– Алексей Никифорович, добрый вечер! Это я, Владимир Петрович.
Прокурор хорошо знал звонившего. Это был один из старейших и уважаемых судей, с которым они в молодости вместе проработали следователями прокуратуры.
– Здравствуй, Владимир Петрович, здравствуй, дорогой! – поприветствовал он судью. – Как твои дела, как здоровье, как поживает супруга?
– Все нормально, Алексей, живем, не тужим, воспитываем внучат… Я вот о чем хотел поговорить с тобой.
– Говори, я слушаю.
– Скоро к нам придет судьей один товарищ из милиции. Он убил человека, расследовал твой следователь, но его оправдали…
– Помню, помню. – Прокурор прервал судью на полуслове. – Фамилия его Смирнов, он в кабинете из своего табельного оружия застрелил человека.
– Так вот, надо его остановить. Не хватало, чтобы убийца судил людей.
– Но это вопрос к суду. Вы же его оправдали, а мы со своей стороны опротестовали оправдательный приговор, но Верховный суд все оставил в силе.
– Да это все судья Векшина. На нее сверху надавили, она и вынесла оправдаловку.
– И как теперь? – спросил прокурор. – От меня что требуется? Все необходимое мы сделали, но в суде нас не поддержали.
– Алексей, я добьюсь того, чтобы отменили оправдательный приговор, а ты со своей стороны поручи толковому следователю найти хорошую зацепку по делу. Осудить надо этого милиционера – убил человека и разгуливает на свободе.
– Добро, поручу. Что еще?
– В принципе все. Я дам знать, когда пойдут движения.
Через месяц приговор был отменен.
Следователь прокуратуры внимательно изучил уголовное дело и нашел любопытную деталь, на которую не обратил внимание предыдущий следователь. Нож, с которым Кравцов напал на милиционера, оказался охотничьим, и на его лезвии был выбит заводской номер Б-1368. Работник прокуратуры не поленился и провел целый день в охотничьем магазине, чтобы установить владельца ножа. И владелец нашелся. Им оказался некто Шепелев, который находился в местах лишения свободы за двойное убийство.
На следующее утро следователь был уже в колонии, где отбывал наказание Шепелев, и провел с ним беседу. Когда к нему привели осужденного, следователь положил перед ним нож:
– Ваш?
Шепелев взял нож в руки, внимательно рассмотрел клинок и заявил:
– Да, это мой нож.
– Вы кому его отдали?
– Никому я не отдавал, его изъяли в милиции.
– А как это происходило?
– Шесть лет назад я из своего охотничьего ружья во время бытовой ссоры убил соседа и его друга. Наверное, слышали, громкое дело было.
– Нет, не слышал, – отрицательно покачал головой следователь. – Как нож оказался у милиционеров?
– Меня сразу задержали и изъяли ружье. Далее провели обыск и забрали второе ружье, патроны и этот нож. Дальше я не знаю судьбу ножа. А что, этот нож проходит по какому-то делу? Кого-то им убили?
– А кто именно изъял ваши вещи?
– Молодой парень в гражданской одежде.
– Рост?
– Довольно высокий.
Следователь бросил на стол три фотографии, среди которых был Смирнов. Осужденный, внимательно посмотрев на снимки, уверенно указал на него:
– Вот он и изъял мои вещи.
Допросив осужденного, следователь выехал в архив, где смог найти уголовное дело Шепелева. На первых же страницах он нашел протокол изъятия, составленный инспектором уголовного розыска Смирновым Э. С., где среди прочих вещей, был изъят нож с номером Б-1368.
Для Смирнова это было катастрофой. Если бы он не внял советам дежурного офицера и в состоянии прострации не вложил бы в руку убитого нумерованный нож, был шанс на спасение от длительного заключения. Он мог рассчитывать на более мягкое наказание, предусматривающее убийство в состоянии аффекта, или, как гласит статья 104 Уголовного кодекса Советской России, умышленное убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного насилием или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего… А теперь о каком аффекте можно было говорить, если он умышленно пытался скрыть более тяжкое преступление?
После допроса и предъявления обличающих улик следователь арестовал Смирнова, водворив его в камеру дежурной части для последующего этапирования в изолятор. Когда следователь покинул здание милиции, Щукин приказал привести к нему арестованного. Как только Смирнова завели в кабинет, руководитель в сердцах воскликнул:
– Добился своего?! Я же тебя предупреждал!
Побледневший и осунувшийся арестованный угрюмо молчал.
– Почему ты от меня скрыл, что нож твой? – спросил его Щукин. – Уж если сунул этот чертов нож, то почему нумерованный?
– Кто знал-то, – пожал плечами Смирнов. – Я был в таком состоянии, что мало соображал. Дежурный Совенко подсказал, а я как робот… Николай Орестович, подумайте сами, если бы я был в адекватном состоянии, разве я вложил бы нож с номером трупу? В столе у меня валяется с десяток ножей, все без номера, а я выбрал именно его.
– Какой-то злой рок, – сокрушенно вздохнул начальник угрозыска. – Действительно, ты, с твоим опытом, никогда бы такого не допустил, если бы действовал осознанно.
