В конце концов я обошла ресторан вокруг и отыскала стальную дверь более привычного вида. Я громко постучала, а когда в двери открылся глазок, старательно улыбнулась.
– Привет, у меня тут визитка от…
К моему изумлению, дверь вдруг распахнулась, и в дверном проеме возникла китаянка в брюках и длинной бордовой тунике. Я удивленно заморгала, глядя на нее, а она с нетерпением закивала, жестами приглашая меня зайти.
«А, так это потому, что я…» Мысль показалась мне чуждой, я озадаченно поднялась на несколько ступенек, ведущих к залу ресторана.
Наверное, я ожидала увидеть что-нибудь величественное – с золотыми идолами и ложами для курильщиков опиума. И, уж конечно, не думала, что увижу зал ресторана с красными виниловыми кабинетами по кругу и десятком едоков вокруг стола, заставленного тарелками с объедками. Все посетители были моих лет, может, чуть старше, женщины носили брюки, как мужчины, и передавали бутылку из рук в руки, наливая из нее друг другу в чайные чашечки.
Девушка в мужской рубашке с закатанными рукавами заметила меня первой, толкнула парня, сидящего рядом, – у него были грозные патрицианские брови, козлиная бородка и помочи поверх рубашки. Вскоре уже все глазели на меня с разной степенью любопытства и враждебности. Не улыбаясь, я ответила взглядом каждому и показала визитку.
– Это дал мне Кхай, – объявила я. – Он сказал, чтобы я пришла.
Я ждала, не зная, какой топор обрушится на мою голову, но все сидящие за столом вдруг дружно пожали плечами, а потом ножки стульев заскрипели по полу – люди двигали их, теснились, чтобы я могла взять еще один стул и сесть рядом с ними. Усевшись, я озадаченно воззрилась на остатки еды: непривычно белые булочки, кучки жилистого мяса, едва доваренные овощи, блестящие от жира, какие-то тонкие белые штучки, напомнившие мне сухожилия на тыльной стороне тетушкиной ладони. Я спохватилась и отвела глаза, но девушка, сидящая рядом, заметила, как я таращусь на тарелки.
– Хочешь, я тебе положу? – спросила она. – Ты голодная?
– Нет, – сухо отказалась я, но она уже засуетилась, схватила тарелку и принялась накладывать в нее то, чему я даже не знала названия. И теперь все опять смотрели на меня, а она подала мне палочки для еды. Я взяла их и перевела взгляд на бутылку.
– Я не прочь выпить немножко, – с надеждой произнесла я. Сидящие за столом быстро переглянулись, потом девушка решительно взяла бутылку и плеснула мне из нее в чайную чашечку.
Мне хватало ума понять, что они отказывают мне в уме и что эта игра распространена во всем мире. Но мне уже случалось играть в нее, и я была готова поручиться, что имела дело даже с более крепким спиртным, чем они когда-либо пробовали.
Жидкость в моей неожиданно изящной чашечке имела едва заметный желтоватый оттенок и медленно колыхалась, почти как сироп. Войдя, я видела, как одни сидящие за столом опрокидывают ее одним махом, а другие пьют мелкими глоточками. Могу сразу сказать, что я так делать не собираюсь, подумала я, поднесла чашечку к губам и проглотила ее содержимое.
Оно ударилось о корень языка, прожгло себе путь в горло и опалило изнутри грудь, прежде чем беспокойно обосновалось в желудке. Я по-драконьи разинула рот, чтобы схватить побольше воздуха и успокоить нестерпимое жжение. Бывало и хуже, но не часто и довольно давно, и я потрясла головой, а сидящие за столом расхохотались, и один парень захлопал в ладоши.
– Ну-ка, ну-ка, выпей еще, – заговорила девушка, но мне хватило ума забрать у нее бутылку, хоть руки слегка дрожали.
– Нет, дорогая, давай теперь я тебе налью…
Я замешкалась, чтобы не выплеснуть из ее чашечки больше, чем попало внутрь. Она ироничным жестом отсалютовала мне чашечкой, жеманным жестом леди пригубила ее и опустила.
– А, так вот как надо было! – притворилась я удивленной. – Ничего-то я не знаю…
От этих слов за столом вспыхнул спор – явно не в первый раз, его вели отчасти на английском, отчасти на другом языке, стремительно, горячо и рьяно. Девушка рядом со мной снова поднесла чашечку к губам, улыбнувшись мне одними глазами. Я так и не поняла, дружеская это была улыбка или нет.
– Значит, Кхай позвал девчонку, которая ничего не знает.
– Ну, я-то знаю, что не знаю, – вмешалась я. – Может, ты меня научишь…
Она так прищурилась и отстранилась, что я невольно села прямо. Здесь, конечно, была не «Золушка», но и не «У Пегги» – крохотное заведение у переулка Портер-Боулинг, где собирались в основном девушки и подавали только сваренные вкрутую маринованные яйца из гигантских горшков с рассолом. Об этом я на время забыла, поэтому вскинула подбородок и притворилась, будто не забыла ничего.
– Чему здесь учиться такой, как ты? – спросила она.
– Для начала скажи, как тебя зовут.
Помявшись, словно у нее попросили луну с неба, она пожала плечами.
– Бай. А тебя?
– Джордан Бейкер, – ответила я, и ее взгляд стал растерянным.
– Нет, по-настоящему, – сказала она, и я снова отстранилась.
– Это и есть мое настоящее имя, – холодно объяснила я. – Можешь пользоваться им или выбрать для меня что-нибудь получше.
