, добывали нефть в больших масштабах, а сейчас месторождения иссякли, но остатки нефти и газа периодически выходят наружу. И взлетают в воздух. В прошлом году в одном из домов накопился газ, выходящий из-под земли, и – ба-бах! Вместе с хозяевами. Такое у нас случается периодически.

– Да вы же живете на пороховой бочке! – покачал головой Соколов. – Опасно у вас тут находиться.

– Ничего, терпимо, – хитро подмигнул Смаглюк и спросил: – С чего начнем?

– Во-первых: развесить бы фотографии неизвестного по всему городу, мол, устанавливается личность человека, который потерял память. Во-вторых: найти бы людей старшего поколения, которые во время войны и сразу после нее находились в городе, и поговорить с ними. Город-то небольшой, люди должны знать друг друга.

– О, сейчас с тобой пойдем к моему агенту, старому бандеровцу! – оживился Смаглюк. – Во время войны доносил немцам, а сейчас стучит мне.

– Как?! – удивился Соколов. – Не посадили?

– Да сажали сразу после войны, – махнул рукой Богдан. – Пятнадцать лет отбарабанил в Воркутлаге. Отличный осведомитель, чувствуется немецкая школа агентурной работы.

– И кого же он сейчас сдает? – с улыбкой спросил его Соколов и развел руками: – Партизан и подпольщиков сейчас нема.

– А, по мелочи: самогонщиков, воришек всяких, спекулянтов и скупщиков краденого. Вот недавно с его помощью поймали квартирных воров из Львова.

– Продался немцам за тридцать сребреников, а привычку так и не бросил, – усмехнулся Соколов. – Страшный человек.

– О-о-о, а я ему плачу тридцать рублей за сотрудничество с милицией! – сделал удивленные глаза Смаглюк. – Какое совпадение!

– Ничего не изменилось со времен Христа и Иуды. И много у вас таких бандеровцев?

– Если не каждый первый, то второй точно. Ненавидят тут советскую власть. А за тридцать сребреников… рублей… готовы продать мать родную.

– Богдан, а сам-то ты откуда?

– Из Ростова-на-Дону. Там в институте и познакомился со своей будущей женой. А теща моя форменная бандеровка, да и тесть из того же теста. Теща трезвая ничего, а как зальет горилки в свою луженую глотку, кричит благим матом: «Москаля на ножи!» Это она меня «москалем» кличет, а я ведь тоже украинец, мои родители с Донбасса… Разные мы, а вроде бы одна нация.

– Тяжело тебе тут! – прыснул со смеху Соколов. – Теща тебя когда-то обязательно посадит на нож!

– Ничего, прорвемся, – бодро махнул рукой местный сыщик и спросил: – Сколько у тебя с собой фотографий этого неизвестного?

– Пятьдесят штук.

– Дай текстовку к фотографии. Скомандую, чтобы размножили, а мы тем временем организуем контрольную встречу с моим агентом. Хоть увидишь вживую настоящего бандеровца.

– Успел я увидеть украинских националистов в Якутии. После войны ссылали их к нам.

– Тюрьма без решеток? – рассмеялся Богдан. – Ну ничего, еще раз увидишь – мой агент уникальный экспонат.

Соколов, присев за стол, стал составлять текст ориентировки:

Устанавливается личность неизвестного пациента, находящегося в Киевском психиатрическом диспансере. У больного полная потеря памяти, он не может назвать своего имени и места проживания.

Его приметы: чуть выше среднего роста и телосложения, волосы с сединой, возраст примерно 60–65 лет. Внешность соответствует фотографии.

Лиц, знающих данного гражданина, прошу сообщить об этом в милицию.

Начальник ОВД Бориславского райисполкома В. Д. Гапоненко.

Когда он закончил писать текст, Богдан вызвал в кабинет молодую девушку.

– Составь из этого текста и снимков фотоориентировки в количестве пятидесяти экземпляров и расклей в многолюдных местах города, – приказал он ей и кивнул Соколову: – Сергей, познакомься, младший инспектор уголовного розыска Ковальчук Ганна.

Когда Соколов увидел девушку, сердце у него затрепетало от волнения: перед ним стояла симпатичная девушка с длинной светлой косой, заплетенной вокруг головы, одетая в деловой костюм.

«Хорошенькая, – думал сыщик, во весь рот улыбаясь девушке. – Улыбнулась в ответ… Смутилась и покраснела… Эх, познакомиться бы с ней!»

Объяснив Ганне, как лучше составить ориентировку, Соколов с Богданом выехали к агенту последнего.

По пути Соколов как бы ненароком поинтересовался:

– Ганна давно работает?

– Только начинает. После средней школы милиции.

– Красивая, – мечтательно произнес сыщик. – Наверное, уже замужем, такие в девках не задерживаются.

– Нет, она не замужем, – обрадовал его Богдан. – Ей всего-то будет двадцать, все впереди.

По дороге к агенту местный оперативник предупредил Соколова:

– Сергей, скажешь, что приехал с проверкой из Киева, мол, организуешь контрольную встречу с негласными сотрудниками на предмет выдачи им денежного вознаграждения. А то тут некоторые только на бумаге выдавали агентам деньги, а все присваивали себе. Во Львове арестовали нескольких оперов за такие махинации.

– Федорчук рьяно взялся за милицию, – усмехнулся Соколов. – Как бы не выплеснул ребенка вместе с водой. И у нас идут такие проверки, есть случаи, когда пострадали самые рабочие опера.

– У нас всегда так, из одной крайности бросаемся в другую, – вздохнул Смаглюк и предостерег сыщика: – Ты про фашистское прошлое агента не спрашивай, а то обидится и вообще не будет с нами разговаривать.

Сыщики незаметно подошли к частному дому наподобие мазанки. Зайдя во двор, Богдан постучал в открытое окно и негромко крикнул:

– Опанас, выходи, это я, Богдан.

Вскоре перед операми предстал осведомитель милиции во всей своей красе! Увидев его, Соколов оторопел от неожиданности. Это был гоголевский Пацюк! С чубом на голове, со свисающими усищами, в рубашке-вышиванке и в широченных шароварах, он словно сошел с экрана кино, чтобы поселиться в этом маленьком украинском городке.

Агент напряженным взглядом обвел прибывших и недовольно поинтересовался, обращаясь к местному оперативнику:

– Богдан, кого ты ко мне привел?

«Конспирируется, – подумалось Соколову. – Немецкую вышколенность не пропьешь!»

– Опанас, не бойся, это мой начальник из Киева, – успокоил его Смаглюк. – Приехал к нам с проверкой, хочет встретиться с агентурой, задать кое-какие вопросы.

– Какой я «агентура»? – презрительно хмыкнул Опанас. – Добровольно помогаю органам, да и все…

«Ага, при гестаповцах соглашался именоваться “агентурой”, а теперь “добровольный помощник”, – про себя ухмыльнулся Соколов. – Как себя ни назови, везде ты работал за те же тридцать сребреников… Интересно, сколько же он получал в рейхсмарках? Эх, Богдан запретил говорить на эту тему!»

Смаглюк стал докладывать «проверяющему из Киева»:

– Товарищ майор, познакомьтесь: мой агент, псевдоним «Чубатый». Согласился сотрудничать с милицией полтора года назад. За это время с его помощью раскрыто девять квартирных краж, в основном через места купли-сбыта краденого, один угон мотоцикла, грабеж из магазина, изъято три единицы огнестрельного оружия, в том числе боевой парабеллум, ликвидированы три точки по изготовлению самогона. За полгода ему выплачено денежное вознаграждение в сумме ста восьмидесяти рублей – шесть раз по тридцать рублей.

– Скажите, вы деньги получили в полном объеме? – спросил агента Соколов. – Не задерживали с выплатой? Не заставляли подписывать расписки без выдачи денег?

– Все нормально, начальник, – ответил Опанас, продолжая с подозрительным прищуром наблюдать за вновь прибывшим опером. – С Богданом у нас хорошие отношения, помогаем друг другу.

– Это хорошо, что хорошие отношения, – одобрительно закивал Соколов и, стараясь не допустить иронии в голосе, проговорил: – Делаем же одно дело…

С этими словами Соколов достал из нагрудного кармана фотографию неизвестного и протянул агенту:

– …вглядитесь в снимок, может быть, узнаете в нем своего земляка.

Опанас долго вертел в руках фотографию, то приглядываясь издалека, то поднеся ее к самому носу, а потом решительно помотал головой:

– Нет, такого человека не знаю. А шо он сделал?

– В Киеве лежит в психбольнице. Потеря памяти.

– Нет, не знаком мне этот человек.

Агент хотел вернуть снимок назад, но Соколов помахал рукой:

– Нет, нет, оставьте себе, покажете своим знакомым – вдруг кто-то опознает. Тогда сразу бегите к Богдану. Если все подтвердится, получите деньги сверх своей зарплаты.

Опанас бережно погладил фотографию и отправил ее в карман широких штанин.

Поговорив с агентом на отвлеченные темы, сыщики попрощались с ним и направились в райотдел милиции.

4

Отойдя на почтительное расстояние от дома осведомителя, Соколов восхищенно покачал головой:

– Колоритный бандеровец!

– Да, идейный националист, во время войны в открытую не выступал против Советской власти, а негласно сотрудничал с немцами.

– А как он спалился перед НКВД? До сих пор был бы агентом американской разведки, ведь все немецкие прихвостни попали под их крыло. Хотя нужен он американцам, как собаке пятая нога.

– Черт его знает, – почесал голову оперативник. – Как он сам рассказывает, в сорок четвертом, когда наши освободили Львов, нашли его агентурное дело, где он гестаповцам сдал зарождающееся подполье из трех человек в Бориславе. Чекисты его чуть не расстреляли, но в конце концов осудили на пятнадцать лет.

Слушать все это для Соколова было диковинно, он впервые видел настоящего предателя Родины, такое ему встречалось только в фильмах, где провокатора обязательно постигала суровая кара народного гнева.

Он недоуменно поинтересовался:

– И он спокойно про все это рассказывает? По его доносу, скорее всего, расстреляли людей, а он здравствует до сих пор. А КГБ не предъявляет претензии, что такие люди сотрудничают с нами?

– А что поделаешь, тут половина такие – бывшие бандеровцы. Некоторые попали под амнистию, некоторые отсидели свое, так что теперь они обычные граждане нашей страны. Сергей, ты же вербуешь бывших убийц и разбойников к сотрудничеству? Вот и мы так.

– Эти убийцы и разбойники все-таки наши люди, советские. Они могут исправиться и стать достойными гражданами, а эти… Они же настоящие враги и всегда готовы воткнуть нож в спину.

– Согласен. Они никогда не приемлют советскую власть и при определенном стечении обстоятельств история с бандеровщиной может повториться. И я даже знаю точно, что повторится.

– И что делать? – развел руками Соколов. – Смотреть, когда все случится снова? Опять эти ночи длинных ножей?

– А ничего нельзя уже сделать. Ход истории трудно переломить. Бандеровца перевоспитать невозможно, он тоскует по панским временам, мечтает быть холуем у европейцев. Что поделаешь, «самостийная Украина в едином строю на равных с цивилизованными европейскими государствами» – его мечта. Одним словом – со свиным рылом в калашный ряд. Ждут его в этой Европе с распростертыми объятиями!

Богдан досадливо махнул рукой и сплюнул на землю.

– Ну, Опанас, конечно, «европеец», – с сарказмом усмехнулся Соколов. – Самое большее, что ему доверят там, – подметать дворы.

За разговором сыщики не заметили, как подошли к райотделу милиции. Возле входа в отдел на стенде «Их разыскивает милиция» красовался портрет неизвестного лже-Левчука, увидев который Смаглюк удовлетворенно воскликнул:

– О, Ганна уже расклеила ориентировки, теперь ждем результатов!

Время было обеденное, он предложил:

– Пойдем ко мне, покушаем. Я живу здесь неподалеку.

– А теща, случайно, не нанижет меня как москаля на шампур? – смеясь, поинтересовался сыщик. – А то я боюсь…

– Не бойся, теща живет отдельно, – хохотнул местный опер. – Еще бы я жил с ней под одной крышей!

Жена Богдана Мирослава, красивая черноокая девушка с темными волосами, ниспадающими ниже плеч, встретила гостя с приветливой улыбкой и сразу же пригласила за стол.

«Похожа на Ротару, только помоложе, – подумал сыщик, поневоле любуясь стройным станом прелестной хозяйки. – Черт побери, одни ассоциации в этом городке – то Пацюк, то народная артистка со своей “Червоной рутой”!»

