В понедельник перед ноябрьскими праздниками ей позвонили:
– Людмила Алексеевна?
– Да.
– Вас беспокоит бывший начальник Эдуарда Николай Орестович Щукин. Слышали про такого?
– Да, Эдик много о вас рассказывал.
– Людмила Алексеевна, Эдуарда на днях этапируют на зону в Иркутскую область. Я был в изоляторе и встретился с ним. Он очень сильно просит организовать с вами свидание. Как вы на это смотрите?
– Ой, конечно! – воскликнула она. – А это возможно?!
– Я договорюсь с оперчастью тюрьмы, организуем.
– А когда?
– Я вас предупрежу. Скорее всего, в ближайшие выходные.
Впереди была почти неделя – пять или шесть дней до долгожданной встречи. Эти дни Мила жила грезами о предстоящем свидании. Она купила для мужа толстый нательный костюм импортного производства, носки, бритву, щетку и всякую мелочь, запаслась продуктами. Хотя Смирнов и не курил, она прикупила и папиросы, зная, что курево наравне с чаем в тюрьме приравнивается к свободно конвертируемой валюте.
В конце недели она сходила в салон красоты, хотя это было излишним – она была и так блистательна.
В субботу утром позвонил Щукин и предупредил Милу, что завтра с утра он заедет за ней, чтобы поехать в изолятор. В эту ночь она спала плохо. Она с нетерпением ждала наступления утра, вновь и вновь представляя, как произойдет свидание с любимым человеком, которое, может быть, окажется последним, прощальным аккордом их совместного сосуществования. Десять лет для нее казались целой вечностью, она даже не бралась думать, что может произойти за это время, сможет ли она дождаться мужа, переживет ли любимый годины заточения вдали от нее.
Под утро она не заметила, как уснула. Ей снился сон. Д’Артаньян приставляет к ее груди шпагу и произносит речь:
– Миледи, ты убила всех моих друзей. Так умри же сама, исчадие ада, дочь сатаны!
– Не-е-ет, не я их убивала!
С криком отчаяния она резко села на кровати. Все ее тело было покрыто холодным потом.
18
Утром, когда она спустилась вниз, начальник угрозыска, увидев ее через стекло автомашины, толкнул водителя в бок:
– Теперь я понимаю Эдуарда. За такую и постреляться не зазорно.
Посадив ее в машину, Щукин поинтересовался:
– Ничего не забыли?
– Вроде бы нет, – пожала она плечами.
– Тогда трогай, – приказал он водителю и обратился к Миле: – Людмила Алексеевна, кто надоумил Эдуарда идти в судьи?
– Он сам решил. Я сомневалась, а он был непреклонен.
– Правильно сомневались. Если бы не это его решение стать судьей, про него никто бы и не вспомнил… Эх, я же предлагал ему вернуться обратно в уголовный розыск!
– Вот видите, как получилось, – покачала она головой. – Сам же нашел себе проблему на ровном месте.
– Ладно, Людмила Алексеевна, не переживайте. Что случилось, то случилось, сейчас придется уповать на досрочное освобождение. Лет через шесть может выйти на свободу.
– Шесть лет… – задумчиво произнесла она. – Это ж сколько терпения надо.
Щукин провел Милу до кабинета на втором этаже и, поговорив с оперативным сотрудником изолятора, представил его Миле:
– Его зовут Семен Петрович Артемьев. Он уже получил указание руководства и все организует. До свидания, Людмила Алексеевна, если что-то будет нужно, звоните.
– Спасибо, Николай Орестович, – поблагодарила Мила начальника угрозыска. – Я даже не знаю, как вас отблагодарить.
– Какие могут быть благодарности, – махнул рукой Щукин. – В свое время Эдуард был моим лучшим сыщиком, это дань уважения к нему.
Мила осмотрелась. Она находилась в темном и мрачном кабинете, обитом какими-то деревянными панелями. Стекла зарешеченного толстой арматурой окна, очевидно, выходящего во двор изолятора, были тусклы и грязны, и, если бы не горящая лампа, в кабинете было бы темно даже днем. Тонким обонянием она уловила до боли знакомый запах камеры.
Тюремный опер, с плохо скрываемым интересом разглядев ее с ног до головы, удалился из кабинета, предупредив, чтобы она не выходила в коридор.
Она сидела одна в кабинете, с замиранием сердца ожидая появления мужа. Теперь ближайшие десять лет для него пройдут в таких, а может быть, в еще более мрачных и унылых местах. Ее ум отказывался понимать, какое надо иметь терпение, чтобы выдержать такую обстановку не то что десятилетие, а день, неделю, месяц от силы…
Гулкие шаги в коридоре отвлекли ее от грустных размышлений. Дверь открылась, и в кабинет зашел Смирнов в сопровождении Артемьева. Увидев жену, он воскликнул:
– Люда!
Она шагнула навстречу и попала в его крепкие объятия. Забыв обо всем, они впились губами друг в друга, пока не услышали покашливания тюремного опера.
– Немного отвлекитесь. Я вас проинструктирую.
Мила смущенно отпрянула от мужа. Артемьев вытащил из встроенного шкафа одеяло и простыню, бросил на узкий диван, пояснив:
– Диван раскладывается.
Далее он достал из того же шкафа электрочайник.
– Можете заварить себе чай. Следите, чтобы не перекипела вода, а то устроите мне пожар. Можете смотреть телевизор, хотя зачем он вам? Я вас закрою снаружи, будут стучаться – никому не отвечайте.
Закончив с инструктажем, он посмотрел на часы.
– Сейчас время двенадцать. Я даю вам… – Артемьев призадумался и объявил: – Два часа.