Она нахмурилась, словно решая, хочет ли давать мне имя, но тут стальная дверь распахнулась, впуская новую компанию посетителей во главе с Кхаем. Все вошедшие были одеты более-менее так же, как во время своих выступлений, о чем я уже знала, за ними волочились обрывки бумаги – узкие бирюзовые, рассекающие воздух, как змеи, мелкие розовые, распускающиеся цветами вишни, похожие на искры багряные, которые осели на длинный рукав одной из девушек и тлели на нем, пока какой-то услужливый парень не потушил их, прихлопнув ладонью.
Но что важнее всего, у вновь прибывших были с собой еще две бутылки спиртного, и, хоть оно совсем мне не понравилось, я невольно вздохнула с облегчением.
Что было дальше, запомнилось мне как в тумане. Бай настойчиво подливала мне, и я в отместку подливала ей, кто-то смеялся над нами, еще кто-то пытался рассказать мне легенду, связанную с этим спиртным, которую я, впрочем, слушала как обычно, то есть не слушала вовсе. Помню, как я закинула руку на плечо Бай и как она поспешно сбросила ее, и тогда я прислонилась к Кхаю, которому мой жест понравился больше, хотя и не так, как мне хотелось бы.
В какой-то момент, когда все раскраснелись и начали пошатываться, откуда-то возникли самые изящные ножницы, какие мне только доводилось видеть, – тонкие, похожие на журавля с длинным клювом лезвий и убийственно острыми кончиками.
– А ну-ка! Гляди, гляди, – позвал Кхай голосом, который запомнился мне звучным, громким и далеким. – Я тебе покажу.
Пока я смотрела, сидя на полу и привалившись головой к пустому стулу, он вытащил откуда-то лист зеленовато-голубой бумаги, переливчатой, как русалочья чешуя. Он резал, а бумага раскрывалась в его руках словно цветок или песня, и из самого ее сердца взревел дракон, такой ажурный, что сквозь него виднелся тусклый свет лампы, и я продолжала смотреть на Кхая через просветы в плавных изгибах его тела.
Кхай отпустил дракона, и тот с рыком полетел вокруг зала, разинув широкую крокодилью пасть.
– Негоже королю быть одному, – заявил парнишка, имя которого я не уловила, вытащил лист солнечной желтой бумаги и быстро вырезал прекрасную даму, похожую на куклу для театра теней, – впрочем, о знатности этой дамы, грудь которой была едва прикрыта из скромности, я не могла судить. Она была совершенно плоской, и под наши хлопки и топанье ног с важным видом прошлась вдоль стены, поворачивая голову строго влево или вправо, и смотреть на угловатые движения ее рук и ног было так же приятно, как на извивающегося дракона.
Кхай жестом заставил дракона облететь вокруг дамы. Его длинное тело реяло, как знамя, и после нескольких плавных волнообразных полетов он свернулся вокруг женщины кольцом.
– Они дерутся! – воскликнула я, а Бай, которая сидела рядом со мной на полу, вытянув ноги, презрительно фыркнула.
– Это горная богиня и морской царь, – заплетающимся языком выговорила она, – и если ты думаешь, что они дерутся…
От этих слов я вспыхнула, радуясь, что мое смущение можно свалить на спиртное, которое мы продолжали пить. Только теперь, присмотревшись, я поняла: нет, они вовсе не дерутся.
– Это мать и отец Вьетнама, – объясняла Бай. – Тонкина. Ха, Вьетнам. Здесь он, может, еще и Вьетнам. А дракон и богиня – наши мать и отец.
И мои тоже? Голос раздался откуда-то изнутри, и я решительно оттеснила его обратно и накрепко заперла.
– А почему отец Вьетнама… ящер?
В ответ она размахнулась и слишком сильно шлепнула меня по руке. Я вскрикнула и хотела дать сдачи, но она уже продолжала:
– Дракон, дракон, чертовка заморская! Он был драконом и влюбился в горную богиню. И у них появилось сто крепких сыновей…
– Вот измучилась она, наверное, – непринужденно откликнулась я, но она устремила на меня взгляд таких же, как мои, темных глаз, и мне не хватило опыта понять, что он значит. Я могла бы смотреть на нее всю ночь, как завороженный Нарцисс, отмечая, насколько мы похожие и разные. Как бы я выглядела, если бы не выщипывала каждую неделю тонкие волоски на лице? Как выглядела бы она, если накрасить ее веки искрящимися зелеными тенями?
– Так и получилось. Она родила их, а потом… потом больше не захотела быть замужней. В море с мужем она тосковала по горам, а когда он прилетал с ней в горы, то скучал по морю.
– Они ссорились?
– Нет, конечно. Они любили друг друга. И просто разделились: половина сыновей ушли на север, в горы, а половина осталась у моря. Вот почему вьеты – лучшие в мире рыбаки, и кроме того, по горам они лазают как никто другой.
Помню, я из вежливости издала какой-то возглас, а потом все распалось на осколки. Кхай и другой парень разделись до пояса, чтобы выяснить, кто из них лучше в бою, хотя с первого взгляда ясно было, что никто. Еще один парень, имени которого я так и не запомнила, сложил гармошкой длинную полоску бумаги, сделал в ней несколько разрезов и предъявил полдюжины крошечных слоников, идущих друг за другом, и каждый держался длинным хоботом за тонкий хвост впереди идущего. Бай пыталась рассказать мне предание о двух сестрах, разъезжающих на слонах и сражающихся с целым Китаем в древний период истории Вьетнама, но, едва успев сосредото