Есть в мире лишние, добавочные,
Не вписанные в окоем,
(Не числящиеся в ваших справочниках,
Им свалочная яма – дом).
Есть в мире Иовы, что Иову
Завидовали бы – когда б…
Когда б то, что принадлежит им по праву, не было бы так велико. Их место на земле не первостепенное, не исключительное, а все в себя включающее, то самое место, с которого «слишком многим руки для объятья/ Ты раскинешь по концам креста» (Б. Пастернак. «Магдалина»).
И опять мы пришли к кресту. И, видно, никак нельзя обойти его. Очень страшно потерять последнюю опору вовне. Остаться ни с чем. С крестом. На кресте. Если даже Ему было страшно в Гефсиманскую ночь, то уж что говорить о нас?.. Как хорошо было что-нибудь придумать, чтобы избежать этого ужаса – одинокого противостояния всему внешнему, когда Дух, бесплотный Дух – один против всего плотного, тяжелого, сцепившегося в массу мира. Неужели нельзя что-нибудь придумать, чтобы избежать этого?! Может быть, можно укрыться в народе? Нет ли у народа нашего неких гарантий, что он не погибнет? Нельзя ли его как-нибудь оградить от гибели? Ну, пусть он даже грешен, но, может, ему ангел с неба за какие-то особые заслуги луковку протянул… И пусть за луковку эту не хватаются другие народы. Не вам ведь!
Даже если в идее этой своя правда, даже если заслуги (луковка) не их, а наши, а грехи – их, чужих; даже если это было бы так, то кто мы – христиане или та злющая старуха из Грушенькиной легенды?
Кто лучше, кто хуже? Кто из народов самый избранный, кто самый отверженный?.. Хорошо бы предоставить решать это Богу, а не нам, людям. У нас есть свои и чужие. И мы склонны в своем глазу бревна не замечать, а в чужом соломинку видеть.
Спасительные идеи… Похоже, что их нет и придумать ничего нельзя. Остается то, что не придумано, то, что есть: грех и страдание. Теоретик Раскольников, грешник Раскольников изо всех сил сопротивлялся Соне (как и душе своей собственной) и не хотел каяться. Как ему хотелось, чтобы осталась хоть капля его исключительности, особого права сверхчеловека! Или он сверхчеловек и тогда «право имеет», и можно еще жить, а не идти в каторгу, или… или – крест. И нет другого выбора.
А не осталось ли в Вашем изболевшемся сердце, в Вашей измученной душе, Федор Михайлович, одного маленького атома этой веры в сверхчеловека, которую Вы так яростно убиваете?.. Если не в сверхчеловека, то в сверхнарод… Не все ли равно? Какой-то атом сопротивления Христу… Соблазн не принять креста, несмотря на все слова, ибо крест – это полнота смирения, полный отказ от опоры на что-либо внешнее, полная отдача себя Богу – который не ведом уму, но ведом сердцу…
Пока есть на земле страдание, нет другого пути, как принять страдание. Бог страдает с каждым страждущим. И только сораспявшись Ему, можно воскреснуть с Ним к жизни вечной. Но пока в нас есть грех, он, грех, не хочет, чтобы его убивали. Он изворачивается. Он говорит: его, их распните, а меня оставьте. Я жить должен, я особенный.
Бог принимает крест.
Грех его отбрасывает.
А для нас перекресток выбора: с Богом? Или с грехом?
Ведь Вы не любите свой грех, Федор Михайлович! Вы ненавидите грех, как мало кто на свете! Вот только совсем ли Вы его одолеваете? Готовы ли Вы сделать то последнее усилие, чтобы оттолкнуть его весь, совершенно? Ведь я спрашиваю Вас, у которого по сути нет выбора. Вопрос у Вас не может решиться в отрицательную сторону, – вся Ваша любовь – с Тем, Который на кресте. Ведь Вы без Него – не Вы. Так вот потому и нужно то последнее усилие. Единственно, что нужно… Потому что даже одна маленькая трихина… сами же Вы сказали, что она могла сделать.
Лекции о Достоевском
Правда Христа и правда Великого инквизитора[17]
Есть две правды. Правда Великого инквизитора и правда Христа. Правда инквизитора очевидна и убеждает очень многих достойных людей.
Зачем Христос отказался от предложений великого мудрого Духа (как величает его инквизитор)?
Зачем отказался от возможности превратить камни в хлебы и накормить голодных?
«Ты гордо сказал “не единым хлебом жив человек”, – повторяет ответ Христа инквизитор. – Ты слишком высоко думал о людях. Но Ты не любил их и оставил голодными. Ты не хотел, чтобы они слепо подчинялись авторитету, знающему некую скрытую от них тайну. Это участь идолопоклонников, рассуждал Ты. Ты мерил их по своей мерке. Но это не их мерка». Так рассуждал инквизитор. И правда его совершенно очевидна. Да, между людьми и Христом – пропасть. Люди, даже не способные на зверства (а сколько способных), совершенно не способны подняться на ту высоту, на которую их зовет Христос. Они духовно бессильны. Они – стадо, которому нужен Пастырь, освобождающий их от решений и ведущий за собой. Ни свободы, ни ответственности им не нужно. А что нужно? Щей горшок, Маша или Параша под боком.
