– Ты выглядишь просто прекрасно, милая, ты красива, можешь мне поверить. А то, что по пути сюда я встретила Тома, который собирался уезжать, нам очень кстати.
– О, так ты уже поговорила?
Я усмехнулась, позволив ей неожиданно крепко сжать мои пальцы.
– Как раз сегодня я встретилась с Ником, милая. Он говорит, что скоро пригласит тебя к себе и ты сможешь случайно повидаться там с Гэтсби.
– Но зачем? – воскликнула она. – Я могла бы прилететь прямиком к нему в объятия. Могла бы сделать это прямо сейчас – просто выйти из окна, взлететь и поспешить к нему через бухту…
Я крепко взяла ее за руку, потому что предпринять такую попытку она вполне могла. Проявлялась в ней иногда такая черта, когда события приобретали странный оборот или становилось слишком трудно.
В глубине души я хотела отпустить ее. В конце концов, все к этому идет. Даже если я не дам ей улететь, мы поедем в ее родстере сначала на юг Ист-Эгга, потом на север, в Уэст-Эгг, и вскоре будем на месте. Снаружи дождь мягко зашлепал по бетону, траве и земле. Я представила, как Дэйзи вылетает из родстера, как развеваются за ее спиной широкие рукава халата, как капли дождя на ее волосах выглядят словно роса. Она позвонит в дверь, и по какой-то причине он откроет сам. Они посмотрят один на другого, потянутся друг к другу и сольются в объятиях так резко, что, если бы весь мир слышал их соприкосновение, он просто оглох бы.
Но мне вспомнилась просьба, высказанная Джеем Гэтсби в «Золушке». Вспомнился его сосредоточенный взгляд, его отказ срезать углы, какими бы они ни были, и действовать, как подобает благоразумному человеку, и я покрепче перехватила руку Дэйзи.
– Он этого не захочет, – я беспомощно пожала плечами, и она усмехнулась в ответ.
– Не стоило рассчитывать, что я смогу ждать, – сказала она. – Ну как же, дорогая, ведь это так скучно и пристойно!
Но после ссоры с Томом она была обессилена, и я убедила ее перейти в солнечную комнату и выпить бокал шампанского. Мы послали прислугу на сонную кухню за блюдом крекеров и холодной семги, сдобренной сливками и укропом, и передвинули диван к окну, за которым к тому времени к дождю присоединился гром. Один особенно мощный удар молнии осветил весь мир – от газона Дэйзи до Уэст-Эгга и города за ним. При этой вспышке, яркостью затмевающей солнечный свет, я увидела на другом берегу бухты особняк Гэтсби, все еще дерзко освещенный на фоне летней тьмы, нависающей над нами.
Я думала о том, как визжат, должно быть, участники вечеринки под дождем, как портятся прекрасные костюмы джентльменов, как ливень приклеивает шелковые платья к телам их обладательниц. А потом до меня дошло: нет, сегодня в доме Гэтсби нет вечеринки. Особняк ослепителен, но его свет сияет только для Гэтсби, неважно, замечает он его или нет. Он горит, но не освещает и не согревает, и от всей этой пустоты мне стало немного дурно и закружилась голова.
Глядя на дождь, Дэйзи крошила крекер. Спустя минуту она выбрала полоску мясистой розовой семги, скатала ее в тугой рулончик, положила на крекер и подала мне. Солоноватый насыщенный вкус рыбы и маслянистая хрупкость крекера слегка вернули меня к действительности, и в ответ я сделала такое же угощение для Дэйзи.
Где-то во втором часу мы обе услышали тонкий плач, эхом прокатившийся по дому за нашими спинами.
– Призрак, – равнодушно произнесла Дэйзи.
– Нет, – я прислушалась, склонив голову набок. – Это Пэмми. Слышишь? Это няня поет ей.
– Я никогда ее не хотела. Пусть Том потом оставит ее себе. Он подарил мне за нее бриллиантовый браслет, когда врачи сказали, что она выживет. Я отдам браслет ему. И ее тоже.
В этих словах не было злобы, но не было и взбалмошности, присущей многим заявлениям Дэйзи. Она говорила что-либо, ее слова вспыхивали золотом в воздухе, а затем рассыпались, обращались в ничто, как сигаретный пепел. Не то чтобы они вертелись у нее в голове, а потом слетали с языка. Эти слова она хранила где-то в темном месте, чтобы не выцвели на свету, – там, где никто не смог бы отговорить ее от них.
Я промолчала, взяла ее за руку, и мы вместе стали смотреть, как над бухтой бушует гроза.
Глава 13
Паинька Ник позвонил на следующее утро, Дэйзи ответила на его звонок по аппарату оттенка слоновой кости, стоящему у нее в спальне, – полуодетая, с моим подбородком на плече, чтобы и мне было слышно. Он, похоже, не заметил, каким взвинченным и напряженным голосом она поздоровалась с ним, изображая привычную веселость, перебросился с ней парой ничего не значащих фраз и перешел к делу.
– Слушай, Дэйзи, я тут подумал: ты могла бы заскочить ко мне на чай в субботу, часа в три?
– В три на чай? Звучит заманчиво, – пропела она, туго свивая телефонный шнур в пальцах. – Как чудесно. Разумеется, я отменю второй завтрак с бостонскими Престонами, лишь бы побывать у тебя. Это же главное удовольствие летнего сезона!
Ник старательно засмеялся.
– Только Тома не привози, – изменившимся голосом попросил он.
– Что?