Вскоре на столе дымились две тарелки супа с галушками, откуда исходил божественный запах всевозможных пряностей. Хозяйка из подполья достала шмат свиного сала и сыр домашнего приготовления, в придачу к ним поставила рядом овощи и зелень в небольшой лыковой корзиночке.

В качестве второго блюда выступили вареники с мясом, щедро политые сметаной и обсыпанные измельченным укропом.

Соколов, проглотив слюну, с нетерпением приступил к этому замечательному застолью.

Во время еды Мирослава поинтересовалась:

– Как у вас там в Якутии?

– Ничего, терпимо, – пожал плечами Соколов, жадно уплетая восхитительные галушки.

– Дети в школах учатся?

– Конечно. Но сейчас у них каникулы.

– Это разумеется. Я спрашиваю вообще… – вздохнула она.

– А вообще учатся, как и все дети Советского Союза.

– А школы у вас какие?

– В смысле? – спросил Соколов.

– Ну, каменные, деревянные или яранги?

– Какие яранги? – рассмеялся сыщик. – Как и везде, деревянные и каменные.

Тут в разговор вклинился Богдан:

– Мирослава окончила институт, но по специальности не может найти работу. Она преподаватель русского языка и литературы. Мы давно хотим уехать отсюда, да пока некуда.

– А что, приезжайте в Якутию. Думаю, что профессия преподавателя русского языка и литературы у нас всегда востребована. Да и Богдану работа найдется, хорошие сыщики нам нужны.

– Не холодно там? – поинтересовалась хозяйка.

– Зимой холодно. Но у нас находится много ваших земляков – уже привыкли к якутским морозам. Я же говорю – терпимо, человек привыкает ко всему.

– Ладно, как один из вариантов рассмотрим Якутию, – кивнула Мирослава. – Тут я задыхаюсь в прямом и переносном смысле. Постоянный запах этой нефти, сероводорода, а у нас маленький ребенок астматик…

На глаза у девушки навернулись слезы, она встала из-за стола и вышла из кухни.

«Она назвала только одну причину, – думал сыщик, – в прямом смысле она и ее ребенок задыхаются от запаха нефти и газа. А в переносном? По-моему, она не разделяет мировоззрение своих родителей. Бандеровщину она ненавидит, оттого и задыхается! Эх, помочь бы им! Но как?»

После обеда оперативники поговорили еще с тремя старожилами Борислава, но никто не смог опознать лже-Левчука по фотографии. Да и немудрено, что не опознали – прошло почти сорок лет, а человеку суждено стареть и меняться во внешности.

Незаметно наступил вечер. Доложив начальнику уголовного розыска о проделанной работе за день, Богдан вернулся в кабинет к скучающему в одиночестве Соколову и громко хлопнул ладонями:

– Ну что, брат, по горилке! Ребята уже выехали на бережок, готовятся шашлыки!

Среди густой растительности на берегу какой-то порожистой речки с быстрыми водами двое парней, соорудив из кирпичей мангал, готовили шашлыки, рядом, скрестив руки на груди и наблюдая за ними, стояла Ганна. Увидев ее, Соколов обрадовался так сильно, что, забыв о такте, помахал ей рукой, как старой знакомой. Девушка с улыбкой коротко махнула в ответ.

Смаглюк познакомил приезжего сыщика со своими подчиненными:

– Вот мои ребята – Андрей, Алексей, Ганна.

– Здравствуйте, ребята, – поприветствовал он украинских коллег. – Вам всем большой привет из далекой Якутии!

– Ура-а-а! – протяжным хором ответили местные оперативники, дружно рассмеявшись. – Принимаем привет с Севера!

Чуть поодаль из досок был сооружен стол, вокруг которого расположились деревянные ящики, очевидно, исполняющие роль сидений.

Богдан протянул Соколову бутылку.

– Сергей, посмотри, как и обещал, будем пить горилку.

Соколов взял бутылку в руки и прочитал этикетку: «Украiнська ГОРIЛКА з перцем».

– Ха, а я-то думал, что горилка – это украинская самогонка, но тут фабричного изготовления, – удивился сыщик. – Тогда с какими самогонщиками вы тут боретесь?

– Да самогонки у нас тоже полно, – махнул рукой Богдан. – Но мы предпочитаем горилку из магазина. И чище, и голова не болит.

Вскоре шашлыки были готовы, и все собрались за самодельный стол.

Прежде чем сесть на импровизированный стул, Соколов бросил взгляд на ящик, полный бутылок с горилкой.

«Вот это да! – с тревогой подумал он. – Неужели они собираются выпить все?!»

Первым поднял рюмку Богдан:

– Сегодня у нас гостях находится наш коллега из далекой Якутии. Он проделал немалый путь, чтобы очутиться здесь, в маленьком и непритязательном городке на западе Украины. Наверное, в Якутии даже не подозревают, что тут есть такой город Борислав. Но ничего, теперь благодаря нашему гостю северяне узнают о нем. Сейчас надо максимально помочь Сергею, чтобы он установил личность человека из здешних мест, который сорок лет скрывался под чужим именем. Ребята, поможем?

– Конечно, – загудели все. – Сделаем все, что в наших силах.

– Тогда давайте выпьем за нашего гостя и пожелаем ему, чтобы все его задачи с нашей помощью были выполнены.

Опрокинув рюмку, Соколов почувствовал внутри себя приятное тепло, во рту ощущалось жжение перца. Следом опустошили свои рюмки остальные, кроме Ганны, которая только пригубила и вернула полную рюмку на стол.

Следующим произнес тост Андрей. Он встал, улыбнулся и сказал коротко:

– Давайте выпьем за сибиряка.

Моментально заполнив рюмки, его подхватил Алексей:

– Сибиряки отстояли Москву. Я преклоняюсь перед ними за то, что они в самый трудный момент нашей страны смогли нанести непоправимый урон захватчикам. Предлагаю выпить за Сергея, потомка тех сибиряков, которые спасли нашу Родину от фашизма.

«Интересно, от чистого ли сердца говорят эти парни? – думал сыщик, слушая тосты Андрея и Алексея. – Если от чистого – то это же отлично, значит, не все здесь потеряно, есть тут нормальные, здоровые силы, а не только люди с бандеровскими взглядами. А если лукавят?.. В любом случае, не посрамлю сибиряков, буду пить наравне, а пить, по-моему, придется много. Посмотрим, кто упадет первым».

Соколов был одним из немногих оперативников, кто умел настроить свой организм таким образом, что за столом никогда не пьянел. Каким-то неимоверным усилием он собирал силу воли в кулак и мог до конца застолья, сколько бы ни пил, сохранять трезвый ум и ясную память, чем мог похвастаться не каждый милиционер. Но стоило ему расслабиться на миг, он валился с ног, как и все остальные.

Когда очередь дошла до Ганны, она смущенно улыбнулась и, подняв рюмку, произнесла небольшой тост:

– Давайте выпьем за Сергея… Чтобы он у нас чувствовал себя как дома.

После произнесенных слов она не поставила нетронутую рюмку на стол, а, зажмурив глаза, полностью выпила ее содержимое, чем вызвала одобрение у своих коллег:

– У-у-у! Молодец, Ганна, а теперь закуси шашлыком!

Богдан незаметно толкнул Соколова в бок и прошептал:

– За тебя-то выпила полностью. Впервые вижу, чтобы она так опрокинула рюмку.

Далее сыщики стали пить уже без особого тоста, Ганна же больше не притрагивалась к спиртному. В какой-то момент Соколов почувствовал на себе пристальный взгляд девушки и, повернув голову, посмотрел в ее сторону. Их взгляды встретились, она смущенно опустила глаза.

«Какая она! – восхищенно думал сыщик, любуясь ею. – Просто прелесть!»

Когда Богдан объявил перерыв, Ганна подошла к Соколову и предложила:

– Сергей, пойдем, я покажу тебе реку.

Подойдя к обрыву над рекой, она раскинула руки и вдохновенно воскликнула:

– Вот она, наша Тысменица!

«Разве это река? – думал сыщик, меньше всего интересуясь рекой, а всматриваясь в милое лицо девушки. – Да, течение сильное, да, имеются пороги, но ширина не более двадцати-тридцати метров. Для нас это почти ручей. Видела бы Ганна нашу Лену! Но ей об этом не скажешь – вдруг обидится».

– Да, красивая река, – кивнул он и осторожно взял девушку под локоть. – Ганна, осторожно, не упади с обрыва.

Вдруг девушка, поворачиваясь, действительно споткнулась, и сыщик быстро подхватил ее за талию, притянув к себе. Какое-то время они стояли, прижавшись лицом к лицу, пока Ганна не убрала его руки от себя и не выдохнула с дрожью в голосе:

– Сергей, пойдем к столу, нас уже ждут ребята.

Застолье продолжилось. Уже стемнело, зажгли костер. Первым упал Андрей. Он лег на траву, положив под голову полено, и вскоре захрапел. Не прошло и получаса, как к нему присоединился Алексей. Ганна, насмешливо поглядывая на своих бесчувственных коллег, грелась возле костра, поскольку вечерняя прохлада постепенно давала о себе знать. Соколов подошел к ней и накинул на ее плечи свой пиджак, девушка, посильнее укутавшись в него, кивнула в знак благодарности.

Наконец, подошла очередь Богдана. Он как сидел на ящике, так и упал на траву. Ганна вскочила на ноги и, схватив полено, подложила его под голову старшего.

– Все, отрубончик! – рассмеялась она и спросила: – Сергей, и сколько же бутылок выпили?

– Давай посчитаем, – предложил он.

Оказалось, что выпито девять с половиной бутылок.

– По два с лишним на брата, – удивленно заметила девушка. – А ты, Сергей, словно и не пил.

– Это только кажется, Ганна. Я чувствую, что перебрал.

– Так идем в гостиницу, я тебя провожу.

– Ганна, вообще-то я должен тебя проводить, а не наоборот.

– Да ты заблудишься в Бориславе, – засмеялась она. – Темень, уличного освещения нет, а я тут родилась, могу идти на ощупь. Тем более живу недалеко от гостиницы, метрах в пятистах.

– А с парнями как? Оставлять?

– За них не беспокойся, – смеясь, махнула она рукой. – Под утро очухаются и разойдутся по домам. Им не привыкать.

– Тогда пошли.

Ганна взяла его за руку, и они шагнули в темень. Сколько они шли, Соколов помнил плохо. Ноги становились все тяжелее, он не в силах был разговаривать с Ганной, временами сыщик хотел так же, как и местные опера, лечь на траву и уснуть безмятежным сном, но девушка упорно тащила его за руку вперед.

Когда впереди забрезжил характерный силуэт гостиницы, пара остановилась.

– Вот она, твоя гостиница, – сказала Ганна и легонько толкнула сыщика в спину. – Иди, отдохни, завтра встретимся.

Прежде чем уйти, Соколов повернулся к девушке и, погладив ее по щеке, проговорил заплетающимся языком:

– Какая же ты красивая, Ганна.

Она не отстранилась от него, не убрала руку. Не встретив сопротивления, сыщик решил пойти дальше и поцеловать ее. Он потянулся к ней, и в темноте их губы нашли друг друга, впившись в страстном поцелуе. Так, крепко обнявшись и целуясь, они простояли довольно долго. Вдруг девушка прервала любовную игру и шепнула:

– Сергей, иди в гостиницу, отдохни. Меня уже заждались дома.

Соколов еще раз погладил ее по щеке и, пошатываясь, направился в гостиницу.

Вторая кровать была занята новым постояльцем, который уже видел седьмой сон, о чем свидетельствовал его мерный храп. На столе сидел тот же жирный таракан, который, увидев старого знакомого, поплелся в сторону своей щели.

– Старина, где твое войско? – шепотом крикнул ему вслед сыщик. – Получается, ты одинок?

5

Несмотря на заверения Богдана в том, что горилка лучший алкогольный напиток, с утра голова у Соколова болела нещадно. Он сел на кровать и энергично помотал головой, пытаясь сбросить с себя тяжелое похмелье. Тут закряхтел сосед по койке, который, приоткрыв глаза, спросонья поздоровался с ним:

– Здравствуйте, молодой человек.

– Здрасьте, – хмуро бросил сыщик, схватившись за голову.

– Тяжеловато после вчерашнего? – спросил мужчина. – Ночью вы еле стояли на ногах.

