«Привет, браток. У нас все путем. Разговаривали с батей, надо с тобой потолковать. Сегодня ночью в изоляторе дежурит наш человек, местные братки подсобили, он передаст тебе мобилу, позвони по этому номеру»…
– Отлично! – обрадовался Серов. – Смолин сидит в неведении, где его подельники, что предпринимают. Поэтому обязательно попросит сделать один звонок. Обязательно попросит, он же как на иголках. Вот тут-то мы и вычислим его подельников. А Степана буду так колоть, по-простецки. По всей видимости, ему некуда звонить.
Когда заканчивали разговор, в кабинет зашел технарь.
– Записи отличные, возьмите, все в диктофоне.
Серов взял диктофон и стал искать то место, где Христос говорил по-якутски. Немного порывшись в диктофоне, он нашел это место, положил аппарат на стол и прибавил звук. Дословно монолог Христоса опера перевели так: «Ты поменьше болтай своим поганым языком. Убил детей и хвалишься этим? Ночью тебя задушат, и правильно сделают. Еще раз услышу, как детей мучил, – пеняй на себя!»
Когда Владлен перевел содержание монолога, Серов воскликнул:
– Я же говорил, что он вообще не дает ему говорить! Убрать его надо. И этого Топора тоже.
– Давайте закругляться, – Владлен посмотрел на часы. – Каждая минута дорога. Ты, Женя, сейчас обратно пойдешь в камеру, записку с Егором продумайте у него в кабинете, только мелким почерком и неразборчиво. Ночью будет наш оперативник в качестве дежурного изолятора. Он тебе передаст телефон. И еще. Илья, Егор, поднимите всех ребят, надо найти этих ночных бабочек, а если их уже нет в городе, узнать их данные и под кем они были. Крышу их надо вычислить. Если милицейская, то найти этих уродов и расколоть по полной. Пусть сдают своих девочек и тех, у кого они их отобрали. Вот так! Надежда на раскрытие забрезжила, надо додавить до конца!
Когда Серова вернули, было около шести вечера. В камере находились все, кроме Топора. На «удивленный» взгляд Серова Смолин доложился:
– Топора уже перевели в Марху. Сегодня были какие-то следственные действия, после этого, наверное, решили его отправить в тюрьму.
– Жаль человека, правильный он, – сочувственно произнес Серов. – Дай бог ему, бродяге, всех земных благ. Тяжелый на нем крест.
– Все мы одним миром мазаны, – философски изрек старый карманник. – И крест этот нам нести до конца, до гроба.
– Нести-то понесем, – возразил Серов Христосу, – но хочется и пожить немного на воле, вкусить сладости жизни.
– Успеете, – согласился Христос. – Еще молодые, вся жизнь впереди. Я уже пропащий. Годы, проведенные на зонах, дают о себе знать. Да и тубик[7] я. Дни мои сочтены…
Разговор прервал лязг двери.
– Степанов, с вещами на выход, перевод в следственный изолятор!
– Ну, все, люди чесные, прощайте. Бог даст, встретимся когда-нибудь, – попрощался Христос с сокамерниками.
Когда Христос покинул камеру, Серов вытащил записку, развернул ее и при свете тусклой лампы попытался прочесть.
– Что тут они понаписали, ни хрена не видно, – выругался он. – Адвокат маляву передал от братков, но ничего не разберу. Саша, прочитай, пожалуйста, что там написано, – обратился он к Смолину.
Смолин взял записку и начал читать: «Привет, браток. У нас все путем. Местные братки нас упрятали хорошо. Вчера разговаривали с батей, он кое-что передал тебе, надо побазарить с тобой. У здешних братков свой человек в изоляторе, он дежурит нынче ночью. Ты дождись его, он ночью тебе принесет мобилу, позвони нам по указанному номеру. Ты не бойся, телефон чистый, мы будем ждать звонка».
– От Тихого весточка. Это же здорово, что такой человек тебя не забывает! – восхищенно проговорил Серов. – Наш «вор» человек серьезный, своих не бросает.
– Да, это здорово, – согласился Смолин. – Когда за твоей спиной стоит такой человек, горы можно свернуть.
Ефремов сидел поодаль и молча слушал разговор этих, по его мнению, крутых ребят.
– Сергей, – обратился Смолин к Серову, – если у меня дело уляжется, возьмешь к себе? Я с удовольствием к тебе поеду, у нас там делать нечего.
– Нам бойцы нужны, Кавказ поднимает голову, азербайджанцы захватывают рынки. Каждый день стрельба. Ты готов к этому?
– А мне терять нечего, за мной уже несколько мокрух. Теперь уже не остановиться.
– Че греха таить, я сам завалил несколько человек, в одной разборке чуть самого не грохнули, ранили в плечо из автомата. – Серов показал шрам от картечи. – Чуть-чуть левее, и я не сидел бы перед вами.
– Короче, я с тобой, – вдохновенно проговорил Смолин. – Выкарабкаюсь с этого дерьма и прямиком к тебе.
Серов понял, что Смолин в его руках, и решил перейти к Ефремову.
– А ты что молчишь, расскажи немного о себе, а то земляк вчера на тебя накричал, ты и осекся. – Серов уже чувствовал себя хозяином положения.
– Подсуетился малость, семью грохнул, пять человек… – Ефремов немного оживился, довольный тем, что на него обратили внимание.
– А что за разборки? – Серов посмотрел на Ефремова непонимающе. – Здесь, в городе?
