Она выпрямила спину. (Плеч у нее не было.) Посмотрела на Саймона в упор своими оранжевыми глазами и сказала:
— Я стараюсь тебе помогать.
— Почему ты захотела мне помочь?
— Ты добрый человек.
— Я не человек. Я запрограммирован так, чтобы быть похожим на доброго. Понимаешь, в какую передрягу ты, скорее всего, попала?
— Да.
— Точно.
— Да.
— Мне что-то не верится.
— Я готова уйти, — сказала она. — У меня ничего хорошего.
Тут не вытерпел мальчишка. Он заорал. Он понимал, что что-то происходит — и не важно, что именно. На него никто не обращал внимания. Его няня разговаривала с каким-то незнакомым дядькой. Сжимая в руках дрона, он с воем бросился к подъезду.
Саймон сказал Катарине:
— Идем со мной.
— Куда идем?
— Плевать куда. Надо мотать отсюда. И как можно скорее.
Он вырвал у нее из рук спящую девочку. От неожиданности Катарина даже не сопротивлялась. Девочка проснулась и разревелась. Схватив девочку в охапку, Саймон побежал к подъезду и очутился там секундой раньше мальчишки.
Он сунул девочку в руки швейцару.
— Вот, — сказал он. — Позаботься о них.
Швейцар взял плачущую девочку и хотел было что-то сказать. Слушать его никто не стал. Саймон подхватил Катарину под локоть.
— Надо убираться отсюда, и очень быстро.
Они пустились в западном направлении по Семьдесят пятой улице. Бегала Катарина хорошо. Умение смыться — один из главных талантов надиан.
На Западной Семьдесят второй они спустились в подземку. Саймон провел ее по своей карточке. На платформе редкими кучками стояли исполнители. Туристы пользоваться метро не любили — они предпочитали передвигаться по городу на ховерподах. Под землю спускались лишь отдельные зануды и фанатичные любители истории, да и те проезжали всего по нескольку остановок. Большинство пассажиров составляли исполнители, едущие с работы и на работу.
Саймон с Катариной стояли на платформе и пытались отдышаться.
— Отсюда поезда идут на север, — сказал Саймон.
Она промолчала. Он про себя умолял ее не впадать в ступор.
— Нам стоит добраться до Девяностых, — сказал он. — Там стоят машины. А машина нам понадобится.
Надианка по-прежнему не открывала рта. Взгляд ее ящеричьих глаз был устремлен прямо вперед, на пустые пути.
— Надо попробовать переехать Гудзон по мосту Джорджа Вашингтона. В Нью-Джерси мы будем вне юрисдикции Инфинидота.
Могло оказаться, что в Нью-Джерси он тоже вне закона, однако взаимодействие сил правопорядка Совета и Инфинидота было налажено не слишком хорошо. А Катарина та и вовсе, скорее всего, с точки зрения законодательства Нью-Джерси не совершила ничего предосудительного. Впрочем, трудно было с точностью сказать, чем законы одного штата отличаются от другого.
Пришел поезд — как и положено, с оглушительным лязгом. Двери окрылись, и Саймон подтолкнул Катарину в вагон. Она не сопротивлялась, спасибо хоть на этом.
Вагон был почти пуст. Кроме них — всего четыре человека, все исполнители. Двое посыльных с дредами на головах; еврей-ортодокс, тоже с дредами; бездомный в бейсболке «Нью-Йорк метс», двух свитерах и домашних шлепанцах — все они возвращались по домам после дневной работы.
Пассажиры сбились в дальнем конце вагона и выглядели напряженными. Саймон подумал было, что они в курсе дела, что Инфинидот успел выпустить и довести до всеобщего сведения некую сводку о нем и Катарине. Но это было маловероятно. Потом Саймон сообразил — он ехал в компании надианки.
— Садись, — велел он Катарине.
Она села. Он сел рядом и сказал:
— Можем выйти на Девяносто шестой улице. Ты как себя чувствуешь?
Ноздри у нее были расширены. Оранжевые глаза дважды моргнули.
— Надеюсь, тебе не плохо, — сказал он. — Надеюсь, что, если будет плохо, ты скажешь. Надеюсь, что, когда надо будет пошевеливаться, ты пошевеливаться сможешь.
Через весь вагон он чувствовал, что едущие по домам исполнители на них с Катариной не смотрят. На первой же остановке посыльные и ортодокс встали и перешли в соседний вагон.
Саймон видел, как бездомный мечется в нерешительности, перейти тоже или не стоит. Он даже привстал, но потом уселся обратно. В конце концов, надиане безвредны. Разве что склизкие. И пованивают.
Когда поезд тронулся со станции на Семьдесят девятой улице, Саймон заметил яркое пятно за окном вагона — это мелькнули золотистые крылья дрона.
Дрона пустили по тоннелям. Он будет поджидать их на следующей станции.
Саймон сказал Катарине:
— Тело калеки привязано к столу у хирурга, то, что отрезано, шлепает страшно в ведро.
Она моргнула. Сделала глубокий вдох.
Он попытался снова. Он сказал:
— Мимо только что пролетел дрон.
— Я видела.
— Он будет ждать нас на Девяносто шестой улице. Скорее всего, станет преследовать поезд до конечной. Мы с тобой попали.
Она сказала:
— Жди.
Она встала. Быстро прошла в дальний конец вагона, где, не глядя на нее, сидел бездомный.