– Ох, как тяжело, – ответил Соколов, качаясь из стороны в сторону. – Вы даже не представляете, как мне дурно.

Сыщик разглядел мужчину: примерно сорока лет, лысоват, в очках, которые он сразу же водрузил на нос, как только встал с постели.

– Меня зовут Николай Петрович Архипов, – представился мужчина. – Я из Ивано-Франковска.

– Очень приятно. А меня зовут Сергей.

– Эх, Сергей, тебе бы сейчас попить «Нафтусю»! Сразу бы полегчало. Но где сейчас ее купишь, все магазины и аптеки еще закрыты.

– «Нафтуся», которая из Трускавца? – удивленно вскинул голову сыщик. – Знаю такую воду.

– Она и тут есть, правда, не трускавецкая, но тоже пойдет, – со знанием дела цокнул языком мужчина. – От похмелья – милое дело.

Соколов посмотрел на часы, которые показывали восемь утра, и поинтересовался:

– Когда начинают работать магазины и аптеки?

– С девяти.

– Плохо, пойду попью воды из крана, – вздохнул сыщик.

– Я бы вам не советовал пить из-под крана, – предостерег его Архипов. – Попроси у администратора кипяченую воду.

– Да ничего страшного, – махнул рукой опер. – Я привыкший.

Когда сыщик вернулся в комнату, Архипов спросил его с улыбкой:

– И с кем же ты разговаривал тут вчера ночью? Я проснулся от твоего крика.

– Разговаривал? – удивленно спросил он и, через силу вспомнив, как вернулся в номер, рассмеялся:

– С тараканом.

– С тем, кто гуляет по столу? – смешливо спросил мужчина.

– Вы тоже его заметили?

– А как же, – хохотнул Архипов. – Тут без тебя он меня и встретил.

– По какой надобности вы находитесь в Бориславе? – поинтересовался сыщик. – Я инспектор уголовного розыска, приехал из Якутии разыскивать преступника.

– Преступника?! – расширил глаза Архипов. – И что он совершил в Якутии?

– Убил женщину.

– Ужас какой! И что, он скрывается в Бориславе?

– В какой-то степени – да, – уклончиво ответил сыщик.

– Ну, тогда желаю, чтобы ты побыстрее поймал этого ублюдка.

– Спасибо, Николай Петрович.

– Я работаю в Ивано-Франковском нефтяном университете, – стал рассказывать о себе мужчина. – Тема моей кандидатской диссертации связана с консервацией нефтяных скважин, которые отслужили свой срок. Сергей, тебе тут показывали так называемые копанки?

– Видел такую с нефтью возле райотдела милиции.

– Так вот, таких копанок и старых скважин по всему Бориславу тысячи. Представляешь, Сергей, тысячи! И большинство из них не законсервированы, в лучшем случае они прикрыты какой-нибудь дощечкой или фанерой. Оттуда исходит запах нефти, газа, оттого и страдает население. Вот я и разрабатываю методику.

– Николай Петрович, а почему под городом нефть? Откуда она взялась? – развел руками сыщик.

– Сергей, Борислав единственный город в мире, который стоит на нефтяном месторождении. Наши предки, когда строили здесь поселение, не подозревали, что под их ногами огромные запасы нефти – в те времена они даже не знали, что такое нефть. Более века назад здесь иностранные компании стали грабительски добывать нефть в промышленных масштабах, уничтожив вокруг всю экологию. Нефть иссякла, сейчас добывается в незначительных объемах, но никто не удосужился законсервировать отслужившие скважины и копанки, и это стало головной болью в прямом и переносном смысле для местного населения.

– В прямом и переносном смысле… – скривился опер. – Это я уже слышал от местных жителей.

– Уже пожаловались? – вскинул голову мужчина. – Многие страдают от этого запаха, особенно астматики.

За разговором мужчины не заметили, как наступило время открытия магазинов.

– Ну, Сергей, до вечера, – засобирался Архипов. – Я пошел работать, а ты беги за «Нафтусей». Уверяю тебя – лучшего лекарства от похмелья не найти.

В магазине минеральной воды не оказалось, и Соколов смог купить ее в ближайшей аптеке.

Опустошив одним залпом бутылку с водой, лег в кровать и провалился в глубокий сон.

Сыщик очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел перед собой Богдана.

– Вставай, Сергей, установили твоего неизвестного! – радостно воскликнул он.

Соколов резко присел на кровать и, все еще не веря происходящему, охрипшим ото сна голосом выдавил:

– Кто такой?!

– Кабалюк Тарас Фролович.

– А как установили???

– Агентура донесла. Опанас цинканул.

– Чубатый?

– А кто же еще! – хохотнул местный опер. – Агент-то он у меня классный!

– И как?

– Одевайся, по пути расскажу.

Сыщик бросил взгляд на часы – был полдень.

Во дворе гостиницы, сверкая свежей краской, стояли новенькие «Жигули», за рулем которых сидел Андрей.

– Сегодня в нашу группу выдали новую машину, – хлопнув по капоту, объяснил Смаглюк. – С утра пришел на работу, а начальник вручает ключи. Два года ждали этого момента!

– Поздравляю! Не зря вчера отмечали!

Соколов крепко сжал руку оперативника и сел в машину, пахнущую в салоне заводской краской.

– Ребята, как вы себя чувствуете? – поинтересовался он у местных оперов.

– Ой, тяжело, – пожаловался Богдан, взявшись за голову. – С утра уже опохмелились. А ты, Сергей, как?

– А я похмелился «Нафтусей».

– И как пошло?

– Отлично, голова не болит, сердце не стучит.

– Правильно сделал, «Нафтуся» помогает. Кто посоветовал?

– А, постоялец, сосед по номеру. Богдан, мы вчера выпили почти десять бутылок.

– Знаю, Ганна все рассказала. Если бы она нас ночью не попинала, мы бы до сих валялись там.

– Постой, а разве Ганна не домой пошла, а вернулась к вам? – удивленно спросил сыщик.

– Конечно, – кивнул Богдан. – Она нас никогда не оставит в беде. Растолкала всех и отправила по домам. Очень ответственная дивчина.

Соколову было приятно слушать одобрение девушки со стороны его начальника, словно это была похвала родного ему человека. Ее поступок, когда она по ночному городу возвращалась обратно к своим коллегам, находящимся в беспомощном состоянии на берегу реки, говорило о ее беззаветной верности своему человеческому долгу, о ее доброте. Бережное отношение к товарищам по оружию, забота о них возвышали Ганну в глазах Соколова.

И вдруг ни с того ни с сего сыщика посетила мысль, что и женой она была бы такой же верной и надежной подругой.

«Почему я об этом думаю, неужели начинаю влюбляться?.. – мелькнула у него мысль вместе с воспоминаниями о невинном их поцелуе посреди ночного города. – А какие у нее сладкие уста!»

Сбросив с себя негу, Соколов нетерпеливо спросил у Богдана:

– Давай рассказывай, что принес твой Чубатый.

– Так вот, слушай: утром кое-как приплелся на работу, а начальник мне вручает ключи от машины. Мы, конечно, на седьмом небе от счастья, сразу отметили это дело. Вдруг звонок. Поднимаю трубку, а там Опанас. Он говорит, чтобы я побыстрее подъехал к нему, поскольку он узнал этого человека. Мы с Андреем садимся в свою новую «ласточку» и мчимся к агенту. Он рассказывает следующее: вчера вечером к нему зашла бабка-соседка за советом: мол, везде расклеены фотографии человека, который потерял память, и она узнала в нем своего племянника Тараса. Оказывается, этот Тарас служил у немцев, а после войны пропал, и все подумали, что он погиб. Когда Опанас узнал, кто запечатлен на фотографии, сразу опознал его – видел, когда тот служил у фашистов. Говорит, что сильно изменился, но черты лица сохранились. Рассказывает, что он сразу надел повязку полицая, когда в город пришли немцы. Потом уехал во Львов и пропал. После войны его искали чекисты, Опанас об этом знает, поскольку его тоже допрашивали тогда и интересовались этим Кабалюком. Он даже вспомнил его кличку – Потопельник.

– А что это означает?

– Утопленник по-украински.

– Утопленник?! – хлопнул в ладони Соколов и от переизбытка чувств обнял Богдана. – Не зря его так назвали – значит, он кого-то топил?! Фантастика! В такое верить невозможно! Богдан, вези меня к этой бабке!

– Погоди, сначала зайдем к нам в отдел, – категорично заявил оперативник. – Ганна приготовила закуску, отметим нашу машину, вчерашней горилки осталось еще много – бутылок восемь.

– Опять пить! – застонал Соколов. – Ладно, только ради Ганны и пойду.

– Послушай, Сергей, по-моему, она на тебя не ровно дышит, – поделился своими наблюдениями Богдан. – А что, молодая, симпатичная, да к тому же холостая. Кстати, Сергей, ты женатый?

– Нет, – соврал он, покраснев.

– Вот и возьми ее с собой. Думаю, что она согласится, тут ей грозит одиночество – алкашня, наркоши, судимые. Нормальных женихов по пальцам можно сосчитать.

Соколов ничего не ответил, погрузившись в думы.

В кабинете находились Ганна, Алексей и еще два парня, которых Соколов видел впервые. Посреди кабинета был накрыт стол, рядом на полу ждали своего часа аккурат те самые восемь бутылок горилки со вчерашнего пикника.

Ганна была неотразима! Она распустила волосы, которые длинными локонами ниспадали вниз, поменяла деловой костюм на легкое платьице, лицо сияло счастьем.

«Боже, как она мила! – думал сыщик, любуясь ею. – Нет, надо побыстрее уехать отсюда, иначе я останусь тут навсегда!»

Он своим безошибочным чутьем понял, что девушка прихорошилась ради него.

Увидев Соколова, Ганна улыбнулась ему и, поздоровавшись кивком головы, стеснительно отвела взгляд в сторону.

Когда все, кроме Ганны, выпили по три рюмки горилки, Соколов решительно отказался от дальнейшего застолья:

– Богдан, хватит. Мне надо поговорить со свидетельницей.

Мудрый оперативник, уже чувствуя теплое отношение девушки к приезжему оперу, приказал, указав пальцем на Ганну:

– Отведешь Серегу к той бабке Лукерье. Как закончите, вернитесь обратно – мы будем в кабинете.

Сев на заднее сиденье «Жигулей», Соколов, немного опьяневший, а оттого более раскрепощенный, взял Ганну за руку и поцеловал в открытое плечо. Девушка легонько толкнула его и с улыбкой приложила палец к губам, мол, водитель Андрей все видит через зеркало заднего вида.

Сыщик стал осознавать, что она все больше и больше нравится ему, он понял, что начинает влюбляться в нее, и теперь с ужасом представлял время расставания с ней. Для него это, возможно, была любовь с первого взгляда, ранее он не чувствовал такого никогда и всегда с юмором воспринимал рассказы людей, испытавших нечто подобное. И самым приятным для сыщика стало то, что эти чувства, скорее всего, взаимные: ее бездонные глаза, излучающие счастье и добро, ее прекрасное лицо с печатью непорочности, стройная фигура с влекущей женственностью, все ее естество говорило о том, что она тоже влюблена в него.

Бабка Лукерья – Карпенко Гликерия Афанасьевна, старушка восьмидесяти лет, встретила гостей недружелюбно. Она смягчилась только тогда, когда Ганна на украинском языке ей сказала, что разговор пойдет об ее племяннике Тарасе, который пропал после войны.

– Да, пропал после войны. Думали, что его убили, а он, оказывается, лежит в психбольнице. Не понимаю, как он так долго там находился? – сказала она.

Все это было произнесено на украинском языке, переводчицей выступила Ганна.

– Ганна, спроси: она уверена, что это ее племянник? – попросил девушку сыщик.

– Уверена. До войны мы жили в одном доме. Как я могу ошибиться?

– Какие-нибудь фотографии Тараса у вас остались?

Лукерья встала и пошла в другую комнату. Вскоре она вернулась с альбомом и, полистав его, достала старую фотографию, где были запечатлены молодая женщина в теле, пацаненок и девчушка десяти-двенадцати лет на фоне деревянных стен.

– Вот мы у пана Володарского на мельнице работали. Тарас и Женька подметали, а я таскала кули. Сильная я была тогда, похлеще мужчин.

– Какой это год?

– Примерно тридцатый. Тогда мы были под поляками.

Соколов пригляделся к фотографии. Мальчик действительно отдаленно напоминал неизвестного. Отложив фотографию, он спросил:

– Как фамилия у девочки, которая стоит рядом с Тарасом?

