У воды и в высокой траве кружились светлячки. Поначалу они напомнили мне долгие медлительные ночи луисвиллского лета, но, присмотревшись, я поняла, что это существа совсем другого вида. Светились они не нежным лаймово-зеленым, а темно-красным огнем, а поймав одного, я заметила металлический медный отлив его крылышек и жвал, которыми он угрожающе щелкал, пока я не отпустила его.
Мы с Ником шли рука об руку и в саду сразу же встретились с Дэйзи – не с кем-нибудь, а с Томом. На ней было голубое платье с легкой тонкой сеткой из кристаллов, и те же кристаллы – в виде капель и бриллиантов – повторялись на диадеме, так мило сидевшей на ее головке. Том в черном оглядывался по сторонам с агрессивным видом, и я почувствовала, как рядом со мной напрягся Ник. Хотелось сказать ему, что и мне Том не по душе, но с этим можно было и повременить.
С Дэйзи я не виделась с того дня, как мы побывали в гостях у Ника. Пару раз я пыталась навестить ее, но она почти не показывалась, окутанная шелковистым одиночеством того рода, которое никогда не шло ей, если с ней рядом тайно не присутствовал кто-либо. Она шагнула ко мне, рассеянно расцеловала в обе щеки, но, когда обратилась к Нику, ее голос зазвучал натянуто, в синеве глаз тенью скользнуло несильное, но почти осязаемое беспокойство. Она взяла Ника за руку и под снисходительным взглядом Тома с дрожащей улыбкой вложила в нее какой-то зеленый билет.
– О, Ник, если сегодня тебе придет в голову поцеловать меня, просто подойди и отдай его, хорошо? Сегодня я раздаю их…
Я увидела зеленые корешки билетов, торчащие у нее из сумочки, увидела, с какой легкостью воспринял этот разговор Том, а затем среди нас появился Гэтсби, как лис среди кур, со слишком широкой и зубастой улыбкой на лице. На Дэйзи он посмотрел так нежно, что я уж думала, что он сразу провалит всю игру, однако он тут же повернулся к Тому – холодно и ярко торжествующий, с руками, разведенными так широко, словно он хотел обнять весь принадлежащий ему мир.
– Милости прошу! – воскликнул он. – Проходите, осваивайтесь, здесь должно быть столько ваших знакомых…
– По-моему, это восхитительно, – слабо выговорила Дэйзи. Я перехватила ее пораженный взгляд: казалось, она только сейчас осознала, что привела мужа в дом своего любовника, и я выразительно пожала плечами, потому что, разумеется, никак не могла повлиять на таких мужчин, как Гэтсби или Том.
– А я как раз думал, что не вижу ни единого знакомого, – процедил Том, явно не впечатлившись. Рука, которой он небрежно обнимал Дэйзи за плечи, словно потяжелела. – Я не поклонник вечеринок, где никого не знаю…
– Да, но ее-то вы знаете наверняка, – перебил Гэтсби, с видом экскурсовода в зоопарке указывая на одну из гостей.
Мы посмотрели в ту сторону, где с томным видом стояла Анна Фарнсуорт, озаренная призрачным светом, который придавал ей слабое фосфорическое мерцание. Она только что снялась в совершенно скандальной «Девушке на Стрэнде». По Нью-Йорку ходил слух, что некий старый колдун создал ее из целого сада пионов. Если так, ему следовало бы выбрать материал покрепче, потому что в августовском зное она казалась увядающей.
Говорить об этом мы, конечно, не стали, но Гэтсби сообщил нам по секрету, что мужчина, стоящий рядом с ней и опрыскивающий ее сельтерской, – ее режиссер. И он повел нас в глубину сада, время от времени указывая на какую-нибудь звезду или политика. Я замедлила шаг, пропуская остальных вперед, и немного погодя Ник вернулся ко мне.
– Все хорошо? – спросил он, а я выхватила из его руки зеленый билетик.
– Вот ведь, – чуть язвительно заметила я, – этим летом зеленых билетов никто не раздает.
Эти билеты давали право на поцелуй, разговор или секрет с тем, кто их выдал, и Ник уже запачкал пальцы дешевыми чернилами, которыми было вписано имя Дэйзи. Я изорвала билет в клочки и бросила в полупустой высокий бокал для шампанского, оставленный кем-то на постаменте бетонного вазона.
– Ревнуешь, дорогая? – насмешливо поинтересовался Ник, и я отмахнулась.
– Само собой, аж до слез, – согласилась я. – Всегда. В любом случае сегодня между этими троими творится что-то странное, да? Не хотела бы я очутиться слишком близко к ним.
И в самом деле. Некая напряженность витала в воздухе, окружающем это трио, и она возникала не только между Гэтсби и Томом, как можно было предположить. Я волновалась за Дэйзи, но по давнему опыту общения с ней знала, что никакие силы в мире ее не остановят.
Ник, похоже, не разделял мое мнение, провожая их взглядом, пока они направлялись к танцующим на расстеленной по газону парусине.
– Даже не знаю, – уклонился он от ответа. – Беспокоишься?
– Только о том, как бы не испортить себе развлечение, – резковато парировала я, но вздохнула, поймав его виноватый взгляд. – Если хочешь, иди, – разрешила я.
– Не пойду, если ты сердишься…
Я приложила пальцы к уголкам своего рта, поднимая их вверх.
– Нет, нисколько не сержусь, милый, – заверила я. – Я немного позабавлюсь с этими на редкость забавными людьми, а попозже разыщу тебя. Впрочем, при нашей следующей встрече я наверняка буду вести себя требовательно и остро нуждаться в твоем внимании.
