– Я чувствую себя утренним выпуском газеты, которую кто-то оставил на скамейке в парке, а уже начинается дождь, – пробормотал Ник, глядя в сторону дома Гэтсби. С такого ракурса смотреть было больше не на что, кроме как на сказочный замок, приплывший в бухту всего на один сезон. Когда погода переменится, думала я, он уплывет прочь, растворится в осенних туманах, и серые волны Атлантики будут плескаться вокруг его стен из бледного камня.
– Это не про тебя, – уверенно возразила я. – Для этого ты мне слишком нравишься.
– И значение имеет только твое мнение?
– Для меня – только мое, – я слегка улыбнулась.
Я протянула ему руку, он взялся за нее, рассеянно поднес к губам, чтобы поцеловать, а потом уцепился за нее, как за последнюю соломинку ради спасения жизни. И кивнул в сторону дома Гэтсби.
– Знаешь, он ведь возвел его так, будто поднял из-под земли, – сказал он. – На этом месте раньше стоял другой особняк, небольшой и практичный. Прошлой весной однажды вечером он прикатил сюда прямиком из города. Купил и землю, и дом у какого-то бутлегера за сущие гроши – землю, заболоченную низину вместе с крачками, фундаментом, который никогда не высыхал, и давними призраками моряков, высаженных здесь, на безлюдном берегу. Он осмотрелся и заявил: «Нет, так не пойдет».
Голос Ника зазвучал словно издалека, он рассказывал мне историю такой, какой когда-то услышал ее сам. Я уже не в первый раз замечала, что ему хорошо удаются чужие истории.
– И он вышел из машины и сделал особый знак, будто какой-нибудь великий король древности, желая, чтобы его слово стало законом и дом явился весь – с арочными окнами, мраморными полами, стеклами, которым время придало голубизну, с книгами и до сих пор запечатанными внутри демонами. Ему не понадобилось даже просить – достаточно было просто пожелать, и все уже ожидало его. История принадлежала ему, демоны принадлежали, и все это пребывало в ожидании… души, которая явится – и все станет идеальным, все засияет.
– Его души, – догадалась я, но тут же поправилась: – Нет. Дэйзи. Это для нее.
Ник издал краткий смешок, не глядя на меня.
– Конечно. Все это всегда было только для нее.
Если бы я различила в его словах горечь или злость, то возразила бы что-нибудь. Но в них были лишь тоска и грусть, от которых я так и не научилась защищаться, и я протянула руки, взяла его лицо в ладони и заставила повернуться ко мне.
– Иди сюда, – сказала я и потянула его вниз, чтобы поцеловать.
– Ты же не хотела…
– Я передумала. Мне это позволено. И тебе тоже.
Беспорядочный, вносящий путаницу гнев покинул его, и он стал милее и покладистее. Я ничего не имела против грусти: он носил ее, как девушка могла бы носить вуаль, которая идет ей, хоть и выглядит старомодно. От этого он казался открытым, как никогда, – уязвимым, симпатичным и заманчивым.
Он прислонился спиной к дереву, я привстала на цыпочки и поцеловала его. Он положил ладони на мои плечи сначала почти робко, но спустя несколько мгновений прямо-таки вцепился в меня. От его пальцев на коже должны были остаться отметинки, и при этой мысли мое сердце затрепетало, дыхание участилось. Поцелуй длился, пока губы не начало саднить, он потянулся к подолу моего платья, рывком поднял его, чтобы коснуться обнаженной кожи над верхом чулок. Он просунул пальцы под резинку на поясе для чулок и беспокойно теребил ее, пока я не куснула его за подбородок.
– Сегодня тебе можно предпринять что-нибудь посерьезнее, – объявила я, и он, еле слышно застонав, подхватил меня между ног, заставил с довольным возгласом прильнуть к нему. Он зарылся лицом в мои волосы, я задергала пуговицы на его рубашке, расстегнула и уткнулась в ямочку у основания его шеи.
Почувствовав, как его член затвердел и уперся в мое бедро, я нарочно прижалась к нему, и он тихо чертыхнулся. В том, как он чертыхался, произнося чуждые слова, которые я не надеялась понять, что-то насмешило меня.
– Бедняжка Ник, – прошептала я с притворным сочувствием. – Тебе кажется, что это уже чересчур, да?
– Каждый день моей жизни, – отозвался он и, к моему удивлению, вдруг схватил меня за плечи, развернул и прижал спиной к дереву. На миг искра неуверенности обожгла меня, заставила задуматься, не совершаю ли я ошибку – несмотря на все принятые предосторожности, несмотря на все достоинства Ника.
Между страстными поцелуями он продолжал отстраняться и прижиматься ко мне, мое платье уже было поднято до бедер. Я бросила быстрый взгляд по сторонам: нас не было видно ни из особняка Гэтсби, ни из домишка Ника, и, если даже это не соответствовало приличиям, тогда я не знаю, что бы им удовлетворило. Он ласкал меня с уверенностью, приобретенной за несколько недель после того, как он встретил меня на улице возле «Бижу», прикасался нежно и уверенно, чему научился от меня, прокладывал губами дорожку нежных поцелуев сбоку по моей шее. Я с силой впивалась пальцами в его руки и плечи, потом поднялась выше, к затылку, и у него вырвался сдавленный возглас сквозь зубы. Он никогда не возражал против грубоватого обращения, и, хотя я подозревала, что от меня ему не достается той жесткости, которая ему особенно по душе, он все равно зажмурился от наслаждения. И уткнулся лицом в мою шею, а тем временем его руки продолжали ласкать меня, будто принадлежали кому-то другому.