– У Женьки? Сухорученко. Она наша дальняя родственница.

«Сухорученко, Сухорученко, – думал сыщик, силясь вспомнить знакомую фамилию, и вдруг его ударило словно молнией: – Евгения Сухорученко, которая утонула в Трускавце! Это она и есть! Зачем он ее убил?! Она его узнала и подписала себе приговор!»

– Где она сейчас? – еле сдерживая волнение, спросил ее сыщик.

– Умерла. Поехала в санаторий и утонула.

– В Трускавце?

– Да. Вы что, знаете этот случай? – Старушка подозрительно глянула на сыщика.

– Нет, просто предположил, – мотнул головой Соколов и спросил: – Где она жила, есть ли сейчас у нее родственники?

– Дочь живет ближе к реке по улице Коммунистическая. С мужем и с детьми.

– Ее фамилия?

– Мельниченко Олеся.

– А документы Тараса?

– Нема документи.

– Имеются ли прямые родственники Тараса?

– Немае родичив. Померли усе.

Соколов повернулся к Ганне и попросил:

– Спроси, почему он пошел на поклон к немцам, где служил, что входило в его обязанности. Убивал ли он мирных жителей, предавал ли своих товарищей, почему он так долго скрывался от правоохранительных органов. Почему его называли Потопельник. Также поинтересуйся: за эти годы племянник давал ли о себе знать.

Ганна, тщательно подбирая слова, стала переводить. Сыщик, глядя на ее лицо, на волнительно движущиеся губы, умилялся, как красива ее украинская речь. Это стало последним штрихом к тому, что он окончательно влюбился в нее.

Когда она закончила перевод, Лукерья, размахивая руками, сердито и быстро стала говорить о чем-то, а Ганна встала и кивнула головой в сторону двери.

– Сергей, она нас выгоняет. Пойдем отсюда, сейчас с ней разговаривать бесполезно.

Уже сидя в машине, сыщик спросил девушку:

– О чем она кричала?

– Да как всегда, о чем кричат тут многие: мол, этот Тарас боролся против москалей, и то и се. Дальше и не хочу говорить.

– Хоть фотографию успел взять с собой, – облегченно выдохнул оперативник. – Сделаем экспертизу и докажем, что возле мельницы стоит именно наш неизвестный со своей скандальной тетей и убитой им девочкой.

– Убитой девочкой?! – удивленно вскинула голову девушка. – А как ты узнал про это?

Приказав Андрею ехать к Мельниченко Олесе, Соколов вкратце рассказал историю восьмилетней давности, произошедшую в Трускавце. Ганна, схватившись за щеки, прошептала:

– Какой ужасный человек. Неужели не боится бога?

– Бога? – усмехнулся сыщик. – Дьяволу бог не указ.

Вскоре сыщик разговаривал с Олесей.

– Скажите, пожалуйста, как погибла ваша мама?

– А зачем вы заинтересовались этим делом? – удивленно спросила женщина.

– Мы задержали человека, который убил одну гражданку в Якутске. Он может быть причастен к убийству и вашей мамы.

– А кто он такой?! – оторопела женщина.

Соколов протянул женщине фотографию.

– Вы узнаете здесь свою маму?

Женщина пригляделась к снимку и неуверенно промолвила:

– Как мне кажется, девочка – моя мама. Рядом стоит тетя Лукерья, еще молода.

– Мальчика узнаете?

Олеся еще раз посмотрела на снимок и помотала головой:

– Нет, его я не знаю.

– Тарас.

– Такого не знаю.

– Фамилия Кабалюк.

– Кабалюк? Были такие, но сейчас никого из них не осталось. Они, по-моему, дальние наши родственники по линии бабки Лукерьи.

– Вот этот Кабалюк и убил вашу маму.

Женщина тяжело вздохнула, на глаза навернулись слезы.

– Товарищ милиционер, объясните мне, пожалуйста, как этот Тарас убил мою маму? Там же вроде бы задерживали другого человека, какого-то фронтовика. Правда, потом его отпустили…

– Тогда этого Кабалюка и задержали, но он жил по чужим документам. Я так думаю, что ваша мама опознала его, и он, боясь разоблачений, покончил с ней. Есть информация, что этот гражданин во время войны служил немцам.

– Немцам? А почему его не расстреляли?

– Он скрывался под чужим именем. Его после войны искали, но не смогли найти.

– И как мне быть? – спросила Олеся, смахнув слезу. – Писать заявление?

– Я вас сейчас допрошу, а в дальнейшем материалы относительно убийства вашей мамы будут переданы в прокуратуру Украинской ССР.

– Хорошо, допрашивайте, – ответила хозяйка, продолжая вытирать катившиеся по щекам слезы.

6

Оперативники были навеселе, на полу оставались пять бутылок горилки. Богдан встретил Соколова радостным возгласом:

– О, Серега! Как съездил?!

– Отлично! – ответил сыщик, обняв местного оперативника. – Я напишу справку-отзыв о том, что Чубатый помог установить опасного преступника. За такое дело человека надо поощрить.

– Поблагодари Ганну, – рассмеялся опер. – Она расклеила ориентировки в самых нужных местах, оттуда и пошла движуха.

Соколов повернулся к девушке:

– Ганна, спасибо тебе большое.

– Да ладно благодарить меня, – махнула она рукой, смеясь. – Не велико дело клеить бумаги куда попало.

– А поцеловать в щечку?! – крикнул Богдан, толкнув Соколова в сторону девушки. – Это ее заслуга!

Сыщик взял девушку за талию и поцеловал в обе щеки. Зардевшаяся Ганна поправила свои золотистые волосы и предложила:

– Ребята, давайте выпьем за удачу Сергея. Он сегодня сделал великое дело.

– Спасибо всем, – поблагодарил своих коллег Соколов. – Без вашей помощи я бы не смог тут ничего найти. Вы, дорогие мои друзья, продемонстрировали настоящую оперскую взаимовыручку, оказав мне неоценимую услугу. Теперь половина большого дела уже сделана, завтра я поеду во Львов и в областном КГБ постараюсь найти следы этого человека.

– Ты что, завтра хочешь уехать? – укоризненно глянул Богдан на Соколова. – Остался бы денька на два: допили бы горилочку, съездили бы искупаться, может быть, половили рыбки.

– Нет, ребята, не могу, – отказался Соколов. – Меня очень ждут на родине с данными этого человека. Может быть, по пути придется поработать во Львове, в Киеве или в Москве, а начальник дал мне неделю сроку. Так что не обессудьте, я должен уехать. Еще раз большое спасибо!

Тут оперативник обратил внимание на опечаленное лицо Ганны, на ее глаза, полные отчаяния и тревоги от предстоящей разлуки.

«Надо обязательно поговорить с Ганной перед отъездом, – тревожась и сам, подумал Соколов. – Как нам остаться с ней наедине? Думай, Сергей, думай».

Сыщик решил применить оперскую хитрость, обратившись к Смаглюку с просьбой, будучи абсолютно уверенным, кого он предложит:

– Богдан, не сочти за наглость, но у меня к тебе еще одна просьба: завтра проводить бы меня до Львова. Может быть, там в КГБ появятся новые данные об этом человеке, и придется возвращаться обратно в Борислав.

– Ганна! – не думая, распорядился оперативник. – Она тебя проводит, а за рулем будет Андрей. Заодно на обратном пути они заедут в Управление милиции и получат чистые бланки и журналы учета. Давно они там валяются, все руки не доходят, чтобы забрать.

– Спасибо, – поблагодарил он Богдана и поймал взгляд девушки – в ее глазах промелькнула радостная искорка.

– А теперь все едем купаться! – тоном, не терпящим возражений, скомандовал Смаглюк. – Андрей, загрузи еду и питье в багажник машины.

В бедные «Жигули» втиснулись семь человек. Ганна села на колени к Соколову, тот, обняв ее сзади, с закрытыми глазами вдыхал сводящий с ума запах ее волос.

«Завтра расставание, – думал он, сожалея о том, что по совету Богдана не остался тут еще на два-три дня. – Навсегда или на время? Эх, взять бы ее с собой! Согласится? Богдан заверил, что согласится. Но нет, пока нельзя. Мой семейный статус висит в воздухе, будет некрасиво при живой жене вернуться домой с новой невестой. По приезде надо форсировать разводный процесс – Роза не против. Дочку не брошу, пусть она сама решит, с кем жить».

Вскоре компания подъехала к какой-то заводи, где купались люди, берег был усыпан отдыхающими. Ганна, попросив всех удалиться, в салоне автомобиля переоделась в купальник.

Когда она вышла из машины, все сыщики, доселе весело обсуждавшие между собой какую-то смешную историю, завороженно замолчали.

«Господи, я пропадаю! – сверлили голову Соколова отчаянные мысли. – Она прекрасна и создана для любви! Почему она работает в милиции, на этой грубой работе?! Ее место на показах моды!»

Влюбленные глаза видят только идеальное. Возможно, девушка была одной из тех многих «гарных дiвчин», которыми богата Украина, но сейчас сыщик был уверен, что прекраснее его Ганны нет никого на свете.

Любви не стесняются. Ганна, очевидно, чувствуя близкую разлуку, с благодарностью принимала ухаживания со стороны Соколова, уже нисколько не стесняясь своих коллег. Где бы они ни находились, девушка всегда была рядом с сыщиком. Он нежно обнимал ее за плечи, осторожно скользя кончиками пальцев по бархатной коже девушки, переводил руку на талию и возвращал ее обратно на плечи тем же замечательным путем. Сыщик был счастлив. Его переполняло чувство радости от внезапного подарка судьбы, он был не в силах оторвать восторженного взгляда от своей прелестной нимфы. Они уединялись в густых зарослях, купались вместе в теплой воде, отдыхали на берегу водоема…

Но счастье не бывает вечным – наступили сумерки.

– Все, закругляемся, – завершил сказочный для Соколова день Богдан. – Давайте выпьем за нашего друга Сергея. Завтра он уезжает отсюда, но я надеюсь, что он вернется обратно.

Последние слова он произнес, многозначительно поглядывая на Ганну.

«Дорогой Богдан, ты так хочешь добра девушке, твоей подчиненной! – думал сыщик, слушая местного оперативника. – Все это ты говоришь искренне, от чистого сердца. Я сделаю все возможное, чтобы Ганна была счастливой».

Богдан, указав пальцем на Андрея, приказал:

– Отвези Сергея и Ганну по домам, а сам возвращайся. Мы тут еще посидим.

«Спасибо, Богдан, ты читаешь мои мысли, – мысленно поблагодарил он местного оперативника. – Чувствуешь мое желание уединиться с девушкой перед прощанием».

Андрей высадил пару возле гостиницы. Оставшись в темноте наедине с девушкой сыщик, осыпая свою любимую поцелуями, шепнул ей на ушко:

– Не хочу с тобой расставаться никогда, ты мне очень нравишься. Ганна, пойдем в гостиницу, посидим, поговорим – мне надо многое тебе сказать…

«Черт, куда я ее приглашаю, там же сосед по номеру!» – запоздало подумал он с досадой.

Девушка, словно угадав его мысли, шепнула в ответ:

– Пойдем лучше ко мне. Только не шуми, а то проснется мама.

Оказалось, Ганна жила в частном доме. Когда влюбленные подошли к воротам, девушка приложила палец к губам и шепнула:

– Не говори громко и следуй за мной. Мама спит чутко.

Вскоре они очутились в каком-то помещении, как потом понял оперативник, во флигеле. В темноте они ощупью добрались до дивана и оказались в объятиях любви…

Влюбленные так и не уснули до утра. В шесть часов Ганна, нежно поцеловав своего избранника, шепнула:

– Иди в гостиницу, соберись. В восемь мы с Андреем заедем за тобой.

Поцеловав ее в ответ, Соколов тихо вышел за ворота и направился в гостиницу.

Сосед еще спал. Таракана на столе не было видно, Соколов стал собираться. Архипов проснулся и спросонья поинтересовался:

– Где ты был, Сергей? Уже утро…

– Погулял с друзьями, – слукавил оперативник. – Допили ту горилку, что осталась со вчерашнего дня. Николай Петрович, вы были правы – «Нафтуся» мне помогла, похмелье сняло как рукой.

– Знаю, знаю! – рассмеялся сосед, окончательно просыпаясь. – «Нафтуся» – великое дело! Не раз ее опробовал на себе.

