. В него вполне могла влюбиться Дэйзи, с ним она стала бы изменять Тому. Вид у него был ребячливый и трогательно раскаявшийся. Этого хватило, чтобы вызвать у меня шок.
– Мне так жаль, что вы поняли меня превратно, – Гэтсби протянул руку и заложил прядь волос мне за ухо. – Так вы скажете Нику?
– Скажу, конечно, – ответила я, и, видимо, прозвучало это так великодушно или жизнерадостно, что он просиял.
Взяв меня за обе руки, он галантно поцеловал их.
– Еще раз спасибо, вы просто прелесть, Джордан Бейкер.
На самом же деле Джордан Бейкер бросило в жар, она нервничала и тревожилась. Я вернулась в большой зал «Золушки», убедилась, что умница Мириам давно улизнула, зато Мориса Уайлдера только что чем-то расстроили, и я потащила его в один из дальних кабинетов, вцепившись в складки его платья и позволив ему почти повиснуть на мне. Не отпуская его, я пила что-то легкое и шипучее, чтобы прояснилось в голове, но от мыслей о Джее Гэтсби это меня не избавило. Покрыв поцелуями все лицо и плечи Мориса, я в конце концов бросила это занятие.
Он сел, подперев острый подбородок ладонью, и вздохнул.
– По-моему, мы оба немного притворяемся, да? – спросил он.
– Да, пожалуй.
Я прокатила свой прохладный бокал по его плечу, и он вздрогнул.
– Ну что, Джордан, проводить тебя домой? Похоже, мне уже достаточно.
– Нет, я… вообще-то да. Было бы здорово, если ты на машине.
Поеду домой, решила я, но не задержусь там. Нет, утром придется отправиться поездом в Ист-Эгг, проведать Дэйзи.
Глава 9
Вернувшись домой, спать я так и не легла и в качестве компенсации сварила себе крепчайшего турецкого кофе. От этого напитка казалось, будто я вибрирую всей оболочкой и судороги уходят на два дюйма вглубь, и я знала, что во рту на весь день сохранится глубокий горьковатый привкус, но это было даже к лучшему.
В Ист-Эгг я отправилась первым же поездом, в простом хлопковом платье насыщенного темно-синего цвета, и устроилась у окна, чтобы смотреть, как мимо проносится мир. Высокие здания Манхэттена сменились жилыми домами пониже, мрамор и стекло уступили место кирпичу и дереву, и я чувствовала, как что-то во мне слегка расслабляется, будто чем больше я видела акварельно-голубого неба, тем становилась спокойнее.
Чуточку суеверно я скрестила пальцы, пока поезд несся через Уиллетс-Пойнт в Куинсе, где оседал весь городской прах и шлак. Даже в такую рань мелкий светлый осадок взвивался над землей пернатой фурией, клубился в воздухе, словно некая тайна. Ветер вырезал в самых высоких и широких кучах замысловатые гребни, наводя на мысли о далеких пустынях – Сахаре или Атакаме, – и на все это взирал противнейший и вульгарнейший щит с рекламой давно закрывшегося изготовителя очков: два гигантских глаза, с жутким интересом следящие за всем, что происходило внизу.
Среди шлака я различала людей, которые жили и работали в нем, – их лица и руки были серо-черными от отходов Нью-Йорка. Их участью было перекидывать лопатами привезенный шлак. Она требовала настолько титанических усилий, что, по-моему, справиться с ней можно было, лишь осознав, что эта цель недостижима, следовательно, остается только пренебрегать ею. Их фигурки мелькали среди лачуг, которые они сколачивали из обрезков досок и прочих остатков, отвергнутых городом. Когда мы сделали краткую и бессмысленную остановку на станции, со своего места я увидела, как они с тупой и раздраженной целеустремленностью бродят среди шлаковых куч, вооруженные лопатами и покрытые грязью. Я представила, как в юности они оберегали свои легкие, держа рты крепко закрытыми. А потом, по мере взросления, охотнее высказывали свое мнение и настойчивее стремились к тому, чтобы мир не лишился их слов, и шлак начал одерживать победу, соскальзывать по их коже в открытые рты.
Пока мы отъезжали от станции, я успела увидеть неожиданную здесь женщину с огненно-рыжими волосами в лимонно-желтом платье. Она вышла из двери какого-то гаража, держа сигарету, словно пинцетом, и на ее юбке остался след от пальца, испачканного шлаком. На поезд она смотрела с выражением, которое можно было назвать тоскливым презрением, и я была готова поручиться, что на миг наши взгляды встретились.
Я напрочь забыла о ней к тому времени, как мы остановились на станции в Лайлак-Хилл, на расстоянии мили от дома Дэйзи. Сначала я думала позвонить ей и попросить прислать за мной машину, но вместо этого решила поймать такси. Лайлак-Хилл в подобных вопросах несколько более чопорен, чем та часть города, где живем мы. Понадобилось почти двадцать минут, прежде чем я нашла машину, которая согласилась везти меня, и водителю, негру с серебристой сединой, дала такие щедрые чаевые, какие только могла.
Надо было позвонить, думала я, поднимаясь по широким ступеням крыльца. Я ведь даже не знаю, дома ли она.
Впрочем, дворецкий Бьюкененов не выказал удивления при виде меня, велел одному из слуг отнести мой саквояж в ту комнату для гостей, которую я обычно занимала, и лично проводил меня в синюю со слоновой костью солнечную комнату, которой чаще всего пользовалась Дэйзи.
