му он молча положил перед администратором помятую трехрублевую купюру. Та прикрыла деньги журналом и кивком головы разрешила пройти в гостиницу.
В лифте Мила с игривой улыбкой заметила:
– Тетка меня приняла за проститутку. В принципе она недалека от истины, ведь ты же купил меня за три рубля.
– Нет, ты не такая, – возразил опер, целуя ее в шею, – ты самая лучшая.
Оперу нравился легкий, необидчивый характер его спутницы, ее самоирония, не присущая большей части прекрасного пола, сравнение которой с падшей женщиной вызвало бы если не крупный скандал, то неплохую ссору с претензиями и истерикой.
Зайдя в номер, влюбленные бросились в объятия, срывая друг с друга одежду.
Думала ли в эти минуты Мила, что в это самое время ее друг Виктор безуспешно пытается перестукиваться с соседними камерами, чтобы узнать, где находится его любимая? Скорее всего, нет.
10
Утром, когда постучались в номер, Мила встала с постели, обернула себя простыней и подошла к двери.
– Кто там?
– Шаров. Где Смирнов?
Узнав, кто стучит, она открыла дверь. Увидев богиню любви с картины Рубенса, Шаров закрыл глаза руками, шутливо отпрянув назад:
– Все, я ослеп!
Мила, смеясь, удалилась в ванную, Шаров зашел в номер и растолкал спящего Смирнова:
– Эдик, вставай.
Тот, кряхтя, сел на кровать и помотал головой:
– Ох, тяжело, кажись, перебрал вчера. Что так рано-то пришел?
– Уже одиннадцать.
С этими словами он тихо толкнул Смирнова в плечо и, кивнув в сторону ванной, показал большой палец:
– Классная телка!
– Ты что все телка да телка? – нахмурился оперативник. – Не телка она, а хорошая девушка. Может быть, у нас все серьезно…
– Как серьезно? – удивленно спросил Шаров. – А жена?
– А-а-а, – махнул рукой Смирнов, – не твое это дело.
– Эдик, я уже забронировал билеты на завтра, – доложил Шаров, отвлекшись от разговора о девушке. – Надо выкупить до двенадцати, дай мне все паспорта и требования.
Когда Шаров, взяв документы, покинул номер, из ванной вышла Мила; Смирнов, лежа на кровати, потянул к ней руки:
– Иди ко мне, милая…
В час дня пришел Шаров и с порога крикнул:
– Молодежь, вставайте, едем ко мне!
– А мы и не спим, – крикнул из ванной Смирнов. – Мила пошла в буфет за нарзаном.
Вскоре пришла Мила с двумя бутылками минеральной воды, к этому времени из ванной вышел Смирнов, и Шаров объявил:
– Купил билеты на завтра, рейс в шесть вечера. А теперь все едем ко мне, никаких отговорок я не принимаю!
Смирнову не хотелось никуда ехать, он хотел остаться наедине со своей любимой девушкой, еще не насытившись ее любовью; им всецело овладело непреодолимое желание бесконечно ее ласкать, гладить ее нежную бархатистую кожу, смотреть в бирюзовые глаза…
Но Шаров был непреклонен:
– Едем, и все!
Скрепя сердце Смирнову пришлось дать согласие.
У матери Шарова оказался старый, но довольно добротный просторный дом в живописном уголке на окраине Сочи. Во дворе находилась пожилая женщина семидесяти лет в длинной и теплой шерстяной кофте, очевидно, связанной ей самой. Увидев сына с друзьями, она приветливо улыбнулась:
– Проходите, гости дорогие, мы вас ждем еще со вчерашнего дня.
Внутри дома были женщина старше сорока лет, молодая девушка и парень.
– Познакомьтесь, мои коллеги Эдуард и Людмила, – представил Шаров гостей и, указав на домочадцев, объявил: – Моя сестра Светлана, племянник Никита и его жена Люба. А мою маму зовут Екатерина Васильевна.
– Мужики, баня уже готова, идите парьтесь, а мы тем временем накроем стол, – скомандовала мама Шарова и поинтересовалась у Милы: – Доченька, а ты любишь париться?
– Нет, – мотнула головой девушка, – не привыкла.
– Ну, тогда поможешь нам накрыть стол.
– С удовольствием! – радостно откликнулась она.
Племянник отказался париться, мужчины вдвоем пошли в баню. После парной они разговорились.
– Как ты собираешься поступать с Людой дальше? – поинтересовался Шаров у напарника. – Ее же привлекут к уголовной ответственности за укрывательство или недоносительство. Минимум два года условно получит.
– Нет, она в этом деле не замешана, – мотнул головой оперативник. – Я переговорю со следователем, чтобы ее пустили по делу как свидетельницу.
– А тебе это надо? Зачем ее выводить из уголовного дела?
– Нет, она пойдет свидетелем, – твердо заявил опер.
– Не понимаю я тебя, – развел руками Шаров. – Мимолетом встретились – и такие заботы. В чем причина-то?
– Понимаешь, Лаврентий, когда увидел ее впервые, понял, что до этого момента я не жил, а существовал. Она перевернула все мои представления о любви, о женщине…
Смирнов от волнения говорил быстро и сбивчиво, отчаянно жестикулируя руками.
– Что, втюрился в нее окончательно? – с усмешкой поинтересовался Шаров.
– Да, влюбился впервые в жизни, – ответил ему опер, стуча кулаком по груди. – Влюбился, и все!
– Но у тебя жена, ребенок. Как быть с ними?
