– Вполне возможно, что и разыщу, – ответила я и, поскольку представить себе не могла, что меня вынудят покинуть собственный дом, добавила: – Может, моя тетушка Джастина пожелает сменить климат. Шанхай окажется приятным разнообразием.
Он остановил машину на Парк-авеню и отдал мне ключи, словно взамен тех трех долларов, которые принял, не моргнув глазом. Оба мы выглядели так, что хоть сейчас на свалку. Утренний поток пешеходов раздваивался, недовольно обходя нас, и я задумалась, чем вызвано недовольство этих людей – нашей внешностью или тем, что мы оказались у них на пути. Рядом с Кхаем я более уязвима, поняла я. Когда я одна, то могу сойти за очаровательную диковинку. А рядом с ним превращаюсь в иностранную заговорщицу. Может, поэтому я старалась пореже бывать в Чайнатауне?
– Разнообразием, – эхом повторил Кхай.
– Да. Разнообразием.
Он пожал плечами.
– Неважно, как и почему ты приедешь, только приезжай, – сказал он. Мне подумалось, что он, вероятно, хотел бы выразиться яснее, но мы слишком плохо знали друг друга. И почему-то оба стеснялись.
Он попытался улыбнуться.
– Мы с Бай научим тебя, как правильно резать бумагу, а не кромсать ее, как сделала ты той ночью, – добавил он и ушел, прежде чем я успела удержать его. Умно, подумала я. Если я не отказалась, значит, есть вероятность, что я все-таки преодолею в себе гордость и приеду в Шанхай, чтобы разыскать его.
К тому времени, как я вошла в квартиру и заперла дверь, меня трясло. Я держала голову опущенной, чтобы ненароком не увидеть себя в зеркале у двери, шатаясь, прошла к себе в комнату, усталая настолько, будто не спала несколько лет. Раздевшись, я повалилась в кровать, испачкав белые простыни шлаковой пылью, въевшейся в мои руки, волосы, подошвы и даже в живот.
Интересно, каким будет мир, когда я проснусь, в полудреме подумала я.
Я проснулась в полдень. Манчестерский закон приняли.
Джей Гэтсби был мертв.
Глава 22
Его, конечно, застрелил Джордж Уилсон, и стоял за этим убийством Том, но об этом я узнала некоторое время спустя. Именно Том сказал Уилсону, кто, скорее всего, вел машину в ту ночь, и Том же направил его в дом Гэтсби, где разбитый «роллс» стал единственным доказательством, в котором нуждался Уилсон.
Мне бы хотелось изобразить Тома зловещей фигурой, рукой, держащей оружие, которым послужил Уилсон, но даже эту честь приписать ему я не могла. Том всего-навсего старался выгородить себя, и чаши весов на этот раз склонились не в пользу Гэтсби со всеми его возможностями и перспективами.
Джордж Уилсон явился в особняк в Ист-Эгге, и чугунные ворота не остановили его, а садовые дорожки не сбили с пути. Он застал Гэтсби у бассейна, где однажды я наблюдала, как люди превращаются в роскошных пестрых карпов, скользящих в воде, и, как написали в газетах на следующее утро, дважды выстрелил Гэтсби в голову, а потом отошел за буксовую изгородь и застрелился.
Но еще до того, как я узнала все это, я увидела ликующий заголовок о принятии Манчестерского закона – в тот момент я одна сидела за завтраком, потому что тетушка Джастина в сутки спала не меньше пятнадцати часов. Я сжевала тост, внимательно прочитала статью, а затем позвонила Нику.
– Я хочу тебя видеть, – сразу же заявила я и услышала, как он успокаивается на другом конце провода.
– Я на работе, – выбрал он самое среднезападное из всех оправданий, и я решила простить его.
– Мне тут вздумалось попутешествовать, – притворно-веселым голосом продолжала я. – Пришло в голову, что было бы неплохо отправиться туда, где погода не столь кошмарна.
– Попутешествовать?..
– Да, – живо подхватила я. – В Монреаль, или Буэнос-Айрес, или даже в Париж… или в Шанхай. Ты ведь мог бы показать мне Париж – правда, милый?
– Господи, Джордан! – воскликнул Ник, и мои щеки жарко вспыхнули.
Мне представилось, как мы соединяем наши отношения по линии разрыва, пытаясь решить, что можно починить, а что понадобится выбросить целиком.
– Знаешь, не очень-то хорошо ты отнесся ко мне прошлой ночью, – наконец сказала я.
Ник фыркнул.
– Потому что на этом и держится мир. Когда люди хорошо к тебе относятся.
Я заскрипела зубами так, что испугалась, как бы не сломать их. Такие разговоры явно были ему в новинку, иначе он бы уже повесил трубку.
– Это лучше, чем мир, где все жестоки, а тебе все равно некуда деваться, – сказала я. – На всякий случай держишь границу открытой для него, да?
Я повесила трубку и, поскольку для меня это было чересчур, вернулась в постель.
Два глаза, сказал мне Т. Дж. Эклберг, и в неглубоком сне они открылись и закрылись для меня.
Неделя выдалась хлопотной. У тетушки Джастины вновь случился удар, и матч в Хемпстеде я провела из рук вон плохо. Нэн Харпер вернулась из Греции, пришлось с ней расстаться, а потом тетушка завела со мной разговор о Шанхае.
– Для тебя это было бы настоящее приключение, – заявила она, лежа на кровати в больнице Бельвью, и я нахмурилась.
