1995, первая публикация – в 1996 году в журнале Harper's под названием «Shipping Out» – «Отбытие»
Из сборника Consider the Lobster and Other Essays
Что-то мне кажется, это действительно конецО романе Джона Апдайка «По направлению к концу времени»
Лишь о себе… я пою, ибо нет у меня другой песни.
Мейлер, Апдайк и Рот – Великие Мужчины-Нарциссы[296], в свое время они доминировали в послевоенной американской литературе, сегодня же они состарились, и вполне закономерно, что перспектива их смерти служит своеобразной подсветкой приближающегося тысячелетия и всех этих онлайн-предсказаний о смерти романа в том виде, в котором мы его знаем. В конце концов, когда солипсист умирает, его мир уходит вслед за ним. А ни один американский романист не очертил внутренний ландшафт солипсиста лучше, чем Джон Апдайк; его восхождение в 1960-1970-е закрепило за ним славу одновременно и летописца, и главного голоса, вероятно, самого эгоцентричного поколения в истории со времен Людовика XIV. Как и Фрейда, Апдайка больше всего заботили смерть и секс (необязательно в этом порядке), и тот факт, что настроение его книг в последние годы стало еще более безрадостным, вполне понятен – Апдайк всегда писал в основном о самом себе, и с тех пор, как вышел неожиданно трогательный «Кролик успокоился», он стал исследовать все более и более открыто апокалиптическую перспективу собственной смерти.
«По направлению к концу времени» – это история о чрезвычайно эрудированном, успешном, нарциссистском и помешанном на сексе пенсионере, который в течение года ведет дневник, где исследует апокалиптическую перспективу собственной смерти. И еще это самый худший роман Апдайка (в сравнении с теми двумя дюжинами других его книг, которые я прочел), роман настолько неуклюжий и погрязший в самопотакании, что даже не верится, как автор мог позволить себе напечатать его в таком виде.
Боюсь, что предыдущее предложение можно считать заключением моей рецензии, и большая часть того, что я скажу дальше, будет просто направлена на доказательство/оправдание настолько неуважительной оценки. Во-первых, если позволите критику самому влезть в рецензию, ваш покорный слуга вовсе не озлобленный, брызжущий слюной ненавистник Апдайка из числа обычно встречающихся среди читателей младше сорока. На самом деле меня, наверно, можно классифицировать как одного из очень немногих фанатов Апдайка младше сорока. Я не настолько ярый фанат, как, скажем, Николсон Бейкер[297], но я все же верю, что «Ярмарка в богадельне», «Ферма» и «Кентавр» – великие книги, может, даже классика. И даже с тех пор как в 1981-м вышел «Кролик разбогател» и персонажи Апдайка начали становиться все более и более отталкивающими, причем, судя по всему, автор не замечал, что они отталкивающие, – я продолжал читать его романы и восхищаться блеском его описательной прозы.
Большая часть моих знакомых любителей литературы – это люди под сорок, многие из них женщины, и никого из них нельзя назвать большим поклонником послевоенных ВМН. Но особенно ненавидят, кажется, именно Джона Апдайка. И почему-то не только его книги: назовите имя этого бедняги – и вам придется несладко:
– Просто член с тезаурусом.
– У этого сукиного сына вообще есть хоть одна неопубликованная мысль?
– Он делает женоненавистничество литературой так же, как Раш[298] делает фашизм смешным.
И поверьте: это реальные цитаты, я слышал даже похуже, причем обычно они сопровождаются таким выражением лица, что сразу становится ясно – любые попытки переубедить собеседника, апеллируя к интенциональному заблуждению или рассуждая о чисто эстетическом удовольствии от чтения прозы Апдайка, не увенчаются успехом. Ни один из знаменитых фаллократов поколения Апдайка – ни Мейлер, ни Эксли, ни Рот, ни даже Буковски – не вызывает у читателей настолько сильной неприязни.
Разумеется, есть несколько очевидных объяснений подобной ненависти: зависть, иконоборчество, побочные эффекты политкорректности и еще тот факт, что наши родители почитают Апдайка, а это ведь очень легко – попирать то, что почитают твои родители. Но я думаю, глубинная причина, почему так много людей моего поколения не любят Апдайка и остальных ВМН, кроется в радикальной эгоцентричности этих писателей, а также в их неспособности относиться критически ни к себе, ни к своим персонажам.