– Видишь ли, Лаврентий, не люблю я ее, жену свою. Женился по расчету, а теперь мучаюсь…
– Ну, до вчерашнего дня я что-то не замечал, что ты так уж сильно мучаешься, пока не встретил эту красавицу, – едко задел Смирнова старый оперативник. – Все это временное, скоро забудешь свою кралю и будешь дальше жить с женой, как будто ничего и не случилось.
– Нет! – вскрикнул Смирнов. – Я без нее не смогу жить дальше!
– Хорошо, хорошо, живите, – похлопал Шаров своего напарника. – Но будь осторожен, ты вступил в очень опасную игру. Поверь мне, старому оперу, многие плохо кончили, встретив на своем пути роковую женщину. А сдается мне, что девушка из той когорты – из-за нее убили человека.
– Я это понимаю, – кивнул опер, соглашаясь, – но ничего с собой не могу поделать.
– Давай, одеваемся, идем в дом, – скомандовал Шаров. – Женщины уже накрыли стол.
Стол был накрыт богато. Чего только не было здесь: свежие овощи и фрукты, различные соленья, розовое сало, гусь в большой чугунной гусятнице, бараньи ребрышки. Перед тем как приступить к этой божественной трапезе, Шаров налил мужчинам горилки, а женщинам наливку темно-вишневого цвета собственного изготовления и произнес тост:
– Дорогие мои! Сегодня у меня в гостях находятся мой друг Эдуард и его девушка Людмила. Мы все коллеги, работаем вместе (от этих слов Мила улыбнулась краешком губы и незаметно толкнула коленом Смирнова), вот теперь приехали в командировку в мой родной Сочи. Спасибо Эдуарду, что он взял меня с собой, ведь я уже два года не видел мою любимую мамочку, – с этими словами он чмокнул маму в щеку. – Давайте выпьем за наших гостей и пожелаем им семейного счастья!
Когда рюмки были опустошены, мама Шарова, глядя на Милу и опера, с восторгом заметила:
– Какая же вы красивая пара! Дети ваши будут просто ангелочки!
Смирнов зарделся от такого комплимента, Мила смущенно склонила к нему голову.
Так они сидели до ночи, в перерывах гуляя по саду и отдыхая в беседке под гогот домашних гусей. К большому сожалению Шарова, Смирнов, опустошив три рюмки горилки, отказался от дальнейшего питья, взирая влюбленными глазами на свою прелестную подругу.
Молодым на ночь постелили общую кровать в отдельной комнате. Когда Мила уснула, опер, прижавшись к своей любимой, с тревогой ждал наступления завтрашнего дня. Он не хотел, чтобы наступило это «завтра», которое сулило ему навсегда или на время расставание со своей первой любовью. Он не знал, доведется ли им вновь встретиться, как сложится судьба девушки во время следствия и суда, сможет ли он ее защитить. Его воспаленный любовью ум отказывался признавать, что девушка с легким чувством предала своего друга, который сейчас томится в камере, с такой же легкостью она может предать и его. Уже не способный к анализу, он видел в девушке только идеальное и добродетельное. Уткнувшись в волосы любимой и вдыхая ее чарующий запах, он не заметил, как уснул.
Утром, позавтракав, Смирнов распорядился:
– Лаврентий, ты сейчас нас отвези в гостиницу, а сам приедешь часика в три. Заберем задержанного и поедем в аэропорт.
Вскоре влюбленная пара прибыла в гостиницу, часы показывали одиннадцать дня.
– Давай посидим в буфете, попьем кофе, – предложил Смирнов, на что девушка ответила согласием. Посадив ее за стол, опер заказал буфетчице две чашки кофе и сдобные булочки с изюмом. Мила отщипнула изюм из булочки, запив его кофе, и поинтересовалась:
– Эдик, что мне грозит?
– Если следствию станет известно, что ты знала об убийстве, но не сообщила об этом органам, то тебя могут подтянуть под статью. А с другой стороны, ты откуда могла знать, что совершено преступление? Мало ли что говорил Кравцов, может быть, он врал. Ты же труп не видела, он не возил и не показывал его тебе?
– Нет, конечно!
– Вот и все. Он тебе ничего не говорил, ты не знала, что он убил человека.
– Мне так и говорить следователю?
– Да, так и говори, стой на своем. А Кравцов не будет тебя топить?
– Не должен… Нет, не будет.
– А если узнает о наших с тобой отношениях?
– Но он же пока не знает…
– Когда-то все равно узнает.
– Тогда не знаю, – неуверенно ответила Мила.
– Ладно, Люда, все будет хорошо. Я попробую переговорить со следователем, чтобы тебя вывели из дела.
– Спасибо, Эдик.
Смирнов немного поерзал на стуле и спросил:
– А как нам дальше быть с тобой?
– Что «как»? – удивленно спросила она.
– Наши с тобой отношения… Я влюбился и не представляю без тебя свою дальнейшую жизнь.
– И я тоже, – ответила она, взяв его за руку. – Но ты же женатый.
– А откуда узнала? – обрадовавшийся было от взаимности, он оторопел. – Я сам хотел тебе только что об этом объявить.
– Я чувствую женатых мужчин, – ответила она и, с интересом глянув в глаза опера, спросила: – И что ты хотел мне сказать?
– Что я женатый, что имеем ребенка… Люда, я уйду от нее, между нами нет никакой любви. Это я говорю не потому, что хочу понравиться тебе. Просто между нами давно уже наметился разлад, наш развод был делом времени, а тут в моей жизни появилась ты…