– Сама идея побега мне не по душе.
– Дорогая моя, ты богата. Ты не убегаешь. А переходишь к отступлению. Отправляешься отдыхать. Уезжаешь на воды, а когда все наладится, возвращаешься, если пожелаешь.
Когда она утомилась, что произошло довольно скоро, я поцеловала ее в щеку, попрощалась и вернулась в квартиру на Парк-авеню за машиной Дэйзи.
Никогда еще поездка в Ист-Эгг не отнимала у меня столько времени. Мимо свалки шлака я ехала, затаив дыхание, но заметила, что реклама Т. Дж. Эклберга заметно истрепалась и длинные полосы бумаги со щита свисают чуть ли не до земли, как сломанные крылья.
Направляясь на восток, я могла с уверенностью сказать, что хребет лета сломан. Тот ужасный день в «Плазе» треснул, поддаваясь осени, и, хотя среди листвы не было еще ни намека на золото или багрянец, воздух, казалось, холодеет на глазах, в небе появился оттенок, указывающий на серость и белизну, которые за ним последуют.
С шоссе я, конечно, не видела особняк Гэтсби, но, пока проезжала мимо Уэст-Эгга, нетрудно было вообразить себе это место. Что оказалось бы хуже – найти его девственно-чистым, словно ничего и не было, или обнаружить руины? Я не могла сказать наверняка и проспорила сама с собой до самого дома Дэйзи.
В доме я застала суету прислуги, люди в форменной одежде шуршали брезентом и таскали коробки и ящики настолько вместительные, что в каком-нибудь из них я могла бы проделать весь путь через океан. Почти вся мебель была укрыта белыми чехлами, но вместо того, чтобы иметь жутковатый призрачный вид, создавала странную атмосферу предвкушения, словно весь дом ждал, когда некий счастливый новый владелец сдернет чехлы, радуясь своей удаче.
Дэйзи я нашла сидящей в плетеном кресле-качалке на веранде, где она, к моему изумлению, укачивала на руках Пэмми. Малышка была в восторге от внимания матери и в то же время явно боялась, как бы случайно не испортить все. За их спинами маячила няня Пэмми, смотрела настороженно, переводя взгляд со своей подопечной на Дэйзи и обратно.
– Я привела обратно твою машину, – вместо приветствия объявила я.
– О, правда? Как я тебе благодарна, дорогая.
Дэйзи передала Пэмми вздохнувшей с облегчением няне и, когда обе они удалились, кивнула им вслед.
– Пока я рожала ее, меня так крепко привязали, – бесстрастно сказала она. – А я и не знала, что все запястья и ноги у меня были в синяках, пока не увидела это во сне.
Я уронила ключи на столик рядом с нетронутым стаканом лимонада и эмалевой коробочкой для таблеток.
– Ты мне это уже говорила, – напомнила я. – Дэйзи, что случилось?
Она посмотрела на меня так недоуменно, что мне показалось, ее чем-то опоили. На ее лице читалось полное отсутствие понимания, словно ей требовалось прежде разобраться, отличить события предыдущей недели от случившихся за завтраком, выяснить, на каких вечеринках она побывала и позаботился ли садовник о розах.
Покачав головой, Дэйзи встала и спустилась с веранды на лужайку.
– Ох, Джордан, не приставай ко мне сегодня, когда у меня раскалывается голова.
Я последовала за ней по ступеням, чувствуя, как во мне вскипает непривычный гнев. Словно в ответ на него, небо над нами наливалось серостью, и вода угрюмо отражала ее.
– А я думала, мы дружим достаточно долго, чтобы ты уделила мне несколько минут, несмотря на головную боль! – заявила я. – Дэйзи, что случилось?
– А разве это важно? Нет, конечно, все уже в прошлом, и Том говорит…
– Тебе же нет дела до того, что говорит Том, и я буду считать тебя отъявленной лгуньей, если ты начнешь уверять, что теперь все по-другому, – перебила я. – Рассказывай.
Она покачала головой, но не с тем, чтобы отказать мне, – скорее чтобы стряхнуть паутину, опутавшую ее воспоминания о минувшей ночи. Перед нами залив гнал волны с нежными белыми барашками на гребнях, его воды в последнее время стали неспокойными.
– О, дорогая, почему ты так жестока со мной? Это ведь была случайность – конечно же, случайность.
– Твоя, – уточнила я, и она стряхнула мою руку, направившись к воде.
– Разумеется, моя, – она загляделась поверх воды в сторону особняка Гэтсби. Даже издалека в нем чувствовалась какая-то опустошенность, он словно потерпел поражение и обвалился внутрь. – Дело всегда во мне, так?
Два глаза, сказал Т. Дж. Эклберг, а потом он больше ничего не видел. Дэйзи так не смогла бы, но меня не покидало ощущение, что смог бы Гэтсби.
– А еще? – не унималась я, и Дэйзи заломила руки.
– Джордан, немедленно прекрати, я не вынесу этого допроса, только не сейчас…
Я увидела слезы в ее глазах, подлинные, как никогда, но сегодня мне не было до них дела. Я стиснула кулаки и поежилась под холодным ветром, налетевшим на нас с востока.
– Дэйзи, – резко выпалила я, – прекрати глазеть на этот проклятый дом с привидениями, поговори со мной.
– Да с какой стати! – возмутилась она, повернувшись ко мне. – Какая теперь разница? Джей мертв, его больше нет, все кончено, почему ты не даешь мне просто обо всем забыть?