Вечер в поселке. В домах загораются огни.
Осень. Кружась в воздухе, падают желтые листья.
В вечерней тишине особенно явственно слышатся звонкие голоса откатчиц и лязг вагонеток на эстакаде.
Легкий ветер раскачивает на терриконе цепочку желтых электрических огней.
Задумавшись, идут по улице министр и секретарь обкома Кравцов. Где-то далеко-далеко раздается пронзительный мальчишеский свист.
Министр вдруг останавливается, прислушивается. Кравцов, улыбаясь, спрашивает:
— Молодость вспомнил? А можешь ты сейчас так свистнуть?
— Не знаю… Давно не приходилось.
— А ты попробуй.
— Коногону можно было, министру неудобно.
Падают, падают листья… Далекий паровозный гудок, сигнальные звонки у клети…
— Каждый раз, как побываю на шахте, — вдруг растроганно говорит министр, — так, поверишь, сразу вижу себя молодым и веселым…
— Лихой был танцор! — вспоминает Кравцов.
— А ты? Любимец всех шахтерских девушек, Алеша-баянист.
— Я и сейчас балуюсь на баяне, времени только нехватает.
Из-за угла появляется группа девушек, шагающих в обнимку по мостовой.
Крайняя справа бойко запевает частушку:
Что мне муж с молотком
Иль с лопатой за плечом?
А пойду я замуж скоро
За шахтера-комбайнера!
Вслед за ней весело подхватывает другая девушка:
Мой миленок теперь
Все равно, что инженер.
Потому что комбайнер —
Это тоже ИТР!
— Слышишь! — радостно шепчет министр. — Поют уже!
— Раз в Донбассе запели, значит, пойдет комбайн!
И они молча продолжают прогулку, каждый улыбаясь своим собственным мыслям.
— А ты не удивился цифре «пятьдесят»? — неожиданно спрашивает министр.
— Я сейчас об этом думаю.
— По-твоему, я перегнул?
Кравцов отвечает не сразу:
— Нет… Но будет трудно!
— Знаю! Но я умышленно на это пошел!
— И это понятно. Надо кончать с кустарным испытанием комбайна и смело пускать его в жизнь! Так?
— Совершенно верно! Все равно каждая новая шахта, каждый новый пласт будут новым испытанием и для комбайна, и для людей!
— А будет комбайн, появится и необходимость его быстрее освоить! Так?
— Так! Хорошо мне с тобой разговаривать!
— Мне тоже приятно, но только холодно, брат! — Кравцов поднимает воротник плаща. — Все-таки сентябрь.
Министр опять останавливается:
— Сентябрь! Закрой глаза, Алексей!
— Чего ты?
— Закрой на секунду глаза, и давай вспомним… Осень сорок первого года…
Кабинет товарища Сталина. Перед письменным столом вождя стоят Кравцов и министр.
— Вы понимаете, что вам сейчас нужно делать? — спрашивает товарищ Сталин.
Обдумывая каждое слово, Кравцов тихо, но взволнованно отвечает:
— Понимаем, товарищ Сталин! В Кузбассе и Караганде давать столько добычи, чтобы возместить потерянный донбасский уголь!
— Это очень важно! — подчеркивает Сталин и выходит из-за стола. Пройдясь по кабинету, он останавливается и спокойно продолжает: — Но уже сегодня надо заняться вопросом восстановления Донбасса!
— Но там же… немцы?! — взволнованно вырывается у изумленного министра.
Сталин не спеша набивает табаком свою трубку и, как само собой разумеющееся, объясняет:
— Да, пока немцы там, а мы здесь, следует подготовить мощные насосы, моторы и другое необходимое оборудование, чтобы с первого же дня освобождения приступить к откачке воды из затопленных шахт. Мы уже разместили ряд заказов на уральских заводах, а вам нужно будет направиться в Америку.
— Слушаю, товарищ Сталин, — четко, по-военному, отвечает министр.
Закурив трубку, Сталин иронически замечает:
— Поезжайте, но не очень обольщайтесь. Вряд ли в Америке пойдут навстречу нашим заказам. В их расчеты входит совсем другое. Они хотели бы долгие годы видеть наш Донбасс затопленным и в развалинах!.. Предложите им доллары. А надеяться будем только на свои силы. Поэтому вам, — обращается Сталин к Кравцову, — я советую полететь в Ленинград. Расскажите ленинградцам, что нам предстоит выкачать из шахт Донбасса миллионы кубических метров воды — целый подземный океан! Рабочие поймут вас и сделают все, несмотря на блокаду!
— Слушаю, товарищ Сталин! — отвечает Кравцов.
Аэродром. Серый вечер. Осенняя изморозь.
Друзья крепко пожимают друг другу руки. Не узнать министра в модном, элегантном пальто и широкополой шляпе и Кравцова в военной шинели, с наганом. В рокоте сильных моторов не слышно и прощальных слов.
Взмахнув рукой, министр подымается по трапу пассажирского самолета.
Кравцов скрывается в кабине тяжелого бомбардировщика.
Отрываясь от бетонной дорожки, взмывает на юг пассажирский самолет.
Тяжелый бомбардировщик в сопровождении двух истребителей берет курс на север.
И тотчас же из океанской волны выплывает город небоскребов. Огромные, подавляющие своей холодной неприступностью здания Нью-Йорка.