Высокие окна комнаты были обращены к бухте, я посмотрела вдаль, на воду. И с некоторой неловкостью заметила, что с того места, где я стояла, хорошо просматривается особняк Гэтсби – белые стены, сияние которых видно, несмотря на расстояние и дымку, мерцающий золотом пляж и протянувшийся от него причал.
Он стоит на этом причале, вдруг подумала я. Стоит там и смотрит поверх воды, смотрит сквозь годы в то время, когда она принадлежала ему и когда снова будет принадлежать.
Из странных раздумий меня вывел грохот, за которым последовал негодующий возглас. Я кинулась к двери и распахнула ее как раз в тот момент, когда дворецкий появился вновь – с запотевшим стаканом ледяного лаймада и тарелочкой с сухим печеньем и ломтиками огурца. Внушительными размерами он не отличался, но его важный вид напоминал решетчатые ворота, обойти которые невозможно.
– Мадам вскоре выйдет к вам, – с невозмутимой физиономией сообщил он. – Не хотите ли покамест освежиться и перекусить? Принести вам что-нибудь почитать?
– Только «Пост», – нехотя отозвалась я и села. У меня не было никаких сомнений в том, что следующую мою попытку покинуть эту комнату он снова пресечет, появившись на пороге как по волшебству.
«Пост» он мне принес, и я раздраженно листала его, пока не явилась Дэйзи, словно принесенная шквальным ветром откуда-нибудь из дебрей. Она двигалась так легко и так раскраснелась, что я невольно взглянула вниз – проверить, касаются ли пола ее маленькие, как у ребенка, шлепанцы.
– О, Джордан! Какая радость, какое чудо! – воскликнула она, бросаясь ко мне. – А я уж думала, ты совсем меня забыла! Теперь, когда Том меня бросил, моя единственная надежда – верные друзья, правильно?
Полеты фантазии Дэйзи обычно на меня не действовали, но после этих слов я удивленно заморгала. Незадолго до ее появления я слышала громкий топот и стук, а потом – неразборчивые вопли из тех, какие ассоциировались у меня с футбольными матчами.
– Бросил тебя?..
Ее руки трепетали, как вспугнутые птички, алые губы непрестанно улыбались. Не удосужившись посвятить меня в подробности, она перешла к самой сути.
– Да он сегодня вечером едет куда-то с этой девчонкой. И ему все равно. До меня ему нет дела.
Вот почему Дэйзи держала меня при себе. В отличие от других подруг, я не уверяла ее, что все наладится, не клялась отомстить и не предлагала ей способ стать такой красивой, чтобы он никогда больше не сводил с нее глаз. Ничто не могло наладиться, женщина вроде Дэйзи крайне мало чем могла отомстить своему мужу, а красивой она была и без ухищрений. Вместо всего этого я предлагала ей нечто иное.
– Слушай… – я огляделась по сторонам. – Отвези меня куда-нибудь в безопасное место. Надежное, где можно не остерегаться.
Ее глаза просияли, она взяла меня за руку.
– О, приключение! Джордан, дорогая, ты всегда знаешь, что мне нужно.
– Может быть, – отозвалась я.
Она увезла меня в своем полночно-синем родстере, пронеслась по холмам Ист-Эгга так, словно они нанесли ей личное оскорбление. Мы проехали мимо загона, где паслись лошади Тома, через рощицу, где, по словам Дэйзи, повесили последнюю ведьму Лонг-Айленда, и остановились на высоком берегу с песчаными дюнами, на незастроенной стороне полуострова. Машину Дэйзи поставила так, чтобы из нее открывался вид на воду – ничего, кроме синевы и украдкой подползающего острова Брайарвуд, – потом расслабилась на сиденье, положила голову мне на плечо и затеребила обеими руками мою руку.
– Так что стряслось, дорогая? – заговорщицким тоном спросила она. – Ты все-таки влюбилась в Ника? Я продумала столько планов, как свести вас вместе, а вы оба торчите в городе, будто там вам медом намазано.
– А здесь взглянуть не на что, кроме песка и моря, – ответила я. – Дэйзи… Гэтсби хочет тебя.
Она замерла, ее голова на моем плече отяжелела, пальцы вдруг стиснули мою руку и разжались. И она затихла.
– Да?.. – спросила она. Голос казался идеально уравновешенным, как метательный нож, но в настоящий момент у нее под рукой не было мишени – только я рядом с ней в машине, стоящей над искрящейся водой.
– Да… слушай.
И я рассказала ей все, начиная с той ночи, когда встретила Ника на вечеринке у Гэтсби, и вплоть до случившегося минувшей ночью в «Золушке». Я ничего не утаила – ни засосы на шее Ника, ни вид Гэтсби после общения с его мажором из Амхерста. С таким же успехом я могла бы рассказывать ей волшебную сказку без единой реалистичной детали.
Я умолкла, потому что на этом история кончилась, и слегка толкнула Дэйзи, чтобы она наконец села прямо. Она нехотя подчинилась, и, к моему шоку, к моему полному и глубокому потрясению, ее глаза оказались полны слез.
– Боже мой, боже мой… – завороженно шептала она. – Он любит меня.
– Уж не знаю, любит ли, – ответила я. – Он был… не знаю, Дэйзи.