— Больным на всю голову четырнадцатилетним парнем, который уже покинул этот мир, и его впечатлительным младшим братом.
— Подражателей у нас еще не бывало. Этот — первый.
Она кивнула. После 11 сентября их всех озадачивало, насколько мало подражателей появилось у террористов. Нет, не из членов Аль-Каиды — этими занимались другие отделы. Кэт с Питом и остальные в отделе профилактики удивлялись, почему это событие не вдохновило простых американских граждан. Ведь какой подарок сделали террористы всем душевнобольным со склонностью к насилию. Теперь достаточно взорвать мусорный бак или крикнуть где-нибудь в театре: «Пожар!» — и это обойдется Нью-Йорку в миллиард долларов недополученной прибыли от туризма.
Она сказала:
— От кого же он получает указания?
— От высших сил. Сама знаешь.
Она знала. В девяти случаях из десяти те, кто исполнял свои угрозы, кому-то или чему-то повиновались. Все они служили благому делу.
— Первый из них говорил, что людей надо остановить.
— Сказать, что я думаю? По-моему, Дик Харт занимался сексом с ними обоими.
— Сообщений о пропавших детях из окрестностей Грейт-Нек вроде не поступало, — сказала она.
— У него была тачка. А детей везде полно.
— Не очень-то видится, как Дик Харт колесит по округе и снимает маленьких мальчиков.
— Такое случается сплошь и рядом.
— Знаю. Я говорю всего лишь о своем ощущении.
— Хорошо, — сказал Пит. — Дик — богобоязненный семьянин, он ни разу не дотронулся ни до кого, кроме своих двух жен. Почему тогда парень его взорвал?
— Нет, эту версию я отбрасываю. Вот увидишь: рано или поздно мы найдем второго мальчишку и выйдем на отца, который с рождения издевался над своими сыновьями. Старший подрос и решил: пора положить этому конец, кто-нибудь должен за все ответить. Но на отцеубийство у него не хватало духу. И он выбрал мужчину, похожего на отца — одного с ним возраста, одной комплекции.
— Допустим.
— Если дети были не местными, если они не росли в семье, с которой Харт был знаком, то можно предположить, что они из тех, кто запросто сядет в машину к незнакомому человеку.
— Таких в городе пруд пруди.
— Согласна. Но что-то в голосе обоих, особенно второго… Просто не могу представить, что они околачиваются в парке и ждут, пока подрулит дяденька на дорогой машине и отсосет у них за десять долларов. Не укладывается у меня такое в голове.
— Тебе видней, ты у нас сильно образованная.
— Ну был бы от этого хоть какой-то толк…
— Короче, по-твоему, на самом-то деле они намеревались убить своего отца.
— Не надо упрощать.
— И не думал.
— Вот увидишь: обнаружится мужчина, которого так расстроило бегство старшего сына, что он с удвоенной силой начал издеваться над младшим. Это обнаружится. Мальчиком займутся органы попечительства, заберут из его уродливой семьи и поместят в новую, уродливую уже по-другому. Там он будет жить и проходить лечение у психотерапевта до тех пор, пока не достигнет возраста, когда можно зажить самостоятельно, найти работу, завести семью и начать издеваться над собственными детьми.
— Мрачная у тебя выходит картинка, — сказал он.
— А у тебя что, веселее?
— С какой бы стати такому ребенку цитировать стихи?
— Интересный вопрос. Уже проверили, нет ли у Уитмена про семью, там, и прочее?
— Да. Это не Уитмен.
— Жаль.
— Ага.
Целый день она просидела, понапрасну дожидаясь звонка. Забавно — в другие дни на этой работе она ощущала себя чрезвычайно популярной особой. Востребованной в высшей степени. Сегодня же она сидела у телефона и умоляла его зазвонить — как какая-нибудь влюбленная школьница.
В Нью-йоркском университете Кэт нашла специалистку по Уитмену, некую Риту Данн, договорилась встретиться с ней на следующий день утром. В остальном она просто убивала время. Приводила в порядок бумаги, разобрала старые рапорты, давно дожидавшиеся своей очереди в нижнем ящике стола.
Она прождала еще целый час поле окончания смены и только тогда собралась уходить. Конечно, у нее с собой был сотовый — если бы мальчишка перезвонил, звонок могли перевести на нее, где бы она в ту минуту ни находилась. Она шла домой на закате великолепного июньского дня среди людей, которые не могли расстаться с привычкой вызывать у Кэт подозрения. Мужчина, торопливо разгружавший у булочной грузовик, бегун в фуфайке Принстонского университета, даже слепой, постукивающий перед собой тростью, — во всех она видела потенциальных преступников. Они, собственно, таковыми и были. Под подозрение попадали все. Но хочешь не хочешь, жить можно, лишь заставив себя поверить, что абсолютное большинство — безвредны. В том-то и заключался главный парадокс профессии: стоит только расслабиться, можно стать таким же параноиком, как и клиенты, с которыми приходится иметь дело.
Мы все — один человек. Нам всем хочется одного и того же.
