— Я ищу.
— Да ради бога.
Катарина выскользнула из кабины и словно растворилась среди деревьев. Саймон с Люком тоже вышли наружу. Они прогуливались, разминая затекшие конечности. Наверху, сквозь ветви деревьев, ярко светились звезды.
Люк сказал:
— Она, похоже, хороший охотник.
Саймон подумал о ее когтях. Вспомнил ее зубы.
— Откуда нам знать?
— Помню, — сказал Люк, — когда был маленьким, я смотрел фильм про обычаи надиан.
— Должно быть, какой-нибудь старый.
— Помню, им очень нравился какой-то из грызунов.
— Чего-то такое припоминаю. Серое лысое существо размерами с суслика. С длинным хвостом. Очень длинным.
— Точно. Они готовили его с каким-то коричневым мохнатым овощем.
— Да, вроде волосатой сосновой шишки. Если этого грызуна пять или шесть часов тушить с тем самым мохнатым овощем, он становится съедобным.
— Для них это деликатес.
— Еще какой.
— А ты знаешь, у них есть душа, — сказал Люк.
— Я вообще-то в вопросах души не больно разбираюсь.
— Потому что ты биомеханический?
— С чего ты взял?
— Глаза. Это почти не видно, но я всегда замечаю.
— Что такого с моими глазами?
— Трудно объяснить. Так-то они вполне обыкновенные…
— Самые настоящие, живые.
— Я знаю. Я сказал, этого почти незаметно. Но они как объективы с расширяющейся и сужающейся диафрагмой. Что-то в них от линз. У настоящих людей глаза влажнее, что ли… Изменчивее… И дело не в самих глазах, а в том, что за ними стоит. Так или иначе, но мне всегда понятно.
— Вижу, ты соображаешь. Сколько же тебе лет?
— Одиннадцать или около того. Может быть, двенадцать. Да какая разница? Я всегда отличался обостренным восприятием.
— Сквозь меня так много немых голосов, — сказал Саймон.
— Интересно, оказывается, ты знаешь стихи.
— Лучше б не знал.
— Ты видишь сны?
— По-своему да.
— Тебе нравится жить?
— Скажем так: я привязан к жизни.
— Боишься смерти?
— Она во мне запрограммирована. Есть специальный чип выживания.
— Ну так мы все запрограммированы, согласен? Нашими создателями.
— Что-то я сейчас не настроен философствовать. А ты, значит, икседрольный?
— Ага. Мать, когда мной забеременела, проглотила несколько пригоршней.
— Нарочно?
— Она думала, жертвы икседрола подпадают под какую-то социальную программу. Получают ежемесячные компенсации. Не знаю, кто ей рассказал эту ерунду.
— Она намеренно приняла лекарство, которое сделает ее ребенка уродом?
— Что я могу сказать? Мать всю жизнь ловчила. Такой уж она человек. Я ее за это не виню.
— Не может быть.
— Она родила меня на свет. Благодарность — единственный достойный ответ на все, что бы ни происходило.
— Все-таки вы, люди, странные.
— Пару лет назад мы с ней попали в группу, которая называла себя Священный Огонь. Омерзительная компашка, честное слово. Те, которых ты видел, из них самые адекватные.
— Она, значит, была христианкой?
— Она была всем на свете, лишь бы это позволяло как-то устроиться. А христиане, если примешь их обеты, всегда тебя накормят.
— Твоя мать по-прежнему с ними?
— Не-а. Она сбежала с каким-то парнем. Кровельщиком — крыша скинии протекла, и он ее чинил. Я о ней уже почти год ничего не знаю.
— Она тебя бросила?
— Кровельщику не нужны были дети. Он рассудил, что христиане позаботятся обо мне лучше, чем она. Это они дали мне имя Люк. Ну, знаешь, как из Библии.
— А твое настоящее имя?
— Мое настоящее имя — Люк. А старое было Блитцен. Как олень Санта-Клауса… Мать была… Ладно, хватит о ней.
— И ты притворялся, что веришь в их бога?
— А я и вправду верю в их бога. Мне просто не нравится, как это делают они.
— Ты шутишь.
— Ничуть. Уже почти год, как я отмечен Святым Духом.
— Что ж… Наверно, для тебя это хорошо.
— «Хорошо» тут все-таки не совсем верное слово.
Саймон с Люком успели дойти обратно до «виннебаго» и сидели, прислонившись спинами к его правому заднему колесу, когда вернулась Катарина. Она двигалась удивительно бесшумно, ни одна ветка не треснула у нее под ногами. Возникшая из тьмы Катарина держала что-то за спиной.
— Я нашла, — сказала она.
— Ты что, действительно что-то поймала? — спросил Саймон.
— Да.
— И что это? — спросил Люк.
Катарина замялась. Ее глаза сверкали в темноте.
— Я приготовлю с другой стороны, — сказала она.
— Не хочешь нам показывать? — спросил Саймон.
— Я приготовлю с другой стороны, — повторила Катарина и пошла со своей добычей за «виннебаго».
— Что с ней такое? — спросил Люк у Саймона.
— Стесняется.
— Чего ей стесняться? Она же герой, если на самом деле поймала что-то, чем мы можем перекусить.
— Она не хочет выглядеть в наших глазах животным.
— Но она же не животное.
— Нет, не животное. Но и не человек. Ей от этого неуютно.