Соколов, видя в соседе порядочного, интеллигентного человека, решил перед ним открыться:

– Николай Петрович, я влюбился в местную девушку. Посоветуйте, если можете, как мне уговорить ее переехать ко мне в Якутию?

– Тут два варианта, – оживленно стал делиться своим опытом Архипов. – Первый: если она тебя полюбила, то никаких особых уговоров не нужно – она сама поедет за тобой. Украинки такие – легки на подъем. Второй вариант – заманить ее большой зарплатой. Здесь, почти как и везде, депрессивный регион, хорошую работу найти трудно, люди за свои труды получают копейки. Многие уезжают из Украины на заработки в северные районы страны. Поверь мне – я сам иркутянин, а жена украинка.

– Значит, первый вариант – мы любим друг друга, – решил сыщик.

– Но это же прекрасно, – одобрительно отозвался сосед. – Здешние девушки отличаются особой красотой, да и характером покладистые, так что, молодой человек, тебе несказанно повезло.

– Но есть одна загвоздка. Я женат, – признался сыщик.

– Так зачем мне все это рассказываешь? – удивленно пожал плечами Архипов и укорил сыщика: – Хочешь разбить сердце жене и этой несчастной девушке? Надо быть ответственным в своих поступках, молодой человек.

– Мы с женой давно уже не живем семейной жизнью, – оправдался сыщик. – Будем разводиться.

– Вот как разведешься, тогда и приглашай свою ненаглядную к себе. А раньше – никак, не по-человечески все это.

– Понял, спасибо за совет, – поблагодарил сыщик Архипова. – Я тоже так думал.

– Вот и молодец, правильно подумал, – одобрительно кивнул мужчина и, вспомнив о чем-то, сообщил:

– Хозяин-то умер.

– Кто?! – оторопел сыщик.

– Таракан, – улыбнулся сосед. – Вечером пришел, а он лежит на столе мертвый. Похоронил достойно – в горшочке из-под цветов.

– Царство ему небесное, – рассмеялся сыщик. – Действительно, всегда встречал как хозяин. Жаль, что старик был одинок.

– Пусть будет одинок, – хохотнул Архипов. – Ты хочешь, чтобы по номеру бегали мириады тараканов?

7

Ровно в восемь во двор гостиницы заехали «Жигули», Андрей коротко посигналил, увидев через окно Соколова.

Ганна разместилась на заднем сиденье, сыщик, подсев к ней, поцеловал в щеку и спросил шепотом:

– Все нормально? Мама не ругала?

Она молча кивнула, мол, все в порядке, и прислонила голову к его плечу. Сыщик заметил, что она подчеркнуто грустна, даже улыбка, постоянно красившая ее милое лицо, исчезла куда-то, словно ее и не было никогда.

Вскоре их головы соединились, и сыщик, крепко сжимая руку своей любимой, закрыл глаза.

В десять они были уже во Львове, Соколов попросил водителя:

– Андрей, оставьте меня возле здания КГБ, а сами езжайте по своим делам. Встретимся там же, где расстались.

Михайличенко встретил его с усмешкой и, опережая события, изложил:

– В картотеке разыскиваемых преступников не нашли похожего человека. Наш эксперт-портретист целый день копался в архивах, но ничего путного не обнаружил. А что вы хотели? Дела сорокалетней давности, практически бесполезно что-то воссоздать.

– Аркадий Иванович, а я установил личность этого человека, – ошарашил комитетчика сыщик, выслушав его пространную речь до конца. – Поэтому попрошу поискать его в вашей картотеке по полным анкетным данным.

– Как это установили?! – опешил Михайличенко. – Кто он такой?!

– Помогло местное население, – усмехнулся Соколов. – А зовут его Кабалюк Тарас Фролович.

Покраснев от волнения, комитетчик протянул сыщику дрожащую руку:

– Дайте его данные, я сейчас проверю по картотеке.

Вскоре он вернулся с папкой в руке. Вид его был возбужденный, он отрывистым голосом спросил:

– Как его нашли?

– Я же говорю, что помогло местное население. Расклеили фотографии по всему Бориславу, одна бабушка опознала в нем своего племянника. Вы нашли его в вашей картотеке?

Комитетчик издалека помахал папкой:

– Вот его дело. На него выставлен сторожевой листок еще с сорок четвертого года.

– А можно одним глазом взглянуть на это дело?! – обрадованно воскликнул сыщик.

Михайличенко отрицательно мотнул головой:

– Дело засекречено, не положено. Сейчас Кабалюк попадает в орбиту нашей компетенции, поэтому вы можете быть свободны.

«Слова-то какие придумал – “орбита нашей компетенции”, – с досадой подумал Соколов. – Что ему помешало сразу помочь мне? А теперь хочет незаслуженно пожинать лавры, заработанные другими людьми».

– А биографию этого человека я могу взять у вас? – еле сдерживая себя, чтобы не наговорить грубостей, спросил сыщик. – Нам надо дело по убийству направить в суд.

– Насчет этого не беспокойтесь, – помахал он рукой с раскрытой ладонью. – Мы направим все материалы в Москву, оттуда они попадут к вам в республиканский КГБ.

– Так это сколько времени пройдет? – недовольно протянул Соколов. – А дело не терпит отлагательств…

– Ничего, ничего, мы форсируем события, все материалы в течение десяти дней будут у вас, – заверил его чекист.

«Черт с ним, пусть направляет, – решил сыщик и с теплотой в груди вспомнил о девушке: – Меня ждет Ганна, моя Ганночка!»

Когда сыщик направился к выходу, навстречу ему дверь открыл мужчина в генеральской форме. Увидев его, Михайличенко вытянулся и крикнул:

– Товарищи офицеры!

Встав по стойке «смирно», Соколов не посмел продолжить путь и ждал указаний генерала. Тот, даже не взглянув на опера, обратился к Михайличенко:

– Ну ты, Аркадий, наделал шума со своим Кабалюком! В Москве все как с цепи сорвались – требуют подробную справку для доклада самому Председателю[33].

– Все будет сделано, товарищ генерал! – с подобострастием отрапортовал комитетчик. – Справка будет готова в течение часа!

– Молодец! – похвалил его начальник и удовлетворенно заметил: – Уже есть что докладывать на предстоящей коллегии в Москве.

– Рад стараться! – заорал Михайличенко.

Прежде чем выйти из кабинета, генерал распорядился:

– Аркадий, скажи кадрам, чтобы на тебя готовили представление о присвоении звания полковника досрочно. Подпишу не задумываясь за столь блестящее установление военного преступника!

– Спасибо, товарищ генерал! – гаркнул Михайличенко на прощание.

Соколову было смешно лицезреть эту комичную сцену, сюжет которой словно был соткан из нескольких рассказов Чехова.

«Богдан был прав, – думал оперативник, с насмешкой поглядывая на угодливого комитетчика. – «Благодаря» таким Михайличенко бандеровцы поднимают головы… Постой, не ты ли говорил, что в Бориславе не любят русских? Так вот, олух ты этакий, слушай: меня полюбила самая красивая девушка Борислава! Завидуй!»

Увидев улыбающееся лицо опера, чекист буркнул:

– Можете быть свободны, я вас не задерживаю.

Облегченно вздохнув, сыщик покинул здание КГБ.

Спутники уже ждали в условленном месте. Соколов, заранее обдумав в голове план, спросил Андрея:

– Ты можешь немного задержаться во Львове? У меня поезд в шесть вечера.

– Так это же отлично! – обрадовался оперативник. – Как раз хотел заехать к родичам. А вы тут с Ганной погуляйте, посмотрите город. Ближе к шести буду возле железнодорожного вокзала.

Когда Андрей отъехал, Ганна с грустной улыбкой спросила:

– Куда пойдем, Сергей?

– Ганна, давай посмотрим город.

Соколов обнял ее за плечи, и они прогулочной походкой направились в сторону центра. Девушка рассказывала про город, сыщик, слушая ее волнительный голос, все более и более тревожился от близкой разлуки с человеком, без которого он уже не представлял свою дальнейшую жизнь.

Недалеко от центральной площади им попался магазин автозапчастей, сыщик предложил:

– Ганна, зайдем в магазин, мне надо посмотреть деталь для «Москвича».

Продавец магазина, полный лысоватый мужчина средних лет, услышав русскую речь из уст Соколова, демонстративно отвернулся в сторону.

Не осознав до конца всю неприглядность ситуации, сыщик повторил:

– Будьте добры, подайте мне, пожалуйста, шаровую опору для «Москвича».

Продавец повернулся спиной и стал насвистывать какую-то мелодию.

Ганна, видя такую картину, развернула сыщика к себе и громко, чтобы слышал продавец, спросила:

– Как правильно называется запчасть?

Уже догадавшись, почему его не обслуживает продавец, Соколов со слегка задетым достоинством ответил:

– Шаровая опора к «Москвичу».

– Шаровая, шаровая, – проговорила вслух девушка, подбирая самый приемлемый вариант перевода, и толкнула продавца пальцем в спину:

– Будь ласка, подай мени кульову опору для «Москвича»!

Продавец удивленно развернулся и, увидев симпатичную девушку, осуждающе покачал головой: мол, что общего между настоящей украинкой и москалем. Но запчасть подал. Расплатившись, пара вышла из магазина, Ганна виновато вздохнула:

– Мне стыдно за моих земляков. Сергей, прости меня за этого хама. На таких лучше не обижаться, это не украинец, мы самый хлебосольный народ.

– Спасибо, выручила! – рассмеялся сыщик, поцеловав девушку в щеку. – Как я могу на что-то обижаться, когда за меня только что вступилась самая лучшая и самая красивая девушка на свете?! Я не обижаюсь, наоборот, я на седьмом небе от счастья!

Ганна улыбнулась и взяла его за руку:

– Сергей, пройдемся.

Прогулявшись по центральной площади города, Соколов предложил:

– Ганна, время обеда. Пойдем в ресторан?

– С удовольствием! – ответила она. – С утра не успела позавтракать.

Сев за свободный стол, сыщик обнял девушку за талию и шепнул на ушко:

– Заказывай ты, а то я уже боюсь, что нас опять не обслужат.

– Хорошо, – кивнула она, улыбнувшись краешком губ. – Тебе какое блюдо?

– Антрекот с картошкой.

– Тогда и мне антрекот…

Когда подошел официант, девушка, мило улыбаясь, заказала блюда:

– Будьте ласкови! Антрекоти з картоплею…

Заказала она по подсказке Соколова еще и бутылку шампанского, мясное ассорти, салаты. В качестве десерта – шоколадный напиток и мороженое.

Подняв бокал с шампанским, Соколов произнес тост:

– Ганна, я не хочу бросаться красивыми словами только ради услаждения ушей… Ганна, я люблю тебя. Я никогда не чувствовал себя счастливее, чем сейчас.

Девушка, потупив глаза, спросила:

– Ты же из Якутии. Знаешь по-якутски?

– Мой друг Айаал меня постоянно учит якутскому, но я очень плохой ученик, – рассмеялся сыщик. – Но кое-какие слова могу произнести.

– Тогда скажи – как будет по-якутски «люблю»?

Сыщик, вспоминая наставления Айаала, неуверенно произнес:

– Таптыбин[34].

– Топтыгин? – улыбнулась она.

– Не топтыгин, а таптыбин. Я тоже сначала думал про мишку, чтобы не забыть слово.

– А как будет «я тебя люблю»?

– Мин эйигин таптыбин, – медленно произнес сыщик, тщательно чеканя каждое слово.

Ганна, подняв бокал и глядя прямо в глаза Соколова, произнесла:

– Мин эйин топтибин.

Сказав это, она стеснительно опустила взгляд.

Соколов притянул ее к себе, горячо поцеловал в губы и спросил шепотом:

– Как будет по-украински – «Я тебя люблю»?

– Я тебе кохаю, – шепнула она в ответ.

Соколов, наполнив бокалы, встал и громко произнес:

– Ганна моя милая, я тебе кохаю!

Седая пара, сидевшая рядом, обернулась и улыбчиво посмотрела в сторону молодых.

Сыщик вновь поцеловал свою любимую, на этот раз гораздо дольше и более страстно под одобрительные кивки пожилой четы.

После ресторана влюбленные гуляли по городскому парку, долго сидели обнявшись на скамейке вдоль аллеи, уединялись в дальних уголках сада, баловались мороженым, качались на качелях… Ганна иногда улыбалась, иногда смеялась, стараясь быть веселой, но ее прекрасные карие глаза выдавали, что девушку одолевают грусть и печаль.

