Классическая телевизионная ирония достигла пика летом 1974 года[97], когда безжалостные объективы камер зафиксировали мощный «разрыв доверия» между картинкой официальных заявлений и реальностью мухлежа в высших эшелонах власти. Это изменило нацию, мы превратились в Аудиторию. Если врет даже президент, кому тогда вообще можно верить, кто же тогда вообще представляет реальность? Тем летом телевидение играло роль искреннего, взволнованного взгляда на то, что находится за всеми картинками. Та ирония, что телевидение само по себе – это поток картинок-образов, была очевидна даже для двенадцатилетнего[98], который сидел перед экраном поглощенный зрелищем. После 1974-го, казалось, выхода уже нет. Образы и ирония повсюду. Неслучайно премьера «Субботним вечером в прямом эфире» – этих Афин бессмысленного цинизма со специализацией на пародиях на (1) политиков и (2) телешоу, – состоялась следующей осенью (на телевидении).
Меня беспокоит, что я говорю «телевидение боится…» или «телевидение играло роль…», потому что – хотя это в каком-то смысле и необходимый уход в абстракцию – разговор о телевидении как о некоем организме может легко скатиться в самый отвратный вид антиантителевизионной паранойи, которая выставляет телевидение автономным дьявольским развратителем личного мивоззрения и общественной инициативы. Я бы хотел этого избежать. Хотя я и убежден, что телевидение сегодня стало причиной настоящего кризиса американской культуры и литературы, я не согласен с реакционерами, которые видят в ТВ этакое зло, обрушившееся на невинное население и ведущее к снижению IQ и ухудшению результатов госэкзаменов, пока мы все сидим тут на наших толстеющих задницах, а в глазах у нас вращаются маленькие гипнотические спиральки. Критики вроде Сэмюэля Хантингтона и Барбары Такман, утверждающие, что ТВ повинно в снижении наших эстетических стандартов, что «современная культура захвачена коммерциализмом, направленным на массовый рынок и обязательно на массовый вкус»[99], могут быть опровергнуты утверждением, что их propter hoc – это даже не post hoc[100]: к 1830 году де Токвиль уже диагностировал у американской культуры склонность к легким удовольствиям и массовым развлечениям, «зрелищам неистовым, невежественным и грубым», чья цель «скорее разжечь страсти, чем усладить вкус»[101]. Считать телевидение злом так же непродуктивно и глупо, как и сравнивать его с «тостером с картинками».
Разумеется, нет никаких сомнений в том, что телевидение – это пример низкого искусства, чья цель – радовать людей, чтобы залезть к ним в карман. Ввиду экономики развлечения в национальном вещании, которое финансируется рекламой, единственная цель телевидения – и это не отрицал ни один причастный к ТВ со времен первых санкционированных испытаний компании RCA в 1936 году – увеличение количества просмотров. Телевидение – воплощение низкого искусства из-за своего желания привлечь и обогатиться на внимании беспрецедентного количества людей. Но низкое оно вовсе не потому, что вульгарное, сексуально озабоченное или глупое. Часто оно таким и бывает, но это лишь логическая производная его потребности привлекать и радовать Аудиторию. И я не говорю, что телевидение вульгарно и глупо, потому что вульгарны и глупы люди, составляющие Аудиторию. Оно такое просто потому, что люди обычно очень похожи в своих вульгарных, сексуально озабоченных и глупых интересах и дико отличаются друг от друга в том, что касается интересов изысканных, эстетических и благородных. Все дело в синкретическом разнообразии: в качестве продукта не виноваты ни медиум, ни Аудитория.
И все же за то, что отдельные американские человеческие существа потребляют вульгарное, озабоченное и глупое искусство в потрясающих дозах объемом в шесть часов в день, – за это должны ответить и мы, и в ТВ. Мы – в основном потому, что никто не держит нас на мушке и не заставляет проводить время, почти равное времени сна, за тем, что, если подумать, не очень полезно. Жаль портить удовольствие, но это правда: шесть часов в день – это не очень полезно.
Величайшая ежеминутная привлекательность телевидения в том, что оно увлекает, но ничего не требует. Проходить стимуляцию можно в состоянии покоя. Получать, ничего не давая в ответ. В этом смысле телевидение напоминает то, что можно назвать Особым Угощением (таким, как, например, сладости, алкоголь), – т. е. вещи, которые в небольших дозах в целом безвредны и приносят удовольствие, но очень вредны в больших дозах и реально вредны, если регулярно потреблять их в количествах наравне с основными продуктами питания. Можно только гадать, какому литражу джина или весу плиток «Тоблерона» эквивалентны шесть часов Особых Угощений в день.
Говоря поверхностно, телевидение в ответе за то, сколько времени мы тратим на его потребление, лишь потому, что оно ужасно успешно справляется со своей задачей – с наращиванием огромного количества просмотров. В плане социальной ответственности представители ТВ очень напоминают производителей военного вооружения: никаких претензий до тех пор, пока они не станут чуть-чуть чересчур хороши в своем деле.