Прежде чем выйти из кабинета, он еще раз бросил взгляд на милое лицо, стройный стан девушки и, немного подумав, с доброй усмешкой обронил, добавив время свидания:
– Я приду ровно в три, к этому времени вы должны быть одеты и готовы.
Когда за работником изолятора закрылась дверь, Смирнов вновь бросился с объятиями к своей любимой. Он, засунув руки под кофту жены, погладил ее по спине и дрожащими пальцами пытался безуспешно расстегнуть бюстгальтер. Если он это раньше проделывал одним мановением, сейчас руки его, огрубевшие в камерном быту, никак не могли разобраться в застежке волнующего женского туалета. Она мягко убрала его руки от себя и шепнула:
– Я сама. Потуши свет.
Смирнов задернул штору, выключил свет, но одна лампа в металлической решетке продолжала гореть, тускло освещая помещение. Он стал искать второй выключатель, но, не обнаружив его, решил, что лампа выключается со стороны коридора. Унимая внутреннюю дрожь, он разложил диван и застелил его простыней. Закончив с делом, Смирнов повернулся к жене и пошатнулся от внезапно прилившей к голове крови – перед ним предстала она в совершенно нагом виде. Ее прекрасное тело белело в полумраке кабинета соблазнительными формами, излучая неодолимое желание близости.
– Какая же ты, Людочка! – восхищенно выдохнул Смирнов и, подойдя к ней, упал на колени, прижавшись головой к груди. – Любовь моя, я так скучал по тебе!
Когда они очнулись, вырвавшись из плена страстной любви, Смирнов взглянул на часы и ахнул:
– Осталось полчаса! Почему, ну почему время летит так быстро?! Остановись же, замедлись, проклятое!
Они быстро оделись, Смирнов убрал простыню, собрал диван.
– Я сейчас приготовлю поесть, – сказала Мила, взяв в руку сумку с передачей. – А ты поставь чайник.
– Не надо, я все возьму в камеру, и там поедим с ребятами, – отказался он от предложения жены и притянул ее к себе. – Люда, иди ко мне, я так соскучился по тебе. Посидим, поговорим.
Мила опустила сумку на пол и села мужу на колени. Тот, уткнувшись носом в ее волосы, тихо проговорил:
– Люда, это наше последнее свидание. Я тебя больше не увижу.
– Почему так говоришь? – удивленно вскинула она голову. – Я к тебе и в Иркутск буду приезжать.
– Нет, этого не случится.
– Почему же?
– Ты слишком красива, чтобы меня ждать десять лет.
– Эдик, что ты говоришь-то? Ты мне не веришь?
– Нет, верю. Но десять лет – слишком долгий срок.
– Но тебе тогда будет всего сорок лет. Для мужчины это не возраст, самый расцвет сил.
– Какой расцвет?! Это на зоне-то расцвет? – горько усмехнулся Смирнов. – Люда, Людочка моя любимая, годы, проведенные с тобой, самые лучшие годы в моей жизни. Я ни на что не променяю это время.
– Эдик, мне не нравится то, что ты сейчас говоришь. Действительно, как будто прощаешься со мной. Ты что, разлюбил меня?
– Да, нашел здесь зэчку, – горько сыронизировал Смирнов и, поцеловав жену в щеку, прошептал на ухо: – Тебя разлюбить невозможно, второй такой нет на свете.
– Так в чем дело?..
Она не успела договорить. Послышался звук открывающейся двери, Мила быстро вскочила с колен мужа и стала перед зеркалом поправлять волосы.
Зашел Артемьев, опять же с доброй усмешкой смерил взглядом Милу и поинтересовался:
– Ну как, молодые? Все ли у вас в порядке?
– Спасибо! – улыбнулась тюремному оперу Мила. – Все у нас нормально.
– Тогда вызываю конвоира.
Когда появился конвой, прежде чем выйти из кабинета, Смирнов крепко обнял Милу и прошептал:
– Прощай, любимая.
У нее навернулись слезы, она, еле сдерживая рыдания, произнесла:
– До встречи, любимый.
Артемьев проводил Милу до контрольно-пропускного пункта и, глядя ей в глаза, сообщил:
– Автобусная остановка тут недалеко. Если вы не запомнили, меня зовут Семен. Я всегда к вашим услугам.
С этими словами он сунул ей в руку клочок бумаги.
Мила, выйдя из изолятора, раскрыла бумагу и прочитала записку с довольно прозрачным намеком: «Телефон 424141, звоните в любое время. Семен».
Она усмехнулась и скинула письмо в урну для мусора.
Прошла неделя. Как-то раз Мила пришла с работы и готовила ужин, в это время зазвонил телефон. Она взяла трубку и услышала голос Щукина:
– Людмила Алексеевна, крепитесь. Эдуард в изоляторе покончил жизнь самоубийством.
Мила, ничего не говоря, опустилась на пол и долго сидела в прострации. Она слышала, что из трубки доносится голос Щукина, который пытался с ней говорить. Так она просидела довольно долго. Начальник угрозыска давно уже отключился, были слышны прерывистые сигналы телефона. Мила встала, положила трубку на место и легла на диван. Она не плакала. Плачут, когда несчастье приходит внезапно, а когда его ждешь постоянно, плачет невидимыми слезами душа человека. На последней встрече с мужем в изоляторе она предчувствовала какую-то беду, и это предчувствие не покидало ее до сегодняшнего вечера, превратившись в страшную реальность. Она вспомнила последние слова мужа и сделала вывод, что он уже тогда решился на отчаянный шаг, чтобы расстаться с жизнью.