Но вот наступило время расставания. Они стояли на перроне, крепко обнявшись. Щеки у девушки были мокры от слез, Соколов вытирал их своей ладонью и беспрестанно говорил ей слова любви.

В какой-то момент она всхлипнула и тихо проронила:

– Сергей, мы больше никогда не увидимся.

– Почему так думаешь? – удивленно вскинул голову сыщик. – Я тебе напишу письмо и все объясню… Ганна, мы обязательно будем вместе, без тебя не смогу дальше жить. Я люблю тебя, я тебе кохаю.

– Я тебя тоже полюбила и даже не представляю, что будет со мной, когда ты уедешь, – сквозь слезы проговорила она. – У меня такое чувство, что мы видимся в последний раз.

– Не говори так, Ганночка, мы будем вместе, и это произойдет скоро. Я заберу тебя к себе.

Девушка, еле сдерживая рыдания, прижалась к любимому. Послышался крик проводницы: «Поезд трогается с места, всем садиться в вагоны!»

Соколов зашел в вагон и прильнул к окну. Ганна плакала и махала ему рукой, следуя за поездом, уносящим ее счастье куда-то в заоблачную даль.

Сердце у сыщика сжалось от тоски, глаза его были полны слез.

8

Соколов прибыл домой рано утром. Первым делом он решил позвонить следователю, чтобы рассказать о командировке. Узнав, кто звонит, Черных воскликнула:

– Приехал?! Надо срочно встретиться, тут меня комитетчики замордовали!

– Жди, Марина, бегу!

Когда сыщик влетел в кабинет к Черных, та вскочила на ноги и, обняв, поцеловала его в щеку.

– Спасибо тебе, Сергей! Наконец-то личность преступника установлена, теперь дело можно спокойно отправить в суд!

– Марина, откуда ты все узнала? – недоумевал сыщик. – Комитетчики успели сообщить?

– Они самые, – рассмеялась следователь. – Им уже звонили из Москвы и сообщили, что украинские чекисты выявили военного преступника, который находится у нас в тюрьме. Я сразу сказала нашим особистам, что это не заслуга украинского КГБ, а лично твоя.

«Не только моя, но и Ганны», – с теплотой подумал о девушке сыщик.

– А кто из чекистов будет заниматься Кабалюком? – спросил он следователя.

– Чикин.

– Кабалюк допрошен под своим настоящим именем? – поинтересовался сыщик.

– Пока еще нет, ждала твоего приезда. Когда пойдем на допрос, возьмем с собой и Чикина. Он попросил меня об этом.

– Отлично, втроем и допросим, – кивнул сыщик и поинтересовался: – Когда поедем в тюрьму?

– Раз ты приехал, то завтра с утра и начнем. Встретимся в изоляторе, Чикина я предупрежу.

Прежде чем расстаться, Черных смешливо поинтересовалась:

– Что такой грустный-то, влюбился, что ли? Ах да, соскучился, бедненький, по своей женушке!

Соколов, ничего не говоря, вышел из кабинета.

На следующий день сыщик с утра был в тюрьме. Следователя и комитетчика еще не было, он заказал арестованного и коротал время в следственном кабинете. Его не покидали думы о своей любимой. Испытав в жизни любовь с первого взгляда, он теперь жил только этой мыслью, не думая ни о чем другом. Когда он в сладостных грезах закрывал глаза, перед ним появлялась Ганна, он хотел прижать ее к себе и ласкать, и ласкать до бесконечности… Открыв глаза, сыщик впадал в еще более сильное уныние и тоску.

Вскоре пришли Черных и Чикин, а через минуту в кабинет завели арестованного. Увидев его, сыщик воскликнул:

– О, Потопельник! Долго же ты скрывался за спиной героя!

Арестованный вздрогнул от неожиданности и присел на предложенный стул. Он уже понял, что про него узнали нечто большее, поэтому настороженным взглядом наблюдал за прибывшими.

Сыщик продолжил:

– Перед нами сидит Потопельник, он же Кабалюк Тарас Фролович, он же прихвостень фашистов, который более тридцати лет скрывался под именем настоящего героя войны.

Черных достала бланки и, разложив на столе, предложила арестованному:

– Тарас Фролович, я хочу вас допросить. Вы не против?

Весь покрасневший и вспотевший от неожиданности, Кабалюк еле слышно выдавил:

– Вы ошибаетесь, я не Тарас Фролович. Моя фамилия Левчук, я ветеран войны.

– Какой ты ветеран?! – не выдержав, вскрикнул сыщик. – Если ты и ветеран, то ветеран гестапо! Даже и не пытайся юлить, я только вчера приехал из Борислава.

Услышав о Бориславе, арестованный задрожал и замкнулся в себе.

– Разрешите, – вклинился в допрос Чикин. – Марина Станиславовна, я сейчас расскажу, чем занимался этот гражданин во время войны. Ответ из Киева поступил только нынче ночью.

– Да, я слушаю, – кивнула Черных и подчеркнуто добавила: – Мне очень любопытно, почему этот гражданин так долго прятал свое имя.

Чикин, держа в руках кипу бумаг и изредка поглядывая на них, начал говорить:

– Кабалюк Тарас Фролович, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, уроженец города Борислав. До войны батрачил у пана-помещика. В тридцать девятом, когда в Бориславе была установлена советская власть, он люто возненавидел новый строй, примером чего может послужить поджог со своим соратником Карповичем продовольственного склада. Их заключили в тюрьму во Львове, но суда так и не дождались – началась война, немцы их освободили. Они возвращаются обратно в Борислав, где поступают в распоряжение назначенного немцами комиссара города – ярого националиста Бесараба и участвуют в массовых казнях мирного населения, преимущественно еврейской национальности. Излюбленным приемом убийства молодых женщин у Кабалюка было утопление. Как показывает Карпович, Кабалюк при нем лично утопил трех женщин – одну в копанке, двоих в водоеме. От этого он получал сильное удовольствие и целый день мог быть в веселом расположении духа. За оригинальный способ убийства он получил прозвище Потопельник, то есть по-украински – утопленник. Летом сорок третьего Кабалюк и Карпович узнают, что создается дивизия СС, которая будет состоять из украинцев-добровольцев, и едут во Львов. Желающих вступить в эту дивизию, именуемую «Галичина», слишком много, формирование уже укомплектовано, все позарились на хорошее довольствие и обещания всяких благ после победы германских войск над Советами. Поэтому друзья попали в батальон полиции, которая занималась карательными операциями против партизан и мирных жителей. Кабалюк свои привычки не бросил и во время рейда всегда находил себе в качестве жертвы молодую женщину, которую топил в воде. Карпович был свидетелем пяти-шести таких случаев. Летом сорок четвертого, когда наши войска освободили Львов, Карпович был арестован, предстал перед судом и расстрелян, а Кабалюк пропал. Его искали везде, но не смогли найти. Далее следы его теряются вплоть до сегодняшнего дня.

– Ну что, Потопельник, доволен? – усмехнулся Соколов. – Далее я попытаюсь воссоздать картину твоих преступлений в послевоенное время. Итак, в сорок четвертом тебе удается ускользнуть от наказания. Будь уверен, если бы тебя тогда поймали чекисты, пошел бы следом за своим приятелем Карповичем, но увы! Ты на нелегальном положении и лихорадочно ищешь документы прикрытия. В сорок седьмом в составе строительной бригады выезжаешь в Белоруссию. Недалеко от города Бобруйска бригада строит коровник для колхоза. Ты замечаешь, что председатель колхоза Левчук внешне похож на тебя, поэтому тайком проникаешь в его кабинет и крадешь его документы, а также орден Красной Звезды. Теперь ты Левчук. В сорок восьмом ты в составе другой бригады выезжаешь в Псковскую область, где строишь коровник. Там убиваешь своим излюбленным способом некую Савватееву, тебя задерживают. Тут обнаруживаются твои писательские способности – ты обращаешься к самому Сталину. Читал ли Сталин твою жалобу, доподлинно неизвестно, но факт остается фактом – письмо дошло до секретариата ЦК ВКП(б). Следователи не стали копаться в твоей биографии и, исполняя волю партии о бережном отношении к лицам, которые проливали кровь за Родину, освобождают тебя из тюрьмы. В пятьдесят восьмом ты объявляешься в Таганроге. Где ты был эти десять лет и кого за это время убил, следствию еще предстоит уточнить. Итак, ты в Таганроге. Здесь ты знакомишься с Сашко Клавдией, начинаешь с ней сожительствовать и вскоре ее убиваешь, утопив на пляже. Почему убил? Тут только одно предположение – она заподозрила, что ты не тот, за кого выдаешь себя. Тебя снова задерживают, но ты, будучи подкованным, обращаешься к Хрущеву, и история с твоим чудесным освобождением повторяется. Идем дальше. В конце шестидесятых ты объявляешься в Киеве. Где все это время жил, предстоит уточнить. Ты начинаешь сожительствовать с некой Пелагеей. Она подозревает в тебе не белоруса-фронтовика, а западного украинца с темным прошлым, и странным образом заканчивает жизнь в ванне с водой. Никто не заподозрил, что труп Пелагеи криминальный, поэтому ее смерть относят к несчастному случаю и хоронят. Ты остаешься на жилплощади покойной. Наступает семьдесят пятый год. Тебе, как фронтовику, по месту работы выделяют санаторно-курортную путевку в Трускавец. Далее я немного пофантазирую: ты сначала отказываешься от путевки, ссылаясь на занятость и крепкое здоровье, но местком настаивает. А на самом деле ты боишься, что тебя в Трускавце могут опознать, ведь это твои родные места. Но ностальгические воспоминания берут верх, и ты, немного подумав, решаешься на рискованный шаг. В санатории тебя узнает твоя землячка Сухорученко и заканчивает жизнь в ванне с «Нафтусей». Тебя задерживают, но ты готов к этому и строчишь письмо Брежневу. Вскоре тебя освобождают, а бедную Сухорученко хоронят, как погибшую в результате несчастного случая. Уже понимая, что кольцо вокруг тебя сжимается, ты решаешь уехать подальше от центра и перебираешься в Якутию. Здесь ты вроде бы успокоился, да и годы берут свое, но желание убивать женщин у тебя нет-нет да появляется. Когда ты ремонтировал стол у Плаховой, у тебя уже созрел план убить ее. Ты похищаешь запасной ключ и ночью возвращаешься. Подкрадываешься к кровати, несколько раз бьешь ее ножом. Она смертельно ранена, поэтому не оказывает тебе достойного сопротивления. Ты берешь ее на руки и кладешь в ванну, спускаешь воду. Женщина еще жива и захлебывается водой. Ты режешь ей горло и уходишь. Дверь оставляешь незапертой, чтобы подумали, что хозяйка сама открыла ее преступнику, а вот с запасным ключом получилась промашка – ты забыл его повесить обратно на гвоздик и опрометчиво оставляешь в кармане куртки. Но ты спокоен – по твоим подсчетам, труп найдут через несколько дней, за это время ты успеешь уничтожить все улики. Но увы, за тобой пришли в это же утро, и это не входило в твои планы. Ну как мой рассказ, господин Кабалюк?

Сыщик испытующе посмотрел на арестованного.

– Конечно, все вроде бы складно и к месту, – усмехнулся арестованный. – Да, я Кабалюк Тарас Фролович. Но я заявляю, что никого не убивал. Да, служил у немцев, да, хотел вступить в дивизию «Галичина», да, служил в полиции, но в кровавых делах я не замешан. Я был батальонным интендантом и занимался хозяйственными делами. А после войны я никого пальцем не тронул, не то что убить.

– А почему не явились с повинной, если на вас нет крови? – спросил его Чикин. – После войны были объявлены три амнистии на приспешников фашистов-коллаборационистов.

– Как-то испугался, – пожал плечами арестованный. – Тогда с нашим братом долго не разбирались.

– Не ври, – жестко отрезал Чикин. – Тысячи бандеровцев помилованы и живут нормальной жизнью советского человека.

– Ну так получилось, – вздохнул Кабалюк. – Не нашел в себе силы.

– Марина Станиславовна, хочу сделать заявление, – обратился к следователю Чикин. – Наши коллеги из Львова нашли двух свидетелей злодеяний Кабалюка на территории Украины.