– Да нет, в селе. – Ефремов прибодрился окончательно – ведь и ему есть чем похвастаться перед этими бандитами. – Их отец на меня наехал, я и порешил всех.
– А почему только с отцом не разобрался, а всех грохнул? – выразил «удивление» Серов. – Многовато трупов, на вышку тянет.
– Так я его и ждал. Приходили другие, вот и пришлось всех грохнуть. Отец явился последним… А у нас вышку же не дают, по-моему?
– Ни хрена себе у вас разборки в глубинке, пожестче, чем у нас будут! – «восхитился» Серов к радости отморозка. – А насчет вышки я так, могут на всю жизнь посадить.
– Не смогут, у них никаких доказательств, следователь мне сказал, что скоро выпустит, – с некоторой гордостью ответил Ефремов. – Следователь наш дальний родственник.
– Если он родственник, то не должен вести дело, должен сам отказаться, – не поверил ему Серов.
– А кто об этом узнает, он дальний же. Мама его знает, я вообще первый раз вижу, – развел руками Степан.
– Погоди, – удивился заинтересованный разговором Смолин, – ты их чем грохнул-то, столько людей, – ножом, топором?
«Давай, молодец, говори, задавай вопросы, – похвалил Серов в душе Смолина. – Вы, два тарантула в одной банке, уничтожайте, ешьте друг друга. Ты, Смолин, у меня еще свидетелем пойдешь, расскажешь как миленький, что слышал в камере от этого маньяка».
– Какой нож? Какой топор? Из винтовки… – Ефремов изобразил винтовку на руках, – они заходят, а я пуф-пуф, всех уложил по очереди. Винтовка была потерпевших, я сейф вскрыл.
– А, получается, ты их в их же доме грохнул? – наконец догадался Смолин. – Круто!
– Да, в их доме, а потом поджег. – Ефремова льстило, что бандиты уделяют ему внимание, восхищаясь его преступлением. – В Москве тоже дела делали, не дай боже!
– Что, и в Москве грохал людей? – уже по-настоящему удивился Серов.
– Нет, в Москве с другом грабили пенсионеров. Больше десяти ограблений, менты напали на след, пришлось убежать.
– А, ты еще и в Москве засветился, – заключил Серов. – Силен!
– Сергей, – обратился к Серову Ефремов, – я, как и Саша, хотел бы к тебе податься, мне здесь не жить.
– Да вы, пацаны, погодите, – взмолился Серов, – дайте мне свое дело разгрести, потом поговорим. Ниче себе! Приехал в Якутию и набрал целую бригаду. С Тихим надо поговорить, он все решает. А так, конкретные пацаны нам нужны.
Ночью тихо лязгнули засовы, дверь в камеру приоткрылась.
– Прокудин, подойди сюда, – кто-то шепотом подозвал Серова. – На сотовый, через полчаса подойду.
Серов взял телефон, повертел в руках и начал набирать номер. Сокамерники проснулись и с интересом смотрели на это действо. На том конце трубку поднял Соколов. Телефонный разговор надо было отработать как на самом деле происходящее, поскольку в тишине камеры голос из трубки должен быть слышен достаточно хорошо. Об этом позаботился технарь.
– Здорово, братки! – Серов говорил негромко, почти шепотом. – Как вы там?
– Нормально, а ты как? Адвокат пугает, что тебя по беспределу могут арестовать. Был разговор с Тихим, он приказал всем вернуться. Если тебя завтра не выпустят, он подключит Москву, генпрокуратуру. Так что, брат, сиди и не беспокойся, тебя не забыли. Если что, в тюрьме встретят нормально, тут местные братки все организуют.
– А с возвратом долга как? Этот шакал хочет дальше спокойно жить?
– Он никуда не денется, Тихий вопрос решает, уже по-другому.
– А это правильно, по-доброму не хотел, будет по-плохому.
– Давай, брат, всего…
Поговорив по телефону, Серов стал прохаживаться в камере. Ждать долго не пришлось.
– Серега, поговорил? – спросил Смолин.
– Да, если меня завтра арестуют, Тихий подключит генпрокуратуру. Так что все путем. Если арестуют, посидим, отдохнем немного от этой стрельбы, разборок…
– Сергей, мне бы позвонить в одно место, разреши, я быстро, – у Смолина заблестели глаза.
– Давай, только недолго, – разрешил Серов, протягивая ему трубку.
Смолин схватил телефон и судорожно, дрожащими пальцами стал набирать номер. Когда пошел звонок, Смолин, держа трубку двумя руками, с нетерпением выговаривал:
– Ну, ну, давай, поднимите трубку… Спите, как сурки!
Наконец трубку взяли.
– Алло, это я, Саня, звоню из камеры. Где пацаны?
На том конце что-то ответили, Серов не смог расслышать слова.
– Хорошо. Меня арестовали за угон, выпытывали про мокрухи, я в полном отказе. Они знают про три трупа, про четвертый ничего не предъявляли, наверное не знают. Пусть пацаны уезжают, здесь оставаться опасно, из тюрьмы скину им маляву. Ну все, пока.
«Говорит про четвертый труп, – думал Серов, слушая Смолина. – Кого они еще грохнули?.. Еще одного таксиста? Вроде, нет таких “глухарей”. Ладно, определимся».
– Ну вот и поговорили, – довольно улыбнулся Серов. – Степа, тебе куда-нибудь звякнуть не надо? А то трубку сейчас заберут.