Ник с облегчением улыбнулся, поднося мою руку к губам для краткого поцелуя.
– Ты просто куколка, Джордан Бейкер, – заявил он.
– Это вряд ли, – возразила я, но он уже улизнул.
Когда он ушел, меня охватила странная грусть, смешанная с облегчением. Даже после всего времени, проведенного вместе, я так и не смирилась с тем, что мы пара и я лишь одна из половинок уравнения, тогда как мужская половинка была вправе и впредь продолжать считать себя целым даже без меня. Когда он ушел, я почувствовала себя в большей мере собой и, чтобы отпраздновать это событие, выпила залпом неожиданно крепкий коктейль под названием «французский 75», а второй взяла с собой для компании, отправляясь посмотреть, в какую игровую площадку Гэтсби превратил свой дом.
До сих пор я не кривила душой: чтобы побыть одной, нет лучше места, чем многолюдная вечеринка, особенно если почти все вокруг из кожи вон лезут, лишь бы казаться более важной и блистательной версией самих себя. В толпе я мельком увидела Гэтсби, представляющего Тома и Дэйзи очередной кинозвезде, и Ника, озабоченно наблюдающего за ними. Нет, такие сцены мне определенно не по вкусу, так что я прошла мимо.
Я была готова восторгаться домом Гэтсби, но на этот раз в нем ощущалось что-то отчаянное. Если пребывание в Нью-Йорке летом 1922 года чему-нибудь и научило меня, так это улавливать отчаяние, а от вечеринки, устроенной Гэтсби, им буквально разило. Все казалось чересчур ярким, все выглядели невыносимо блистательными. В толпе летали стаканы, в саду живыми статуями можно было управлять, играя ими, как гигантскими шахматами, вездесущие огоньки танцевали над нами, как ангельские нимбы, но все это казалось мне слишком нудным.
А может, это я нудная, подумала я, поморщившись. Такое уже случалось, когда лето неслось, как машина без тормозов, или тащилось, как улитка, смотря по обстоятельствам.
Я уже прикидывала, не поискать ли укромный карниз и не поиграть ли на нем в гаргулью, когда свернула за угол в саду и голову мне чуть не снес дракон.
Несмотря на недавнюю пресыщенность, в этот момент, когда порыв ветра взметнул и растрепал мою одежду, а я уставилась на сверкающую золотую чешую, я забыла обо всем, кроме восхищенного изумления. Мгновение мне казалось, что из деревьев вспорхнула какая-то экзотическая птица, но потом я разглядела самого дракона – крупнее лошади, длинного и гладкого, как фонарный столб.
То, что это дракон, я знала точно, хоть видела драконов только в книгах сказок. Голова напоминала зловеще тупую морду крокодилов, которых я видела в зверинце, надо лбом ветвились оленьи рога. Хвост составлял большую часть длины тела, вился штопором и вилял, и дракон словно плыл в воздухе, вытянув лапы и выпустив когти, как кот, хватающий добычу.
Этот золотой дракон извивался, танцуя над моей головой, а я хлопала в ладоши при виде такого искусства и изысканности. Он был восхитителен, еще одна диковина в списке Гэтсби, особенно когда устремил нос в ночное небо и начал подниматься все выше, причудливо изгибаясь и работая кончиком хвоста как противовесом.
Запрокинув голову и вытянув шею, я смотрела на него не отрываясь и уловила момент, когда он начал падать. Только что он летел и вот уже начал падать, а потом – и лететь, и падать одновременно, набирая скорость.
В тот же миг, когда я поняла, что он не остановится, до меня дошло, что в моих силах лишь неуклюже попятиться, возможно, плюхнуться на землю. Мне и прежде подстраивали жестокие шутки, и я прищурилась, не сводя глаз с пикирующего дракона. Я не собиралась дать меня запугать, поэтому поступила довольно глупо, что выяснилось по прошествии времени.
Этот дракон мог оказаться чем угодно. Заводным механизмом, вывезенным из какой-нибудь немецкой мастерской во время войны, и тогда на моей руке остались бы шрамы от его железных зубов. Легким и тонким воздушным гимнастом, который применил заклинание, проявив больше дерзости, чем здравого смысла. Он мог оказаться еще десятком предметов и явлений, способных напрочь испортить мне ночь, но этого не случилось.
Потому что выяснилось, что он бумажный, и я, инстинктивно выставив ладонь ребром вперед, рассекла его пополам от носа до кончика хвоста, и он распался с треском, от которого по моему телу побежали мурашки и в позвоночнике возникло какое-то до боли знакомое покалывание.
Я застыла в изумлении, глядя, как две половинки дракона, всего-навсего искусно вырезанной и скрученной бумаги, плавно опускаются на землю слева и справа от меня, и тут за моей спиной раздался довольный смех.
– Вот паршивка, на него ушло два часа.
Я обернулась к тому, кто это сказал, заранее вскинув подбородок и распрямив плечи, и чуть не потеряла равновесие от удивления, когда узнала его.
Это был тот самый парень, которого я застукала в галерее, когда Гэтсби показывал нам свой роскошный дом. Теперь он был в черной тюбетейке и халате из красной парчи, сплошь расшитой драконами, хотя, как я вскоре заметила, совсем не такими, как тот, который так агрессивно падал прямо на меня. Длинная, черная, тщательно расчесанная борода была приклеена к подбородку гримировальным лаком, глаза прятались за зелеными стеклами очков. Я не должна была узнать его в таком виде, но узнала и снова ощутила ту же смесь влечения и отторжения.