Услышав про это, Соколов проговорил со злостью:

– Слушай, Потопельник, если твоего дружка Карповича шлепнули, думаешь, что нет больше свидетелей твоих злодейств в военное время? Как бы не так! Ответишь по всей строгости закона. Тебе сейчас шестьдесят четыре года. Надеешься избежать расстрела?[35] Да «пятнашка»[36] для твоего возраста равносильно расстрелу.

– На то ваша воля, – сквозь зубы проговорил арестованный. – Расстрелять старого человека только за то, что ненавидел советскую власть, Сталина, вы, конечно, можете. Но моих последователей много, когда-нибудь на обломках нынешнего строя появится новая свободная Украина…

– Гражданин Кабалюк, не изображайте из себя идейного борца, радеющего за украинский народ, – прервал его Чикин. – Ты пошел служить немцам за хорошее довольствие и сытое существование. А еще ты мечтал утолить свою больную фантазию по умерщвлению молодых женщин.

– Оскорбляйте, унижайте меня, фронтовика…

Тут Кабалюк осекся, осознав, что ляпнул лишнее и продолжил:

– …борца за свободу своего народа.

– Кабалюк, он же Потопельник, – бросил в его сторону сыщик. – Немногим более двух дней назад во Львове мне пришлось столкнуться с твоим последователем. Думаешь, что такие люди построят новую Украину? Черта с два! Сомневаюсь, что бандеровское отродье способно на это – на ненависти, жестокости, бесчеловечности нельзя что-то созидать. Прежде всего украинский народ и пнет твоих последователей в зад.

– Ну, это мы еще посмотрим, – угрожающе высказался арестованный. – Когда-то придет наше время.

– Что смотреть-то? – рассмеялся сыщик. – Тебя, предателя Родины, вычислили твои же земляки – молодые оперативники уголовного розыска, и, между прочим, все украинцы. Вот они настоящие патриоты своей страны, а не твои оголтелые бандеровцы.

– Ничего, ничего, придет время, со всех спросим! – брызгая слюной, крикнул Кабалюк. – Всех на ножи!

– А вот это ваше истинное лицо, – усмехнулся Чикин, обращаясь к арестованному. – Резать, убивать, калечить…

– Все, маски сброшены, окончен бал! – воскликнул Соколов, подытоживая разговор, и обратил свой взгляд на Черных: – Марина Станиславовна, ваше слово!

9

Уже следуя из тюрьмы на работу, Черных облегченно вздохнула:

– Ох как хорошо-то! Сейчас дело Кабалюка направлю в суд, а там оно пройдет без сучка и задоринки. Лет пятнадцать получит, а потом пусть его забирают на Украину и доказывают другие преступления. Расстрелять не расстреляют, но он уже никогда не выйдет на свободу.

– Не знаю, не знаю, – скептически помотал головой сыщик. – Плохие люди просто так не умирают. Выйдет на свободу под восемьдесят лет и продолжит гадить вокруг себя. К таким выродкам нужно применять только расстрел.

– Согласна, – кивнула следователь. – К таким предателям нужно применять высшую меру социальной защиты.

– А знаешь, Марина, его с большой натяжкой можно назвать предателем. Чтобы быть предателем – надо кого-то предать. Это тот человек, который вроде бы был нашим, советским гражданином, жил с нами общей жизнью, а когда пришли немцы, перешел на их сторону. А Кабалюк настоящий вражина, он никогда не был нашим и всегда старался нам насолить. Так что ему некого и нечего было предавать, он с молоком матери впитал в себя ненависть к нам и поступательно вредил всем стремлениям советского народа.

Черных, внимательно посмотрев на Соколова, проговорила с улыбкой:

– Нет, Сергей, твое настроение мне определенно не нравится. После командировки ты заметно изменился, в глазах какая-то грусть, о чем-то постоянно думаешь. Только не говори, что влюбился в какую-нибудь красивую украинку.

– Влюбился, Марина, влюбился, – признался сыщик. – Все уже по-взрослому, не могу найти себе места.

– Так ты же женатый! – удивленно воскликнула Черных. – Как хочешь выйти из этого положения?

– Марина, мы с женой на грани развода, уже более полугода живем врозь.

– Вот те раз! А говорил, что любишь только ее!

– Говорил неправду. Каюсь.

– А ребенок? У вас же дочка?

– Дочку я не брошу, пусть живет между мной и матерью.

– Ух, как все серьезно у вас, оказывается, – покачала головой следователь и заговорщически толкнула в бок: – Если не секрет, расскажи, кто она такая.

– Девушка…

– Но не парень же! – рассмеялась она. – Кто она такая, где работает, как выглядит. Утоли, пожалуйста, мое женское любопытство.

– Работает в милиции младшим инспектором уголовного розыска. Зовут ее Ганна. Она одна из тех, кто помог мне установить личность этого Кабалюка.

– Красивая?

– Она бесподобна. Между нами случилась любовь с первого взгляда.

– И как дальше?

– Хочу решить вопрос насчет развода и привезти ее сюда.

– Приедет? Не побоится морозов?

– Приедет, – тепло улыбнулся сыщик. – Мы любим друг друга.

Вечером на работе Соколов задумчиво перебирал бумаги. Из головы не выходил образ Ганны. Ее тихая улыбка, ее звонкий смех, прекрасное лицо и стройный стан постоянно стояли перед его глазами.

От теплых воспоминаний сыщика отвлек звонок телефона. На том конце провода была жена Роза.

– Соколов, где ты пропадаешь, я уже три дня тебя ищу?! – с претензий начала она свой разговор.

– Был в командировке.

– Где?.. Впрочем, это мне неинтересно. Надо встретиться и поговорить.

– А давай по телефону. Мне просто некогда.

– По телефону так по телефону! – вдруг сердито выкрикнула она. – Соколов, мне надо устраивать свою жизнь!

– Устраивай. А кто мешает-то?

– Ты мешаешь! Нам надо официально развестись.

– Развестись?! – облегченно выдохнул сыщик и с готовностью, боясь спугнуть удачу, спросил: – Что нужно от меня для этого?

– Соколов, ты бы хоть скрывал свою радость, а то голос твой звенит от радости, – недовольно хмыкнула Роза. – Кого-то уже успел найти? Впрочем, мне это тоже неинтересно. Завтра с утра встречаемся в суде, заявление от нас двоих я уже подала.

– Так, может быть, без меня и разведут нас?

– Соколов, не ерничай! Завтра в десять в суд! – сердито отрезала жена.

Положив трубку, сыщик в волнении прошелся по кабинету.

«Это предначертание сверху, – думал он, унимая сердцебиение, – кто-то из высших сил, видя нашу с Ганной любовь, решил поторопить события! Теперь я свободен и смогу соединиться со своей любимой!»

На следующий день судья – женщина преклонного возраста, выслушав супругов, дала им полгода на обдумывание, но это уже не меняло планов сыщика. Развод был делом времени, и уже смело можно было мечтать о скором и безмерном счастье с любимой девушкой.

В этот же вечер Соколов, оставшись один в кабинете, включил транзисторный приемник и, поймав радиоволну «Маяка», взялся за письмо к своей любимой. Он долго думал, с чего начать, как открыться перед Ганной о своей жене и о предстоящем с ней разводе, как предложить девушке руку и сердце, но, не придя к однозначному решению, взял ручку и стал писать:

Здравствуй, моя любимая Ганночка!

Когда мы попрощались на перроне, у меня чуть сердце не разорвалось от грусти расставания с тобой. Ганна, ты даже не представляешь, как я люблю тебя! Это я ощутил еще больше, когда тебя нет рядом со мной.

Ганна, я не нашел в себе силы рассказать тебе всю правду о себе. Я боялся, что ты, узнав о том, что женат, отвергнешь меня, и я больше никогда не увижу тебя. Да, я женат, но скажу честно: мы с ней никогда не любили друг друга, у нас совершенно разные интересы, поэтому подали заявление о разводе. Ганна, прости меня за то, что был не совсем искренен, но на этот шаг пошел только ради нашей с тобой любви…

Тут сыщик задумался и поневоле стал слушать «Концерт по письмам» «Маяка». Диктор-женщина говорила поздравительную речь:

– Житель Певека[37] Маслов Петр Захарович поздравляет свою любимую жену Маслову-Кравченко Юлию Владимировну с днем рождения и с тридцатилетием совместной жизни. В далеком пятьдесят третьем молодой ученый с Чукотки во время обучения в аспирантуре Киевского политехнического института встретил свою будущую жену-красавицу Юлию, коренную полтавчанку, и позвал ее с собой на Север. Она с радостью согласилась уехать с любимым на край земли. И вот тридцать лет они живут в любви и согласии в самом северном городе нашей необъятной страны. У Масловых четверо детей, которые на радость родителям подарили им четырех внуков. Мы присоединяемся к поздравлениям главы большого семейства Петра Захаровича и по его просьбе включаем песню популярного артиста эстрады Кола Бельды «Увезу тебя я в тундру».

Послушав песню до конца, сыщик продолжил свое письмо любимой:

– Ганна, выходи за меня замуж. Я люблю тебя и буду любить всегда, что бы со мной ни случилось. Ты единственная и последняя моя любовь.

Как только напишешь ответ с согласием выйти за меня замуж, я приеду к тебе, и мы уедем на край земли.

А теперь я спою для тебя песню. Представь вместо Кола Бельды меня и послушай, как я тебя увезу к себе домой:

Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам,

Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам.

По хрустящему морозу поспешим на край земли

И среди сугробов дымных затеряемся в дали.

Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним

И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю.

Ты узнаешь, что напрасно называют север крайним,

Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю.

Увезу тебя я в тундру, увезу тебя одну,

Ярким северным сияньем твои плечи оберну,

Ничего, что здесь метели, не беда, что холода,

Если ты полюбишь север, не разлюбишь никогда.

Ганна, сказать честно, я оленей и северное сияние еще не видел в глаза. Мы с тобой обязательно поедем в Заполярье, чтобы увидеть этих красивых животных и явления природы.

Любимая, я буду с нетерпением ждать от тебя письма.

Жду, целую, скучаю, твой Сергей.

Опустив письмо в почтовый ящик, Соколов ждал ответа полтора месяца. Уже середина августа, и нет никаких вестей от Ганны.

Отчаявшись и подумав, что девушка не простила его недомолвки, Соколов написал второе письмо.

Любимая моя Ганна!

Ты мне не ответила, и я теряюсь в догадках, почему ты молчишь. Если ты обиделась на меня, то, пожалуйста, прости. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Ганна, я не могу без тебя, я люблю тебя так сильно, как никто другой не сможет полюбить.

Ганночка моя, напиши мне, и я, бросив все на свете, примчусь к тебе.

Любимая, ответь мне, пожалуйста.

Целую крепко-крепко, твой Сергей

На второй день, как Соколов отправил письмо, ему позвонили. Услышав, кто ему звонит, он радостно воскликнул:

– Богдан, это ты?! Здравствуй, дорогой мой друг! Откуда звонишь?

– У нас в Бориславе плохая связь, я звоню из Львова. Сергей, ты извини меня, но я прочитал твое письмо для Ганны. Из секретариата передали мне…

– Не понял. А почему Ганна сама не взяла это письмо? – удивленно спросил Соколов.

– Нет Ганны, – глухо ответил Богдан.

– Как нет?! А куда уехала?

– Нет ее. Погибла она.

– К-к-как погибла? Ты что несешь-то?!

– Погибла наша Ганна, разбилась на машине. Уже месяц как похоронили.

– Богдан, скажи, что ты пошутил! Богдан, все это неправда, да?! – дрогнувшим голосом крикнул сыщик.

– Такими словами не шутят. Поехали во Львов с отчетом, навстречу выскочил МАЗ. Никаких шансов, погибли оба – она и Андрей.

Соколов, бросив трубку на стол, долго сидел, схватившись за голову. Когда сыщик вновь поднял трубку, Богдан был еще на связи, он грустно промолвил:

– Я знал, что она любила тебя. Как ты уехал, ее словно подменили. Из той веселой девчонки она превратилась в грустящую девушку. Постоянно думала о тебе. Начнем о чем-то говорить, она улыбнется так тоскливо и скажет: «А помните, как приезжал Сергей и сделал то-то и то-то».

– Где похоронили? – плача, спросил Соколов.

– На городском кладбище.

Рыдания рвались из груди сыщика, он, не в силах дальше разговаривать, бросил телефонную трубку.

Сыщик добрался до сейфа, открыв его, достал бутылку горилки, которую привез из украинской командировки и хранил до лучших времен, и, раскупорив, полностью опустошил ее прямо из горла.

