– Ум за разум заходит, не знаю, за что взяться, – тяжело вздохнул старший группы. – Но чувствую, что мы где-то близко, и вся эта трагедия связана с базой Михайлова. Толя, как вычислить нам преступника или преступников?
– Завтрашний день может что-то дать, – обнадеживающе заметил сыщик. – Мой агент в камере сейчас работает с фигурантом.
– Как бы и он его не побил, – хохотнул Протасов. – Это будет концом комедии.
– Нет, мой человек на такое не пойдет, не чета этой «Сороке», – помотал головой сыщик. – Он внутрикамерник со стажем, с фигуранта выудит все, что надо.
Опера попили чай и занялись кабинетной работой. Ближе к полуночи зазвонил телефон, и Власич, прежде чем взять трубку, шепнул старшему:
– Это водила Михайлова, он мне цинканет насчет своей госпожи.
На том конце провода действительно был Заказчиков, который сообщил:
– Эта с… извините, чуть не поматерился, была в травмпункте, показывалась врачу и взяла справку, а затем поехала домой. Я тоже приехал домой и звоню оттуда.
– А какие у нее побои? – спросил сыщик.
– Этого я не знаю.
– Спасибо, Саша, с меня причитается, – поблагодарил его опер. – Как-нибудь заскочи, поговорим.
– Хорошо. Спокойной ночи.
Власич сразу же позвонил в травмпункт и, представившись, спросил:
– Полчаса назад к вам обращалась гражданка Михайлова. Какие у нее телесные повреждения?
– Ссадины на волосистой части головы.
– Легкие телесные повреждения?
– Нет, побои без кратковременного расстройства здоровья.
– Спасибо.
Положив трубку, сыщик с горечью заметил:
– У нее в руках справка о побоях. Завтра утром побежит в прокуратуру.
– Плохо, – раздраженно качнул головой старший. – Начнем отписываться, отвлечемся от дел.
– Не бери в голову, – махнул рукой сыщик. – Лучше пойдем по домам с надеждами на завтрашнее утро, которое принесет нам удачу.
Рано утром Власич вывел агента «Вьюн» из камеры и, напоив его чифирем, спросил:
– Как там ведет себя наш подозреваемый? О чем базарит?
– Да обо всем, но только не про убийство, – пожал плечами осведомитель. – По-моему, он не при делах.
– Строит какие-либо предположения, кто мог убить его бывшую возлюбленную? – спросил опер.
– Говорит, что сильно любил эту женщину, а потом между ними пробежала черная кошка, как говорится, прошла любовь, завяли помидоры. Но очень жалеет убитую, говорит, что хорошая женщина была.
– А почему убитую? Он прямо так и говорит, что ее убили?
– Я тоже спросил примерно так же: мол, еще рано ее хоронить, возможно, где-то зависла, загуляла. Но он стоит на своем, что раз ее нет дома и на работе, значит, могли только убить.
– Ты ему поверил? – спросил Власич, испытующе глядя в глаза своему осведомителю. – Ты общался со многими убийцами и знаешь, как ведут себя в камере истинные преступники.
– Да, поверил, – кивнул агент. – Он не смог бы гнать предо мной такую картину – не с того он теста, чтобы обвести меня вокруг пальца.
– Письмо или весточку не передавал на волю?
– Ни малявы, ни на словах – ничего не передавал.
Сыщик положил на стол перед информатором деньги и чистый лист бумаги:
– Распишись и получи заработанное. Отрицательный результат – тоже результат.
– Рад стараться! – счастливо улыбнулся агент, засовывая купюры в карман. – Куплю жене сапоги.
– Ну ты прямо Леня Голубков! – расхохотался Власич. – На эти деньги вряд ли купишь сапоги!
– Добавлю к своей заначке, как раз хватит, – мечтательно щелкнул пальцем осведомитель. – Я уже присмотрел в универмаге приличную обувку!
Отпустив агента, Власич бросил взгляд на часы, которые показывали восемь часов и, подумав, что Войтенко еще не пришел на работу, решил коротать время за чашкой чая и просмотром городской газеты-«толстушки». За этим занятием его застал Протасов, который с ходу поинтересовался:
– Каковы успехи? Что говорит наш человек?
– Пустой номер, – разочарованно покачал головой сыщик. – Фигурант отрицает причастность к убийству, никаких предположений и догадок не строит.
– Может быть, играет с нами? – засомневался старший. – Раскусил агента и гонит лажу?
– Агент утверждает, что он искренен… – неуверенно ответил опер. – Черт его знает, верить ему или нет, но раньше он никогда не подводил – все в цвет.
– Как дальше собираешься поступать с задержанным? – спросил старший группы. – Жена, наверное, уже ошивается в прокуратуре.
– Пусть трое суток отсидит, меньше будет врать и изворачиваться, – упрямо и со злобой проговорил сыщик. – Если бы он сначала сказал правду, никто бы его не задерживал.
– Ладно, пусть посидит, – кивнул Протасов и приказал: – Пойдем к шефу, доложим о последних событиях.
22
Когда оперативники после доклада начальнику уголовного розыска вернулись в кабинет, телефон звонил беспрерывно. Схватив трубку, Власич услышал голос Войтенко:
– Вы что там наворотили?