Но мне самой удачной кажется аналогия между телевидением и алкоголем. Потому что (потерпите немного), сдается мне, старый добрый среднестатистический Офисный Джо – телеголик. Т. е. просмотр ТВ может вызвать пагубную зависимость. Пагубная зависимость вырабатывается после преодоления определенного порога количества регулярно употребляемого вещества, но то же самое верно и для Wild Turkey. И под словами «пагубная» и «зависимость» я опять же не имею в виду «злодейская» или «гипнотическая». Зависимость возникает, когда отношения человека и условного вещества лежат на скользкой границе между «мне это нравится чуть больше, чем все остальное» и «я в этом нуждаюсь». Многие виды зависимости, от физической зарядки до написания писем, довольно безопасны. Но зависимость становится пагубной в случае, если (1) приносит реальные проблемы и (2) предлагает саму себя в качестве решения проблем, которые вызывает[102]. Пагубная зависимость отличается также и тем, что распространяет вызванные проблемы в виде помех внутри и вовне зависимого, создавая сложности в случае отношений, общества – и собственного духа и личности. В абстрактной форме некоторые из этих гипербол могут показаться натяжками, но за конкретными иллюстрациями циклов пагубной зависимости от ТВ далеко ходить не надо. Если правда, что многие американцы одиноки, и если правда, что многие одинокие люди смотрят ТВ до умопомрачения, и если правда, что 2D-образы из телевизора помогают одиноким людям облегчить стресс от нежелания быть среди живых человеческих существ, тогда так же очевидно, что чем больше времени человек проводит в одиночестве дома перед ТВ, тем меньше времени он проводит в мире живых людей, а чем меньше времени он проводит в реальном человеческом мире, тем сложнее ему не чувствовать себя неготовым для жизни в этом мире, а значит, фундаментально далеким, отчужденным, солипсическим, одиноким. И так же правда, что в случае, когда человек начинает воспринимать свои псевдоотношения с Бадом Банди или Джейн Поли[103] как вполне допустимую альтернативу реальным отношениями, у него будет соразмерно меньше сознательной мотивации даже пытаться выстроить отношения с реальными 3D-людьми – отношения довольно важные с точки зрения базового психического здоровья. В случае с Офисным Джо, как и со многими зависимыми, Особые Угощения начинают заменять пищу, в которой нуждается организм, и настоящий голод – скорее заглушенный, чем удовлетворенный – стихает до состояния странной беспричинной тревоги.
Пагубный цикл ТВ-просмотра даже не требует каких-то специальных предпосылок вроде писательской самоосознанности или нейроаллергического одиночества. Давайте теперь на секунду просто представим Офисного Джо как среднестатистического американского мужчину, сравнительно неодинокого, приспособленного, женатого, с двумя-тремя розовощекими карапузами на руках, в высшей степени нормального, вернувшегося домой с тяжелой работы в 17:30 и засевшего за шестичасовой марафон перед телевизором. Поскольку Джо О. – парень среднестатистический, на соцопросы он только пожмет плечами и среднестатистически ответит, что смотрит ТВ для того, чтобы «расслабиться» после неприятных жизненных моментов. Довольно соблазнительно предположить, что ТВ помогает расслабиться просто потому, что по-аушлендеровски «отвлекает», помогает не думать о ежедневной рутине. Но разве можно объяснить беспрерывный продолжительный просмотр ТВ обыкновенным желанием отвлечься? Телевидение делает гораздо больше, чем просто отвлекает. Во многих смыслах телевидение поставляет и предоставляет мечты, и многие из них помогают как бы приподняться над среднестатистической жизнью. Режимы презентации, лучше всего подходящие для ТВ, – штуки вроде «боевиков» с перестрелками и крушением авто, скорострельные «коллажи» рекламы, новостей и музыкальных клипов или «истерика» прайм-таймовых мыльных опер и ситкомов с широкими жестами, громкими голосами и переизбытком смеха, – очень неизящно нашептывают, что где-то там жизнь быстрее, насыщеннее, интереснее и… ну, жизненнее, чем современная жизнь в том виде, в котором с ней знаком Офисный Джо. Это не кажется опасным, если не учитывать, что на просмотр ТВ старый добрый среднестатистический Офисный Джо тратит больше времени, чем на жизнь, а ведь любой человек со среднестатистическими мозгами прекрасно понимает, что само ТВ вовсе не делает жизнь более насыщенной и жизненной. Поскольку цель телевидения – приманивать аудиторию мечтами и обещаниями о бегстве от ежедневной рутины и поскольку статистика подтверждает, что чрезмерно большую часть ежедневной жизни американцев занимает просмотр ТВ, то, значит, все эти обещания ТВ должны в теории обесценивать просмотр ТВ как таковой («Джо, Джо, где-то там есть мир, где жизнь – живая, где люди не расслабляются по шесть часов в день перед предметом мебели»), одновременно подкрепляя на практике привычку смотреть ТВ («Джо, Джо, лучший и единственн