Он, пошатываясь, шел по ночному городу домой. Слезы застилали глаза, губы беспрестанно шептали: «Ганна, моя Ганнушка! Любимая моя, почему же ты покинула меня?!»

На второй день Соколов не пришел на работу. На вечерней планерке начальник угрозыска Поликарпов поднял оперативника из его группы и спросил:

– Что случилось с Соколовым? Почему его сегодня нет на работе?

– Вадим Петрович, он заболел, – пролепетал оперативник, заранее зная, что Поликарпова не обмануть.

– Не вешай мне лапшу на уши! – рявкнул начальник. – Запил?!

– Есть немного, – признался сыщик. – У него какое-то горе.

– Что за горе?

– Не говорит.

– Что за оперативник, который не может узнать, отчего человек пьет? – укорил подчиненного руководитель и приказал:

– Подгони машину, съезжу сам и все разузнаю.

Когда Поликарпов постучался в дверь, Соколов, удивленно глянув на своего начальника, молча развернулся и нетвердой походкой направился в кухню. Он сел за стол и опустил голову, ожидая взбучки от своего руководителя. Поликарпов, оглядев кухню и заметив несколько пустых бутылок от водки, разбросанных по полу, озадаченно хмыкнул:

– Что случилось? Почему пьем?

– В-Вадим П-Петрович, д-дайте м-мне о-отпуск, – еле ворочая языком, попросил он. – И-или м-мне п-писать р-рапорт на у-увольнение?

– Итить твою налево! – выругался начальник угро. – Уволиться он хочет! А кто будет работать вместо тебя?! Расскажи, наконец, что с тобой случилось, какое горе, что даже на работу не ходишь?!

– Лю-бимая по-гибла, – икая, всхлипнул сыщик.

– Жена?! – поразился Поликарпов. – Когда?!

– Нет, Ро-за жи-ва. Погибла Ган-на.

– Какая Ганна?! А жена?!

– С же-ной мы в раз-воде. Ганна – моя не-веста.

– А где она погибла? У нас?

– Нет, на У-краине.

– Каким образом?

– Дорожно-транспортное… Авария.

– А когда ты с ней познакомился? Во время командировки?

Сыщик молча кивнул головой.

– Эх, не хотел же я тебя отправлять в эту командировку! – сожалеюще покачал головой руководитель и спросил: – Хочешь съездить на похороны?

– На могилу, – прорыдал оперативник. – Ее уже похоронили.

Начальник угрозыска, поискав глазами, нашел в шкафу граненый стакан, наполнил его до краев водкой и тихо произнес:

– Пусть земля ей будет пухом.

Опустошив стакан, он приказал:

– Больше не пей, завтра придешь и напишешь рапорт на отпуск с выездом.

– Спасибо, В-Вадим Петрович, – вытирая слезы, кивнул сыщик в знак благодарности.

10

В Борислав Соколов добрался ближе к полудню. Устроившись в той же гостинице «Готель Карпати», он пришел в отдел милиции. Богдан, увидев Соколова, обнял его и спросил:

– Когда прибыл?

– Только что.

– Тогда поедем ко мне, пообедаем, а потом посетим могилу Ганны.

Мирослава, заранее зная о причине приезда гостя, молча кивнула в знак приветствия и разлила по тарелкам борщ.

Сидя за столом, Соколов спросил Богдана:

– Расскажи, как все случилось.

– Примерно через десять дней, как ты уехал, у нас начался переполох. Начальник УВД Львова случайно узнал, что мы тут нашли военного преступника и что все лавры за это достались КГБ. Он учинил разнос нашему начальству и потребовал немедленно доставить ему все документы и справки по этому Кабалюку. Ганна сама напросилась поехать во Львов, когда узнала цель поездки. Они с Андреем не доехали до Львова несколько километров, когда случилась эта трагедия. Водитель МАЗа был мертвецки пьян.

– Оказывается, из-за Кабалюка все случилось, – сквозь зубы процедил сыщик. – Эхо войны достало мою Ганну.

– Получается, что так, – вздохнул местный опер. – Мне кажется, что в эту поездку во Львов она попросилась из-за тебя, из-за воспоминаний о тебе. Вас же обоих связывает этот Кабалюк, вот она и решила довести дело до конца…

– Эх, Богдан, зачем я тогда сюда приехал! Зачем нужно было устанавливать личность этого негодяя? Он так и так скоро бы сдох безвестным. Ганна его последняя жертва, а могло быть совсем по-другому.

– Судьба, – пожал плечами хозяин. – От нее трудно уйти – если не сегодня, то завтра обязательно догонит.

– А ведь она знала, что случится беда, – тихо проронил Соколов. – Когда провожала меня, все время твердила, что это наша последняя встреча.

Когда мужчины собрались выехать, Мирослава упаковала в сумку закуску и спросила мужа:

– Богдан, сколько бутылок возьмете?

Оперативник, немного подумав, ответил:

– Мира, положи две горилки.

– А не много ли будет на двоих?

– В самый раз. Положи лучше три.

– Три?! Тогда добавлю закуски.

Над могилой возвышался временный деревянный памятник с фотографией улыбающейся Ганны, внизу надпись:

Ковальчук Ганна Олександрiвна

25.08.1963—15.07.1983

Сыщик, обняв памятник и весь трясясь и еле сдерживая рыдания, простоял довольно долго, покуда Богдан не тронул его за плечо.

– Давай помянем Ганну. Ей бы сегодня исполнилось двадцать лет.

Рядом с могилой валялись бутовые камни и доски. Быстро соорудив из них столик и сиденья, Богдан наполнил стаканы горилкой и стал говорить:

– Хорошая девушка была Ганна. Она для нас была как солнышко – придет с утра на работу, улыбнется лучезарной улыбкой, и у всех поднималось настроение, придавая нам заряд энергии на весь день. А как ты уехал, она перестала нам дарить эту свою улыбку. Стала грустной, в глазах какая-то печаль, очень часто вздыхала, вспоминая о чем-то. Мы, конечно, знали, что она скучает по тебе, но виду не подавали, так она сама постоянно напоминала о тебе. Говорим о каком-нибудь случае, а она окольными путями переводит разговор о тебе, о твоем пребывании здесь. Сергей, тебе повезло встретить и полюбить такую девушку. Ганна же очень красива, тут многие клеились к ней, но она никого не подпускала к себе, а увидела тебя и сразу влюбилась. Вот что значит любовь с первого взгляда.

Соколов погладил фотографию на памятнике и промолвил:

– Я, когда впервые увидел ее, тоже сразу влюбился. Она была настолько красива и недоступна, что я даже не мечтал, что у нас сложатся отношения. Но тогда все стало развиваться очень стремительно, и за два дня мы с ней породнились, как самые близкие люди. Богдан, ты сказал правду – мне действительно повезло встретить на своем пути Ганну. Эту встречу я ни на что не променяю. Теперь я понимаю, что никогда раньше не испытывал любовь.

Мужчины опустошили свои стаканы, и Богдан стал рассказывать:

– Андрея похоронили на другом кладбище рядом с отцом. Наша ласточка «Жигули» в хлам, не подлежит восстановлению. Ганна и Андрей погибли при исполнении, поэтому памятники будут сооружены за счет МВД, в конце сентября будут готовы. А мы с женой уезжаем на Камчатку. Там в милиции работает мой одноклассник, он и позвал нас, и уже нашел работу для Мирославы в местной школе. Так что, надеюсь, будем встречаться.

– Молодцы, решились уехать на край земли, – улыбнулся Соколов. – Ты же читал: в моем письме есть песня – спой ее для Мирославы.

– Увезу тебя я в тундру? – рассмеялся Богдан. – Думаешь, что не спел? Давно уже исполнил перед ней на коленях.

– И как она?

– Она очень счастлива, что уезжаем.

– Богдан, к тебе будет просьба: скоро придет второе мое письмо, которое я написал еще не зная, что ее уже нет в живых. Ты возьми оба письма и закопай рядом с могилой Ганны – пусть она прочтет.

– Хорошо, сделаю, – кивнул оперативник. – Если к этому времени мы уедем, то попрошу Алексея.

Когда выпили еще по стакану горилки, Соколов попросил Богдана:

– Оставь меня до вечера с Ганной наедине. Посижу, поговорю с ней…

Местный сыщик, посмотрев на часы, ответил:

– Сейчас три, в шесть приеду. Хватит времени?

– Да, спасибо.

Как только Богдан уехал, Соколов встал на колени и, обняв холмик, прошептал:

– Вот я и приехал к тебе, моя Ганночка. Я тебя люблю и буду любить до конца жизни. Прости меня, любимая, из-за меня ты погибла, я никогда себе этого не прощу.

Когда Богдан вернулся к могиле, застал Соколова лежащим с закрытыми глазами рядом с могильным холмиком. Он испуганно растолкал его и, когда тот открыл глаза, облегченно выдохнул:

– Уф, ты что человека пугаешь?! Давно лежишь?

Соколов, ничего не говоря, поднялся и сел на камень.

Богдан разлил горилку и, постояв в задумчивости, сказал:

– Сергей, давай еще раз помянем нашу Ганну.

Когда стаканы были уже пусты, оперативник предложил:

– Сейчас поедем ко мне домой, поужинаем, а потом я отвезу тебя в гостиницу.

Соколов помотал головой:

– Богдан, спасибо. Отвези меня сразу в гостиницу, мне плохо. Завтра я уеду.

– Что так быстро-то? – удивленно вскинул голову местный опер. – К матери Ганны не хочешь зайти?

– Нет, не пойду. Кто я для нее? Случайный человек…

– Вообще-то правильно, – согласился Богдан. – Зачем бередить рану.

Попрощавшись с Богданом возле гостиницы и попросив его, чтобы он нашел и принес ему какую-нибудь фотографию Ганны, он зашел в номер и свалился на кровать. Ночью он спал тревожным сном, резко открывал глаза, вставал с кровати, жадно припадал к бутылке с «Нафтусей», чтобы вновь забыться в беспокойной дремоте. В очередной раз, когда он лег на кровать и закрыл глаза, к нему пришла Ганна. Она тихо улыбается, протягивает руки и до боли родным голосом говорит: «Здравствуй, милый! Ты приехал, чтобы увезти меня на край земли?» Сыщик ликует от того, что смерть любимой была кошмарным сном, хочет обнять ее, но руки хватают воздух, и он резко открывает глаза.

Утром, встав спозаранку с постели, сыщик заметил на столе фотографию размером со спичечный коробок. Он взял в руку снимок и обомлел – с фотокарточки, еле сдерживая улыбку, на него глядела Ганна! Он сел на кровать и долго вглядывался в любимые черты лица, находя что-то еще новое, неповторимое, необыкновенное, близкое сердцу.

На немой вопрос сыщика женщина-администратор объяснила, что ночью приезжали из милиции и попросили оставить фотографию на столе, что она и сделала.

В полдень Соколов был уже во Львове. Он ходил по тем местам, где они гуляли с Ганной. В парке нашел ту скамейку, где они, обнявшись, отдыхали после долгой прогулки, потрогал качели, на которых они качались, купил мороженое в том же киоске…

Тихая тоска и тяжелые мысли глодали его все сильней, он еще острее стал осознавать, что того счастья, которое у него было всего-то два месяца назад, никогда уже не будет. Угнетаемый этими чувствами, он не заметил, как оказался возле ресторана, где Ганна впервые призналась ему в любви.

Стол, за которым они сидели, был занят, и Соколов, подозвав официанта, попросил:

– Я хочу сесть именно за тот стол. Когда он освободится, будьте добры, предупредите меня, я буду ждать в фойе.

Вскоре сыщик сидел за тем самым столом, где Ганна на незнакомом ей языке неуклюже и стеснительно, а оттого еще прекрасней и восхитительней, призналась ему в любви.

Заказав две порции антрекотов с картошкой, Соколов попросил официанта принести бутылку шампанского и разлить в два бокала.

Наполнив бокалы шампанским, официант поинтересовался:

– Вы кого-то ждете?

– Жду, – ответил сыщик. – И буду ждать всю жизнь.

Официант, понимающе кивнув, отошел от стола.

Соколов поднял бокал и прошептал:

– Ганна, я тебе кохаю.

На перроне вокзала Соколов долго стоял в печальной задумчивости, покуда не услышал крик проводницы:

– Всем садиться в вагоны, поезд трогается!

Зайдя в вагон, он встал возле окна. Глаза застилали слезы, ему казалось, что по перрону бежит Ганна и машет ему рукой.

Послесловие