За длинным овальным столом восседают промышленные короли и магнаты Америки, и среди них, рядом с председателем, наш министр.
Говорит долговязый старик в просторном, мешковатом пиджаке, с юношеским румянцем на щеках:
— Мы с удовольствием готовы принять ваши заказы на вертикальные насосы. Но к чему такая поспешность в сроках исполнения? Позволительно спросить: о каком восстановлении Донецкого бассейна говорит господин советский представитель, если немецкие армии стоят у стен Москвы?!
Улыбки на лицах слушателей… Оратор эффектно заканчивает свою речь:
— Это может вызвать только грустную улыбку на устах серьезных, деловых людей.
Тогда подымается другой — маленький, с квадратной челюстью.
— Бассейн Па-де-Кале после первой войны восстанавливался десять лет, а, как известно, Па-де-Кале намного меньше Донецкого бассейна! Да и разрушения сейчас абсолютно несравнимы!
Председатель собрания вежливо улыбается в сторону гостя:
— Мы, господин советский представитель, к сожалению, не поэты, а деловые люди и более склонны к скучной житейской прозе. В результате современной войны будут разрушены не только Донецкий бассейн, но и Па-де-Кале, и британские угольные месторождения, и Рур, и Силезия! Не лучше ли пока создать единый план помощи всем пострадавшим бассейнам, план сроком, скажем, на десять-пятнадцать лет, и в этом плане учесть все ваши заказы?
Глаза «джентльменов» за наружным спокойствием скрывают острое любопытство: что скажет на это гость?
Министр подымается и спокойно, но уверенно произносит:
— Я очень внимательно выслушал деловые соображения и должен, господа, заявить вам следующее: мы намерены платить доллары не за любезное ваше предложение включить Донбасс в общий план послевоенного восстановления Европы. Мы будем платить доллары только за реальные насосы, изготовленные в нужные нам сроки! Можете вы их поставить? Нет?
…Прерывистые, хватающие за душу гудки воздушной тревоги.
Ленинград. Невский.
Останавливается трамвай, испуганные пассажиры бегут в подворотню. Над пустынной, безлюдной улицей подымаются в небо аэростаты воздушного заграждения.
Где-то близко разрываются бомбы и захлебываются от частой стрельбы зенитки.
По сборочному цеху завода «Электросила» идут товарищ Жданов и Кравцов.
Резкий ветер гонит сквозь разбитые окна холодную снежную крупу.
Они проходят мимо длинного ряда уже готовых, окрашенных в серый цвет электромоторов. Худые девушки замерзшими пальцами выводят надписи: «Донбассу. Сделано в Ленинграде в дни блокады!»
Грохот взрыва сотрясает здание цеха. Вспыхнувшее в глубине пламя на миг освещает станки и лица изможденных голодом рабочих. Никто не бежит в укрытие, все остаются на местах, хмурыми взглядами провожая носилки с пострадавшими товарищами.
Жданов поворачивается к Кравцову и с волнением говорит:
— Расскажите об этом донбасским шахтерам!
В глазах Кравцова стоят слезы и, заметив их, Жданов сурово напоминает:
— В Ленинграде не плачут!
— Простите, товарищ Жданов, — едва слышно произносит Кравцов.
— … А сейчас мы уже мечтаем не о восстановлении, а о новом техническом подъеме Донбасса! — взволнованно произносит министр.
Кравцов все еще весь во власти воспоминаний… Но вот он улыбнулся.
— А когда-нибудь мы и этот вечер вспомним!
Держась за сердце, подбегает запыхавшийся Сидор Трофимович. Он тяжело дышит.
— Сердце, да? В Кисловодск выгоню! — строго замечает министр.
— Срочная телефонограмма! — задыхаясь, говорит Горовой. — Вас вызывают в Москву… в правительство!
Спасская башня. Шесть часов вечера. Музыкальный звон кремлевских курантов, гулкий звон ударов.
И снова кабинет в Кремле.
За длинным столом сидят товарищ Сталин и его боевые соратники — товарищи Молотов, Маленков, Берия, Ворошилов.
Перед ними министр, молча ожидая вопросов.
С т а л и н. Таким образом, наши расчеты оправдали себя? Горный комбайн, как мы и предполагали, намного увеличивает добычу угля? Так?
М и н и с т р. Да, товарищ Сталин.
С т а л и н. Это хорошо! Вы лично убедились, что горный комбайн облегчает условия труда наших шахтеров? Значит, наше стремление устранить на шахте профессии, связанные с тяжелым физическим трудом, становится сегодня реальным делом? Так?
М и н и с т р. Так, товарищ Сталин! В связи с появлением комбайна на шахте исчезнут навсегда профессии навалоотбойщика, бурильщика и запальщика.
С т а л и н. А это совсем уж хорошо! Но далее. Работа на горном комбайне потребует повышения технических знаний шахтеров, потребует высококвалифицированных рабочих, и таким образом решится вопрос постоянных кадров в Донбассе? Так?
М и н и с т р. Совершенно верно, товарищ Сталин!
С т а л и н. И это очень важно! И, наконец, сокращая количество рабочих в лаве, горный комбайн тем самым резко увеличит производительность труда на каждого подземного рабочего? Так?