Она остановилась прямо напротив него. Он уставился себе под ноги в надежде, что она не станет выпрашивать у него иену-другую — за надианами такое водилось. Она немного наклонилась вперед, чтобы оказаться в поле его зрения. Открыв рот, продемонстрировала два ряда мелких заостренных зубов. И зашипела. Саймон никогда не слышал ничего подобного — отрывистый и требовательный звук, похожий на тот, что издают кошки, только более гортанный.
Она подняла руки и поднесла их к самой физиономии бездомного. Выставила вперед когти. По ее коже поплыли зеленые разводы. Она словно бы стала выше и как-то внушительнее на вид.
Бездомный вскрикнул. Она сказала ему:
— Тихо. Дай одежду.
Бездомный в отчаянии посмотрел на Саймона. Тот молча пожал плечами. Проявление непонятной ему, всамделишной агрессии неприятно отозвалось в микросхемах Саймона — даже при том, что не он эту агрессию проявлял. Его волю парализовало, в глубине глазниц чувствовалось жжение.
Изумрудной когтистой лапой Катарина взяла бродягу за подбородок и подняла его лицо — так, чтобы он смотрел прямо на нее.
— Снимай одежду и дай мне. Быстро, — прошипела она.
Бездомный повиновался. Он снял бейсболку и оба свитера. Скинул шлепанцы.
— Брюки, — сказала Катарина.
Встав на ноги, он стянул с себя засаленные рабочие штаны. Отдал их надианке и остался стоять, дрожа от страха, в одном белье.
Катарина бросила одежду Саймону и сказала:
— Надевай. Торопись.
Саймон начал одеваться. Он натягивал один из двух свитеров, когда она, по-кошачьи выгнув спину, дотронулась смертоносным на вид когтем до горла дрожащего бездомного. Саймон услышал, как она сказала:
— Не двигаться. Не говорить.
Бездомный и не думал ни двигаться, ни говорить.
Преодолевая отвращение, Саймон надел обвислые штаны поверх своих собственных. Пристроил на голове бейсболку.
Поезд остановился на Девяносто шестой улице.
— Иди, — велела Саймону Катарина. — Мы не вместе.
— А ты? — спросил он.
Ее глаза полыхнули оранжевым огнем.
— Делай, что я говорю.
Саймон не стал препираться и вышел из вагона.
Над платформой, наблюдая за выходящими из поезда пассажирами, завис дрон. Саймон опустил голову, сдвинул козырек бейсболки на дюйм ниже. Исполнители и несколько надиан направлялись к выходным турникетам. Он пошел вместе со всеми. Дрон прожужжал у них над головами и принялся кружить вблизи выхода. В какой-то момент его занесло, он ударился о покрытую плиткой стену, но тут же выровнялся. Пассажиры смотрели на дрона с любопытством. Саймон тоже посмотрел. Надо поступать как все. Ненадолго Саймон встретился глазами с объективом дрона. Тот рассмотрел Саймона, заснял его на видео. И переключился на следующего пассажира. Саймон прошел через турникет и в общем потоке поднялся по лестнице.
На поверхность он вышел на углу Девяносто шестой и Бродвея, среди складов и заброшенных магазинов. Что дальше? Он понимал: чтобы не выделяться, надо куда-нибудь идти. Но куда делась Катарина? Он притворился, что читает старую голографическую рекламу концерта. Поющие кошки. Простоять так можно было минуту, не больше.
Катарина вышла из метро через полминуты. Она прошла близко от него, но все-таки не вплотную, и сказала вполголоса:
— Не вместе.
Правильно. Он пошел, отставая от нее на несколько шагов. Она пересекла Бродвей. Он — за ней. Она пошла на запад по Девяносто шестой улице, и он тоже.
Кварталы вокруг представляли собой один большой склад. Несколько ремонтных мастерских, между которыми раскинулись пустыри, уставленные ржавеющим и выцветающим от непогоды никому не нужным добром. Станки из потогонных мастерских и конные повозки с Пяти Углов (этот аттракцион вскоре должны были вовсе закрыть — слишком трудно было находить исполнителей, которые бы соглашались там работать), шикарные лимузины из Мидтауна двадцатых годов, пирамиды ящиков с хипповской атрибутикой, которая постепенно приходила в негодность с тех пор, как Совет прикрыл колонию на Четвертой улице. Ничего интересного для туристов здесь не было — чтобы попасть в туристические места, надо было пройти на север до конца парка, туда, где начинались негритянские ресторанчики и джазовые кафе Старого Гарлема.
Когда они вышли на пустынную Уэст-Энд-авеню, Катарина приблизилась к Саймону.
— Не знал, что ваш брат на такое способен.
— Способен.
— Как ты умудрилась сойти с поезда?
— Шла быстро. Человек скажет дрону на следующей станции. Мы торопимся.
— Нам нужна машина.
— Можешь найти?
— Я сам в каком-то смысле машина.
На заросшей бурьяном стоянке Саймон выбрал древний «мицубиси». Ему очень хотелось, чтобы автомобиль оказался настоящим — половина тут была муляжами. Саймон выбил замок и открыл дверцу. Машина была вполне рабочая. Он вынул и соединил проводки — машина завелась. Саймон открыл Катарине дверцу с пассажирской стороны.
Она уселась и пристегнула ремень.