– Не привози Тома, – повторил он. – Это было бы весьма…
– Какого такого Тома? – перебила она, избавив его от необходимости продолжать.
Положив трубку, она повернулась ко мне с сочувственным взглядом.
– Не очень ему это дается, да?
– А я не знаю, каким хочу его видеть, – возразила я, и она легонько ущипнула меня за щеку.
– Стало быть, ты одна хочешь быть пронырой? Какой эгоизм, дорогая!
Дождь продолжался до конца недели, как будто осень доставили прямо в разгар летнего зноя. Как-то так вышло, что в особняке Дэйзи в Ист-Эгге мы отдалились от материка. Продолжающий дуться Том все еще находился в городе, скорее всего, со своей подружкой из Уиллетс-Пойнта или каких-нибудь других, столь же малоизвестных мест. Мы остались в доме совсем одни, слуги возникали и исчезали в чинном молчании, более едком, чем просто тишина.
Мы курили на веранде, ужинали в полночь, листали луисвиллский школьный альбом Дэйзи, гадая, где сейчас ее одноклассники. Ответ на большинство вопросов гласил «в Луисвилле», и я, разглядывая нечеткие черно-белые лица на страницах альбома, слегка загордилась тем, как далеко пошла, хоть в этом и не было моей заслуги.
Когда наступила суббота, я проснулась на рассвете, под звуки грозы, и обнаружила, что Дэйзи вообще не спала. Ее комнаты выглядели так, словно магазин модистки переполнился и просто-напросто лопнул по швам, извергнув лавины шелка, хлопка, бисера и кружев на каждую доступную поверхность. Все еще в халате, я разминулась с горничной Дэйзи, Валери, которая выбежала из комнаты в слезах, с багровым отпечатком ладони на щеке.
– Не рановато ли лупить прислугу? – поинтересовалась я, и Дэйзи круто обернулась ко мне, оскалив жемчужные зубки. Ее глаза были зареваны.
– Так не пойдет, Джордан, – настойчиво заявила она. – Не пойдет. Мне совершенно нечего надеть. Придется ехать в Нью-Йорк, искать что-нибудь новое, а на это просто нет времени, но не могу же я допустить, чтобы меня увидели в тряпках прошлого се…
Я отняла у нее просторное платье из серого шелка, пока она не изорвала его, затем заставила ее сесть к туалетному столику. Когда вернулась Валери, кривясь, но с сухими глазами, я послала ее за говядиной, обжаренной на сковороде, и стаканом апельсинового сока.
– С шампанским, конечно? – с надеждой спросила Дэйзи, и я кивнула. Навеселе ей это испытание не выдержать, впрочем, я сомневалась, что она выдержала бы его и будучи трезвой.
Когда Дэйзи получила и съела слегка подрумяненную говядину и запила освежающим напитком, мы перебрали один за другим остатки ее гардероба и отыскали довольно непритязательное с виду маленькое творение Уорта – бледно-фиолетовое, с мягчайшей и романтичнейшей бахромой цвета сливок. В нем голубые глаза Дэйзи стали еще голубее, а когда платье дополнили парой атласных туфелек на элегантных деревянных каблуках, крашенных в тон, она успокоилась настолько, что позволила Валери уложить ей волосы.
– Дорогая моя, а что наденешь ты?
Я вскинула бровь.
– Я не думала, что поеду.
– Ну конечно, поедешь, хотя бы для того, чтобы бедняжка Ник не чувствовал себя третьим лишним.
– Значит, лишних будет двое.
По правде говоря, я не возражала. Как старой кошелке, мне хотелось увидеть, как все сложится. Вдобавок я не виделась с Ником целую неделю. Я даже не знала, известно ли ему, что я в Ист-Эгге, и мне вдруг захотелось увидеть его вновь – его задорную улыбку, легкость, которую приобретало его тело после нескольких напитков.
К тому времени мне доставили одежду, среди которой нашлось платье цвета дымчатого абсента с заниженной талией, расшитое виноградными лозами по горловине и подолу. У Дэйзи я позаимствовала туфли из золотистого атласа и цветочную шпильку из золота для прически, в итоге мы задержались. Дэйзи слишком нервничала, чтобы сесть за руль, поэтому мы разбудили шофера Ферди и вскоре уже, хоть и с небольшим опозданием, неслись по шоссе к Уэст-Эггу.
Дню новой встречи Дэйзи и Джея Гэтсби следовало бы выдаться дивным – таким же, как день ее свадьбы или, по крайней мере, ясным днем угасающего лета, как те, когда она познакомилась с симпатичным молодым военным. Но вместо серебристых облаков над головой болталось что-то вроде тряпок, вывешенных на просушку, и, когда мы вышли из машины возле скромного домишка Ника, мы обе учуяли запах дождя – приостановившегося ненадолго, но ни в коем случае не отступившего. Дома в Луисвилле этот отчетливый запах влаги в сочетании с неуютной покалывающей жарой предвещал скорый смерч, проносящийся по распаханной равнине с разрушительной яростью, губительной для всего живого. Но мы были на востоке, а здесь существовали совсем другие опасности для нашей жизни.
Дом Ника был странным строением чуть больше коттеджа для садовника на ломтике газона, тем не менее аккуратно подстриженного. По одну сторону от него возвышался дом стального магната, в настоящее время пережидающего во Франции, когда утихнет некий скандал, а по другую раскинулось поместье Джея Гэтсби. При дневном свете оно будто уменьшилось в размерах, подумала я, словно и магии надо когда-то спать.