– Я и говорю. Если бы не Совенко, я бы никогда не додумался до этого.
– Совенко? – переспросил Щукин. – Его допросили?
– Нет.
– Дай-ка я сейчас его вызову.
С этими словами Щукин набрал номер дежурного и приказал:
– Срочно найди мне Совенко, пусть зайдет ко мне.
Положив трубку, он обратился к Смирнову:
– Эдуард, с этим ножом ты усугубил свое положение. Если бы честно все рассказал, могли бы вменить сто четвертую. А сейчас тебе кто поверит-то? Все будут думать, что ты действовал осознанно, никакого аффекта не было, пытался укрыть более тяжкое преступление.
– Я все это понимаю, – вздохнул арестованный. – Назад ничего уже нельзя вернуть.
Во время этого разговора в кабинет зашел Совенко:
– Вызывали?
– Да, проходи, – пригласил его Щукин. – Расскажи-ка, что ты насоветовал Эдуарду, когда первый прибежал на место преступления?
– Ничего не советовал, – развел руками милиционер. – А что я мог советовать?
– А чтобы сунуть в руку убитому нож.
– Ничего подобного я ему не советовал, – отрицательно покачал головой офицер, кивнув в сторону арестованного.
– Но было же такое! – воскликнул Смирнов. – Как ты это мог забыть?!
– Не было такого, – упрямо повторил дежурный.
– А когда ты зашел в кабинет, возле трупа не заметил ножа? – спросил его Щукин.
– Нет, не было, – мотнул он головой. – Он был без ножа.
– А тебя по этому поводу допрашивали?
– Завтра допросят в прокуратуре. Сегодня вручили повестку.
– Ладно, иди уж, – приказал ему Щукин. – А мог бы помочь своему коллеге.
Совенко непонимающе посмотрел на Щукина:
– А чем я смогу ему помочь?
– Подтвердить, что Эдуард еще по горячке говорил тебе о том, что потерпевший смертельно оскорбил его, ты видел, в каком состоянии находился он, плохо соображал и по твоему совету неосознанно вложил нож в руку трупа. Надо тянуть на убийство в состоянии аффекта.
– Ничего подобного не было, – сквозь зубы проговорил дежурный. – Завтра я это подтвержу на допросе у следователя прокуратуры.
– Все, иди отсюда! – со злостью бросил руководитель. – Вот так рождаются предатели.
– Вот видишь, какой он! – воскликнул Щукин, когда за Совенко закрылась дверь. – Не дай бог, случись война, он первым пойдет прислуживать врагам!
– Да ладно, его понять можно, – махнул рукой Смирнов. – Боится, что привлекут за укрывательство. Он будет стоять на своем, обратное я не смогу доказать.
– Ладно, держись, все будет хорошо, – на прощание напутствовал Щукин. – Чем смогу, помогу, пусть родные обращаются.
17
Мила, узнав, что муж находится в следственном изоляторе, упала на диван и полдня проплакала. Вечером пришла мама, которая уже знала о нагрянувшей беде. Она села рядом на диване и, гладя волосы Милы, говорила слова утешения:
– Ты слишком не убивайся. Эдуарда подержат, подержат, да и выпустят, ведь он защищал честь своей любимой девушки, а за это судят не так строго. Жизнь продолжается, тебе надо защитить диплом, заниматься воспитанием дочери. Людочка, доченька моя, все образуется, надо надеяться и верить.
Мила привстала с дивана, обняла маму и сквозь слезы проронила:
– Эдика посадят, и надолго. Я это чувствую.
К тому времени, когда начался суд над Смирновым, Мила защитила диплом и осталась работать при университете. Наступали девяностые, народ был озабочен добыванием хлеба насущного, поэтому суд над каким-то милиционером не привлек сколь-либо серьезного внимания.
Перед судом адвокат поговорил со своим подзащитным:
– А может быть, нам говорить, что потерпевший выхватил нож со стола, куда ты его ранее положил по опрометчивости?
– Этот вариант не пойдет, – отказался Смирнов. – Есть один свидетель, который утверждает, что ножа возле трупа не было.
– Совенко?
– Да, он.
– Что за урод такой! – в сердцах воскликнул адвокат. – Его надо самого привлекать к ответственности за укрывательство. Если тебя осудят за умышленное убийство, я добьюсь того, чтобы он пошел следом.
– Вряд ли, – махнул рукой Смирнов. – Следователь сделал его железным свидетелем обвинения, суд тоже будет придерживаться этой линии.
Суд длился полмесяца и закончился вердиктом: признать Смирнова Э. С. виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 103 УК РСФСР, и назначить ему наказание в виде десяти лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.
Для Милы это был удар. Своим чутьем, которое ее никогда не подводило, она поняла, что лишилась человека, с которым познала первую настоящую любовь. Она знала, что прежней счастливой жизни рядом с любимым мужчиной уже никогда не будет, вердикт приговора поделил ее жизнь на «до» и «после». Казалось, что она потеряла интерес к жизни: безучастно ходила на работу, вечером брала дочку из детсада, ужинала и ложилась спать, чтобы завтра повторить в точности то же самое. В промежутках этой монотонной жизни она носила продуктовые и вещевые передачи своему мужу в тюрьму.