— Откуда ты знаешь?
— Просто представил себя на ее месте.
Вскоре Катарина появилась снова. В руках она держала аккуратно освежеванные тушки двух белок — без голов, лапок и хвостов. Потупившись, она протянула их Саймону с мальчиком. На ее накидке, отчетливо видные на белой ткани, запеклись капельки крови. Саймон надеялся, что она не поняла, что он их заметил.
Он сказал:
— Спасибо.
— Съедим их сырыми, — сказал Люк.
— Подожди, — остановил его Саймон.
Он поднял капот «виннебаго» и снял кожух мини-генератора, установленного на месте аккумулятора. От генератора исходило бледно-зеленое свечение. Беличьи тушки получат, конечно, дозу радиации, но не такую, чтобы повредить здоровью.
Он взял белок у Катарины. Они были теплые и скользкие. Явственно чувствовалось, что еще недавно зверьки были живы. Мимолетно он испытал то же ощущение, с каким Катарина, должно быть, ловила и убивала этих белок Что-то щелкнуло у него внутри. Другими словами описать случившееся он не мог. Чувство голода, потом щелчок и короткое электрическое содрогание в грудной клетке. Он посмотрел на Катарину и повторил:
— Спасибо.
Она кивнула, но ничего не сказала в ответ.
Он уложил чушки на раскрытый реактор. Сделал это осторожно, как если бы они могли чувствовать боль. Коснувшись металла, тушки зашипели. Приготовиться они, строго говоря, тут не приготовятся, но все же будут не сырыми.
Он стоял над беличьими тушками и наблюдал, как они постепенно поджаривались. Дух от них шел густой и резкий. Люк стоял рядом и тоже смотрел. Катарина держалась чуть поодаль. Саймон вспомнил старый фильм, в котором семья занималась тем же самым. Глава семейства жарил мясо на открытом огне, а жена и ребенок дожидались, когда его можно будет есть.
Они съели белок, жилистых и горьковатых, с сильным химическим привкусом. Какая-никакая, но это была еда. Поев, они расположились на ночь. Катарина и мальчик с удобством устроились на обитых оранжевым скамейках, расположенных по обе стороны откидного столика. Саймон, на правах самого большого, занял откидную кровать.
Ему снились летящие женщины в одеждах из света.
На заре они тронулись дальше. Земля неслась и неслась назад — высокая трава и необъятное небо. «Виннебаго» прокладывал в траве колею, которая позади него тут же исчезала. За ним не оставалось следов. Над головой клубились белые облака, одни разрастались, другие растворялись в воздухе.
— Все вроде в порядке, — сказал Люк.
— Трудно сказать. — Саймон всматривался вперед сквозь лобовое стекло. — Я о том, были ли облака и раньше такими? Было ли небо того же оттенка синего?
— Я слыхал, катастрофа случилась в Северной Дакоте. На каком-то секретном подземном объекте.
— А я слышал, что в Небраске. Недалеко от Омахи.
— Один парень рассказывал, что это был финальный аккорд Крестового похода детей. Все устроили безумные детки с настоящей мощной бомбой.
— Нет, поход к тому времени уже закончился. Сработали калифорнийские сепаратисты.
— У меня другие сведения. А калифорнийские сепаратисты — оказалось, что их всего-то семь или восемь человек из Беркли, у которых не было ни средств, ни вообще ничего. Я это знаю из надежного источника.
— Нет, их все-таки было больше. Ведь история с питьевой водой в Техасе — точно их рук дело.
— Может, и так. А знаешь, поговаривают, что эвакуация не была так уж необходима. Но многие считают, что здесь по-прежнему небезопасно находиться.
— Птицы-то явно куда-то подевались.
— Да, но я слышал, их тут снова пытаются расселять. Самых неприхотливых — голубей, воробьев, чаек.
— Может, стоило бы начать с людей.
— Как по-твоему, выборы были? — спросил Люк.
— Я сам об этом думал. Скорее всего были. Похоже на то, что законы поменялись.
— Я слышал, одного президента засадили в тюрьму.
— А я слышал, что другой президент принял христианство.
— Что ж в этом плохого?
Наступил день, а они все ехали и ехали по бескрайней равнине. Они держали направление на запад, двигаясь более или менее по прямой. Навигационная система предупреждала о том, что ждет их впереди. Города и поселки они объезжали стороной. Изредка приходилось отклоняться в сторону, чтобы объехать какой-нибудь лесной массив, но в основном, миля за милей, они двигались по лугам, которые раньше были пастбищами или полями, а теперь заросли дикой травой. Они видели оленя. Видели койотов. Каждый раз издалека, бурые пятна на зеленом просторе, животные провожали трейлер настороженными взглядами. Выходит, и крупные животные возвращались на прежние места.
Время от времени делалась остановка, чтобы Катарина могла поохотиться. Обычно охота оказывалась удачной. Она отсутствовала полчаса или больше и возвращалась с кроликом или белкой. Она все проделывала, следуя одному, раз заведенному порядку. Безмолвно исчезала, так же безмолвно появлялась вновь, свежевала и разделывала добычу, укрывшись от Саймона и мальчика за «виннебаго». Так и не произнеся ни слова, она выносила оттуда готовую тушку. Никто из них ни разу не заговаривал о том, что именно они едят. Просто ели, и все, а Катарина потом закапывала в землю несъеденны