Квартира показалась ей особенно маленькой — она имела свойство увеличиваться и сжиматься в зависимости от того, как прошел день. Сегодня ей стало даже смешно: она, тридцативосьмилетняя женщина, получившая дорогостоящее образование, — и прозябает в этой тесноте. Но не забывай: такая квартира — подарок судьбы. По нынешним временам самая невзрачная однокомнатная на Пятой улице стоит полторы штуки, не меньше. Скажи спасибо запрету на повышение арендной платы. Радуйся тому, что живешь все-таки выше черты бедности.
Она хотела было налить себе водки, но передумала. Сейчас лучше оставаться трезвой как стеклышко — вдруг мальчишка все-таки позвонит. Так что она заварила чаю, взяла с полки книжку Уитмена и уселась с ней в свое любимое кресло.
Я славлю себя и воспеваю себя,
И что я принимаю, то примете вы,
Ибо каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам.
Уитмен, Уолт. По правде говоря, она не вспоминала о нем с самого колледжа. Да, читала она много и жадно, но отнюдь не была в числе тех, кто способен ночи напролет наслаждаться чтением стихов. Про Уитмена она помнила какие-то основные вещи: великий американский поэт-визионер, жил в XIX веке, за всю жизнь написал одну огромную книгу, которую бесконечно переделывал и дописывал, как иной может без конца заниматься перепланировкой и достройкой своего дома, густая седая борода, как у Санта-Клауса, мягкая широкополая шляпа. Любил мальчиков.
Он любил мальчиков, вроде бы так? Это правда? Она полистала книжку.
Двадцать восемь молодых мужчин купаются у берега,
Двадцать восемь молодых мужчин, и все они так дружны;
Двадцать восемь лет женской жизни, и все они так одиноки.
Ладно. Еще что?
Бороды у молодых мужчин блестели от воды, вода стекала с их длинных волос,
Ручейки бежали у них по телам.
И так же бежала у них по телам рука-невидимка
И, дрожа, пробегает все ниже от висков и до ребер.
Тот мальчишка — читал ли эти строки? Мог читать, а мог и нет. Цитировал он только первую строфу. Умный мальчик, который все подхватывает на лету.
И все же какой-то сексуальный оттенок в этом был. Мальчик обнял мужчину и взорвал себя и его.
Мы все — один человек, Нам всем хочется одного и того же.
Его голос до сих пор звучал в голове у Кэт. Мальчик хотел казаться младше, чем был на самом деле. Ребенок, изо всех сил старавшийся выглядеть ребенком.
Но ничто в нем не намекало на способность убить. Мальчишка, по определению, конечно, был не в себе. Но ведь она гордилась умением распознавать по-настоящему опасных. Кэт не могла в точности объяснить, как она это делает, несмотря на то что в инструкциях было подробно прописано множество признаков. В ее случае было что-то другое. Запах, легкий душок. Потрескивание — лучшего слова она подобрать не могла. Кэт словно бы слышала слабый отзвук разрядов на плохом контакте, той неисправности в цепи, из-за которой убийство выходило за пределы фантазий.
Задачу осложняло то, что время от времени некоторые из звонящих оказывались правы. Табачные компании действительно создали секретный ингредиент, при добавлении в сигареты вызывающий более быстрое привыкание. Северокорейцы на самом деле похищали туристов из Японии и заставляли их обучать своих шпионов тонкостям японских обычаев. Шум, который доносился из-за двери соседней квартиры, и вправду издавал взрослый тигр.
В коридоре этажа, прямо у нее за дверью, послышался какой-то звук. Кто-то скребся. Или что-то в этом роде. Похожий звук издает высокий дамский каблук, чиркая по кафелю. Это мог быть сосед Артур, переводящий эмфиземное дыхание, прежде чем двинуться дальше, — но производимые Артуром звуки были хорошо ей знакомы; ей были знакомы абсолютно все звуки, которые производили в коридоре соседи. Этот был чем-то новым.
Она подняла голову от книги. Прислушалась.
Вот он снова — неясный скребущий звук За городом это мог бы быть пробирающийся по крыше опоссум.
За городом — оскаленные зубы темноты?
Кэт встала, подошла к двери. Теперь тишина. И все равно ей было не по себе. Слегка не по себе. Оно и понятно — такие времена. Сотрудникам отдела профилактики пистолет не полагался. Да она никогда и не хотела его иметь. Но сейчас бы оружие не помешало.
Она сказала: «Эй там?» — и поразилась девчоночьему страху в своем голосе. Ну и черт с ними. Кишка тонка ее напугать. Она распахнула дверь.
Никого. А только все тот же унылый коридор, свет противный, как в аквариуме, на полу плитка цвета гнилых зубов. Она шагнула за порог и внимательно огляделась. Пусто. Судя по всему, звук доносился с улицы или через стенку из соседней квартиры (где жила непонятная парочка молодых наркоманов, вечно занятая таинственными делами, для осуществления которых они негромко по чему-то постукивали и что-то передвигали). В коридоре не было никого и ничего.
В следующую секунду она заметила надпись на стене, прямо напротив двери. Идеальным, видимо непросто давшимся, школьным почерком кто-то написал мелом: УМЕРЕТЬ — ЭТО ВОВСЕ НЕ ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЛ, НО ЛУЧШЕ.