Такова масса. Среди них есть личности, но их меньшинство и на них нельзя опереться.
Инквизитор Достоевского мечтал о другом, но вдруг проснулся от своих грез и увидел человечество именно таким. Вот материал, с которым надо работать духовным вождям – реалистам, а не мечтателям, вроде Иисуса.
Инквизитор и принимается за работу. Он становится во главе стада и диктует ему свою волю, свои законы. Во имя блага этого стада. Послушное стадо должно делать то, что разрешит Пастырь. А он разрешит им грех, потому что слабые люди без греха не могут обойтись. Не разрешить им грех – значит не любить их. О, он все делает из любви к ним! Грехи прелюбодеяния, даже воровства и убийства – прощаемы, он не будет за это слишком строго наказывать, но свобода мысли, но ересь подлежит огню – и снова во имя блага тех, кого сжигают. Сжигая тела, спасает души…
Итак, если стадо будет послушным, то человечество обустроится и успокоится.
Великие утописты XIX века думали несколько иначе. Они считали, что человек станет безгрешным, если общество будет справедливо устроено.
И вот мыслители XIX века планировали и мечтали, а XX век занялся устройством такого общества. Что из этого вышло, мы слишком хорошо знаем. И не важно, во имя Бога, или социалистических, или националистических идей все творилось, – на всех знаменах было написано «Добро» с заглавной буквы. Об этом лучше всех сказал Василий Гроссман. – Добро шло на Добро, и мир превращался в ад.
Правда Великого инквизитора, на первый взгляд, очевидная и бесспорная, оказывается весьма сомнительной. Послушное стадо взбунтовалось и вырвалось на волю. Бунт бессмысленный и беспощадный был ответом на деспотизм. Потом этот бунт сменится новым деспотизмом. Люди будут метаться из одной крайности в другую. Порочный круг.
Правда Христа не противоположна правде Великого инквизитора. Она находится в другом измерении.
Ответ Христа инквизитору – это не бунт против него, а послушание другой, высшей воле, воле, созидающей жизнь.
Каким бы ни видел инквизитор сегодняшнее человечество, он видит только то, что встает перед глазами и постигается умом. Но Главное глазами не увидишь и умом не постигнешь.
Правда Христа незрима. Она находится в глубине, в которую не проникнут ни физические глаза, ни вся человеческая логика.
Христос знает, что человек жив не единым хлебом. Но, пожалуй, об это догадывается и инквизитор. Поэтому он берет у Духа-искусителя и два других дара: тайну и авторитет. Человеку, такому, каким его видит инквизитор, нужен авторитет, освобождающий его от свободы, неоспоримый авторитет, владеющий некой скрытой от всех других тайной.
Итак, по инквизитору, человек должен быть накормлен и освобожден от бремени внутренней свободы.
По Христу, человек жив не единым хлебом, а еще словом, идущим из уст Божьих. А это прежде всего слово о внутренней свободе (Царствие Божье внутри нас) и о богоподобии человека.
Душа человеческая – это бездна, заполнить которую может только Бог. Это сказал английский архиепископ Рамзай. Человек может насытиться только всей бесконечностью – добавлю я. Полноту жизни ему может дать только чувство Бесконечности, которое открывается в его душе.
И я узнала, наконец,
Как создавал меня Творец.
Сперва взяла Его рука
Всего лишь только горсть песка
И к ней прибавила чуть-чуть
Простору, чтобы мочь вздохнуть.
И вскоре весь разлив небес
Вместился в грудь, и целый лес
И гул морской… И все же Он
Был недоволен и смущен…
И вот тогда в избытке сил
Всего Себя мне в грудь вложил –
Всю меру Божеской любви –
И мне сказал: теперь – живи!
Осуществление человека – это вмещение Бога внутрь себя.
Естественно, история человеческая таких целей не ставила. Ставились цели логически ясные. Если они выполнялись, то приводили к разочарованию. Новые цели, новые достижения, новые разочарования. «Я лишь желал, желанья исполнял и вновь желал», – говорил Фауст, упорно искавший смысл жизни. Он нашел этот смысл в Деле, которое поставил выше божественного Слова. Но век Фауста кончился, принеся человечеству новые разочарования.
Христос отнюдь не идеалист, каким представляет Его инквизитор. То, что увидел инквизитор, видел и Христос. Ведь никто иной, как Он, сказал: «Мир во зле лежит». Но – «Царство Мое не от мира сего».
Что такое эта «неотмирность»?
Воображение наше тут как тут и рисует нам некое зеркальное отражение земного мира. Только лежащее не во зле, а в добре – где-то «Там» – на небе. Но Христос сказал: «Царствие Божие не там и не здесь, оно внутри нас». То есть речь идет о той самой Глубине, контакта с которой нам нужно постоянно искать. «Ищите Царствие Небесное» – то есть эти Глубины, и все остальное приложится вам.
То есть только тогда, когда человек и человечество соединятся со своей Глубиной, оно осуществится. Все другие решения – ложь, уловка лукавого разума.