– Что случилось?! – опешил сыщик и, секунду подумав, спросил: – Пришла гражданка Михайлова с жалобой?
– Вот именно! Что вы с ней там сделали?
– Ничего такого. Посадили в камеру, где она подралась с деклассированной особой.
– Вот предупреждал тебя, чтобы не увлекался задержаниями, – упрекнул сыщика следователь. – Теперь беги сюда, ее заявление пока у меня на столе.
– Что случилось? – поинтересовался Протасов, увидев посерьезневшее лицо подчиненного.
– Да эта Михайлова уже принесла жалобу в прокуратуру!
– Быстро она, однако, – хмыкнул старший группы. – Ночь не спала, наверное, строчила.
Вскоре Власич читал заявление Михайловой:
Прокурору города Якутска
Харламову И.И. от гражданки
Михайловой Владлены
Моисеевны.
Заявление
Вчера ко мне в квартиру ворвались следователь прокуратуры, фамилию не запомнила, а также двое мужчин, один из которых представился Власичем Анатолием Васильевичем, работником уголовного розыска. Они унижали меня и моего мужа своими подозрениями в убийстве коммерсантки, хотя тело ее до сих пор не обнаружено. Как можно обвинять законопослушных граждан в совершении такого страшного преступления?! А было ли преступление? Я слышала, что эта коммерсантка – гулящая женщина, и может где-то припеваючи проводит время с чужими мужьями, а нам отвечать. Не удовлетворившись оскорблениями нашей семьи, эти, с позволения сказать, правоохранители пошли дальше и закрыли нас в тюрьму, где меня жестоко избила какая-то опустившаяся женщина. Я подозреваю, что работники милиции специально посадили к той агрессивной женщине, чтобы она избила меня и подавила мою волю, и чтобы я взяла на себя чужой грех, то есть убийство той блудной коммерсантки. Прошу принять меры к указанным должностным лицам, в противном случае я оставляю за собой право обратиться в вышестоящие инстанции. К заявлению прилагаю справку о побоях с травмпункта. К сему: Михайлова В.М.
– Мать твою ети! – выругался опер и обратил свой взор на следователя: – Володя, как это заявление попало к тебе, ведь ты же один из «подозреваемых»?
– Очень просто, – горько рассмеялся следователь. – С утра меня вызывает прокурор и спрашивает, не мы ли занимались этим убийством. Я честно сказал, что это мы проверяем супругов Михайловых на причастность к совершению убийства гражданки Кухтиной и что никто их не оскорблял, а то, что ее избили в камере, я не курсе. Тогда прокурор отдал мне заявление и приказал проверить, что случилось у вас, в уголовном розыске. Вечером я должен доложить ему, после чего он примет решение, что делать с заявлением – дать ход или отказать. Толя, расскажи, как ее там избили.
– Да никто ее особо не бил, просто потаскали за волосы и на этом все. А дралась она с нашей агентессой, через которую мы хотели узнать причастность Михайловой к преступлению.
– Ну и как?
– Да никак! Пришлось отпустить ее домой… Володя, тут открылись новые обстоятельства, которые приводят к мысли, что мы столкнулись с очень серьезной бандой, убивающей коммерсанток.
– Какие обстоятельства?! – нахмурил брови Войтенко. – О чем ты говоришь?
– Володя, помнишь, как вчера в кабинете у дежурного следователя мы услышали о том, что убили женщину? Ты в это время допрашивал Михайлова, а я позвонил дежурному по управлению и спрашивал про убийство.
– Помню, конечно, Степашин Степан туда выезжал, – кивнул следователь. – И что ты хочешь этим сказать?
– Тогда я не знал, что убили коммерсантку, с которой я два дня назад разговаривал.
– По какому поводу разговаривал? – удивленно расширил глаза Войтенко.
– По факту пропажи гражданки Кухтиной. Оказывается, они обе торговали бытовой химией, обе получали товар на складах базы Михайлова.
– Ого, это уже интересно! – воскликнул следователь. – Почему Степашин не сказал мне об этом?
– Никто не знал об этом. Это я случайно спросил у Протасова фамилию убитой женщины и сразу вспомнил, что виделся недавно с ней, разговаривал.
– Вот это да-а-а! – протянул Войтенко. – Есть на примете подозреваемые?
– Кроме супругов Михайловых никого, – пожал плечами сыщик. – Если не они, то все равно кто-то с базы: либо непосредственно участвовал в преступлении, либо наводил бандитов на коммерсанток.
– Кстати, насчет Михайлова. Что по нему?
– Мой агент уверен, что он не причастен к убийству. В камере ведет себя обычно, не юлит и не изворачивается, не пытается связаться с волей, жалеет убитую.
– Тогда что с ним делаем? – Войтенко вопросительно посмотрел на Власича.
– Тебе решать, – ответил сыщик. – Ему осталось сидеть еще двое суток.
– Отпусти его, – распорядился следователь после недолгого раздумья. – Как приедешь на работу, сразу отпусти, а то жена нас замордует.
– Хорошо, Володя, отпущу, – тяжело вздохнул сыщик и высказал свои опасения: – Как бы эта уязвленная женушка дома не зарезала его за измену.
– Ну, это их дело, – усмехнулся следователь и поинтересовался: —Народу много на этой базе?