– О, я уверен, что люблю тебя, – выговорил он, и я снова засмеялась. Мне нравилось слышать это, нравилось смеяться, и я пыталась представить, что скажет Дэйзи, когда я расскажу ей. Я любила хранить секреты, но некоторые из них предназначались для того, чтобы о них рассказывать, и я запечатлела беглый поцелуй на его лбу.
– Запомни это, – шепнула я. – Запомни накрепко, ладно?
Его ответное «да» прозвучало как во сне или в оцепенении, и я откинулась на ствол дерева, пока он усердствовал, наслаждаясь моим бездействием и трением наших тел. Время от времени я тянулась к застежке его брюк, но после третьего или четвертого раза он взял меня за запястье и покачал головой.
– Не жди благодарности, если испортишь мне весь вид, – сказал он, и я испытала легкое разочарование, потому что вдруг поняла, что именно этого и хотела. Испортить ему весь вид, чтобы ему пришлось вернуться к Джею Гэтсби растрепанным, с раскрасневшимся лицом. В странных, лишь отчасти оформившихся мыслях мне хотелось оказать Нику эту услугу, а Гэтсби дать понять, что на нем свет клином не сошелся. Но что же это за услуга, если Гэтсби так ничего и не увидит, а Нику это ничем не поможет? Я вздохнула.
– Ладно, но не жди, что я всегда буду этого хотеть, – предупредила я.
– Что вы, мисс Бейкер, даже не рассчитывал.
За ним и вправду такого не водилось, так что я умолкла, ударяясь головой о прохладную сырую кору вяза и чувствуя, как он оставляет отпечатки на моей спине и ладонях, прижатых к нему. Я ощущала себя буколическим персонажем, некой лесной нимфой, явившейся выманить человека из его мира. Интересно, нравится ли Нику моя внешность так же, как внешность Гэтсби, даром что они совершенно разные?..
А потом мысли о пасторальных нимфах и даже о самом Гэтсби разом вылетели из моей головы – пальцы Ника стремительно задвигались на мне и во мне. Собственное тело я ощущала, как вздрагивающую машину, двигатель которой не заводится, чувствовала привычное онемение внутри, всегда застававшее меня врасплох.
Пока мне еще хватало ума на это, я дернула его за волосы. Поначалу он думал, что это часть игры, но я дернула сильнее, так что он вскрикнул.
– Могла бы и сказать, если не в настроении…
Он умолк, вглядываясь в мое лицо, его глаза блестели, как фольга на шоколадке, губы стали горячечно-алыми. Я получила ответ на вопрос, считает ли он меня такой же красивой, как Джея Гэтсби, и невольно улыбнулась.
– Встань на колени, – шепнула я, надавив ему на плечи.
– Зачем? – Его растерянность была неподдельной, и я рассмеялась. Так могла бы повести себя вредная богатая девчонка с парнем, работающим в гараже, и он вздрогнул, закусив губу.
– Сам знаешь.
Встать на колени получилось у него так красиво, что лучше и пожелать нельзя. Я переступила через свои шелковые трусики и запихнула их сзади в чулок, чтобы не испачкать. Одной рукой я подняла юбку, другой схватила его за волосы и потянула к себе.
– Я не… то есть… не уверен, как…
Он умоляюще взглянул на меня снизу вверх, и я погладила его по щеке.
– Ну, если сделаешь что-нибудь не то, я тебе скажу, хорошо?
Пылкий, какой же он был пылкий. Пусть ему и не приходилось заглядывать между ног кому-нибудь с моей внешностью, но в целом все одинаковы. Кожа есть кожа, а моя ему нравилась. Его большие ладони сжали мои бедра, и в том, как он поглощал меня, чувствовалось что-то среднезападное, некое религиозное рвение. Его родственники недалеко ушли от сторонников духовного возрождения, которые твердили об ангелах, подобных вращающимся колесам небесных колесниц, и демонах под каждой яблоней, и он стремился доставить мне удовольствие так, словно в этом заключалось спасение его души.
Я не думала, что дойду до края. Мне могло хватить и его руки, а со ртом обычно бывало сложнее, без нажима, который мне нравился. Потом я вспомнила, что могу кое-что предпринять в смысле нажима или, по крайней мере, с Ником, сгребла в горсть его волосы и с силой потянула его к себе. Его пальцы на моих ногах сжались, вдавливая застежки пояса для чулок в кожу, но мне было все равно – стало хорошо, так хорошо, и он считал, что любит меня, и в этот момент абсолютно ничего не имело значения, кроме того, какие приятные ощущения он во мне вызвал.
В самый разгар я повернула голову и, хотя ракурс был неудобный, увидела сад в поместье Гэтсби и саму себя в саду, еще в глаза не видевшую ни Ника, ни, если уж на то пошло, самого Гэтсби. Я снова попробовала тот плод, сладкий, яркий и прекрасный, и рассмеялась.
Вот он – момент, когда наконец во время хорошего секса забываешь о том, как полагается выглядеть или каким, согласно твоим представлениям, должен быть благопристойный и уравновешенный человек. Мне в прическу набились крошки древесной коры, одна из резинок пояса лопнула, я даже представить себе не могла, что стало с моим макияжем, но ничто из перечисленного не имело ни малейшего значения, пока я чувствовала даже самые легчайшие и невинные прикосновения зубов Ника к моему низу.