Джон Апдайк, например, десятилетиями создавал протагонистов, которые, по сути, были одним и тем же человеком (ср. Кролика Ангстрома, Дика Мейпла, Пайта Хейнему, Генри Бека, преподобного Тома Маршфилда, «дядечку» из «Россказней Роджера») и все – отражениями самого Апдайка. Они всегда жили либо в Пенсильвании, либо в Новой Англии, были либо несчастливо женаты, либо разведены, и все – примерно возраста Апдайка. И всегда либо рассказчик, либо фокальный персонаж обладает присущим автору поразительным даром восприятия, они думают и говорят так же непринужденно пышно, так же синестетически, как и сам Апдайк. Они всегда неисправимо нарциссичны, похотливы, наполнены презрением и в то же время жалостью к себе… и глубоко одиноки – так, как может быть одинок только эмоциональный солипсист. Они, кажется, никогда не принадлежат ни к какому сообществу, не принимают чью-либо сторону. Хотя обычно все они семейные люди, они никогда никого по-настоящему не любят – и, хотя они всегда гетеросексуальны до сатириазиса, особенно они не любят женщин[299]. Весь мир вокруг, как бы роскошно они ни описывали его, существует для них лишь до тех пор, пока вызывает впечатления, ассоциации, эмоции и желания в глубине их огромного эго.
Полагаю, что молодым образованным людям в 1960-1970-е годы, которые самым ужасным грехом на свете считали лицемерный конформизм и подавленность поколения их родителей, эвекция либидоцентричного «я» у Апдайка казалась свежей и даже героической. Но у молодых людей девяностых – многие из которых, разумеется, были детьми пылкой неверности и разводов, великолепно описанных Апдайком, и которые наблюдали, как весь этот дивный новый индивидуализм и сексуальная свобода деградировали до состояния безрадостного и аномического самопотакания «Поколения Я», – другие страхи, среди которых наряду с аномией, солипсизмом и типично американским одиночеством особняком стоит перспектива умереть, не полюбив за всю жизнь ничего и никого, кроме самого себя. Бену Тернбуллу, рассказчику из последнего романа Апдайка, шестьдесят шесть лет, и он ждет как раз такой смерти, и в то же время он до усрачки напуган. Хотя, подобно большинству протагонистов Апдайка, Тернбулл боится совсем не того, чего стоило бы бояться.
Издатели рекламируют «По направлению к концу времени» как амбициозную попытку Апдайка попробовать что-то новое, как вторжение в футуристическо-антиутопические традиции Хаксли и Балларда и в мир мягкой научной фантастики. На дворе 2020 год, и, как говорится, настали нелегкие времена. Китайско-Американская ядерная война унесла миллионы жизней, и централизованное правительство перестало существовать в том виде, в каком мы знаем его сегодня. Доллара больше нет; в Массачусетсе используют валюту, названную в честь Билла Уэлда[300]. Налоги отменили; местные бандиты крышуют зажиточных граждан и защищают их от других местных бандитов. Найдено лекарство от СПИДа, Средний Запад обезлюдел, многие районы Бостона разрушены бомбежкой и (предположительно?) облучены радиацией. В ночном небе, словно младший брат Луны, висит заброшенная низкоорбитальная космическая станция. Здесь обитают маленькие, но хищные «металлобиоформы», которые каким-то образом мутировали из-за токсичных отходов и теперь шатаются всюду, поедая электричество и иногда людей. Мексика захватила юго-запад США и угрожает полноценным вторжением, в то время как тысячи молодых американцев бегут на юг, за Рио-Гранде, в поисках лучшей жизни. Короче говоря, Америка умирает.
Футуристические элементы романа местами очень крутые и поистине могли бы служить достойным материалом для амбициозной попытки Апдайка попробовать что-то новое, если бы не были столь отрывочны и фрагментарны; в тексте они появляются в основном в качестве придаточных предложений к бесконечным описаниям каждого дерева, растения, цветка и кустарника вокруг дома рассказчика.
Девяносто пять процентов романа – это рассказы Бена Тернбулла о жизни вышеназванных растений (снова и снова, с каждой сменой времени года), о его хрупкой и подавляющей его мужское начало жене Глории, а также воспоминания о бывшей жене, которая развелась с ним из-за его измены, а еще мечты о молодой проститутке, которую он приводит в дом, стоит его жене, Глории, уехать. Также очень много места в романе занимают размышления Тернбулла о старении, неизбежности смерти и трагедии человеческого существования, и еще больше страниц посвящено его болтовне о сексе и о властности полового влечения, детальным описаниям того, как он желает самых разных проституток, секретарш, соседок, партнерш по бриджу, невесток, а также девочку из банды хулиганов, которым он платит за защиту, – тринадцатилетнюю девочку, чьи груди – «мелкие тугие конусы с сосками как ягоды жимолости» – Тернбуллу наконец удается потискать в лесу за домом, пока его жена не видит.
На случай если вам кажется, что мой отзыв звучит слишком сурово, вот немного статистических данных, иллюстрирующих соотношение попытки Апдайка «попробовать что-то новое» и его типичных романных приемов:
количество страниц о Китайско-Американской войне – причины, продолжительность, жертвы: 0,75
количество страниц о мутировавших смертоносных металлобиоформах: 1,5
количество страниц с описанием флоры, произрастающей вокруг дома Тернбулла в Новой Англии плюс описания фауны, погоды, а также размышления о том, как вид на океан меняется в зависимости от времени года: 86