— Ой! Ты чего? — Локоть у Майки острый, а рёбра у меня не стальные. Хотя я и готов к Вознесению.
— Ты уже возносишься? Или думаешь о той мулатке?
— Какой мулатке?!
— Мороженое которая раздаёт.
— А-а-а… Блин! Не в том смысле!
— А в каком?
— А в том, что я люблю только тебя.
— Все парни так говорят…
— Все? И что же это за парни?
— Не в том смысле!
— А в каком?
— Не буду же я врать перед Вознесением!
— А я?
— Прости, я…
Как-то так получилось, что губы наши встретились. Тротуар был узкий, но прохожие обходили нас очень осторожно. «Не задохнитесь», — добродушно проронил огромный негр. Поскольку синдромов удушья я пока не чувствовал, совет пропустил мимо ушей. Эти податливые губы и сиреневое облегающее платье, едва доходящее да середины бедра…
— Не здесь же… — выдохнула она.
— Почему не здесь?
— Мужики…
— В нашу бухту?
— Мужики… Смотри!
Очень тощий старик держал в руках плакат. Палка от лопаты и прибитая к ней фанерка. Кроваво-красная надпись: «Сирс — Космический Удав!!!»
— Ну и что? — Каждый, если у него не было более важных дел, мог стоять с любым плакатом. А каждый, у кого были более важные дела, мог на этот плакат плевать с высокой колокольни…
— Он ведь тоже…
Ха! И впрямь. Ярко-сиреневое сияние разливалось над головой протестанта. Старичок-диссидент сам возносился…
Четыре года назад. Когда пальцы уже жали кнопки. Он прилетел. И пальцы остановились. Смешно. Во всех книжках и кино пришельцы были злобными уродами. Они уничтожали человечество, насиловали земных девушек, поедали маленьких детей. А Сирс… На определённой частоте и сейчас звенит: «Сирс-Сирс-Сирс…» Так его и назвали.
А речи мэра становились всё интереснее и интереснее. Сначала он вскользь упомянул об отдельных ошибках и недоработках. На следующий день поставил вопрос о правильности стратегической линии. И наконец рассказал, от кого и за что брал взятки. После этого драться с занзибарцами как-то расхотелось. А захотелось вытряхнуть мэра из его роскошного дворца.
Собрались в нашем любимом парке. Занзибарцы тоже подошли. Обсудили ситуацию. Набрали побольше камней. Двинулись. На площади стояла полиция. Дубинки, щиты, каски… Такие же молодые ребята. Работы нет, вот и пошли в полицаи… Вперёд вышел толстый полковник. Ну уж этого-то гада… Я размахнулся. Сейчас, сейчас, булыжником в эту толстую харю… Нет, не могу. Да что же это такое делается?
— Сдрейфили, подонки? — усмехнулся полковник.
Медленно, словно бы с усилием, расстегнул кобуру и вытащил пистолет. Навёл на нас. Стало очень тихо.
— Сейчас, мерзавцы, сейчас…
Лицо его исказила мука. Палец никак не мог вдавить курок.
— Мерзавцы, поганые мерзавцы…
По толстой харе текли… Слёзы?!
Полковник то ли вскрикнул, то ли всхлипнул. Неловко сунул оружие в кобуру. Как-то очень жалобно, хотя и очень грязно, выругался. Повернулся к нам спиной, и, сгорбившись и спотыкаясь, побрёл к застывшему строю своих подчинённых. Вот тогда мы поняли, что мир перевернулся…
А мэр перевоспитался. Отдал свою дачу под детский дом, дворец — под больницу. Его даже переизбирать не стали, такой он стал справедливый и честный. И все стали честными. Все-все! Полицаи, чиновники, даже депутаты… И вдруг выяснилось, что беженцы — вовсе не проблема. Вдруг выяснилось, что еды и жилья хватает на всех. А когда ещё сократили военные бюджеты… Совсем-то армии распустить пока не получалось — куда это всё хозяйство деть? Сколько там всего нужно демонтировать, деактивировать, дегазировать… И, желательно, превратить во что-то полезное. Целая индустрия возникла.
— Какой-то ты сегодня задумчивый. Тебе нравится моё платье?
— А? Да, очень. Ты в нём невозможно красива. И все встречные мулаты…
— Так уж и все? — засмеялась Майка. — Вот твой сиреневый костюм… Та мулатка чуть не уронила стаканчики…
— Не уронила же…
Мы сегодня действительно приоделись. С утра заскочили в универмаг и выбрали себе одежду. Шикарную и сиреневую. Цвета Сирса. Одежда теперь тоже не проблема — заходи и выбирай что хочешь. Надоело — сдаёшь в химчистку и выбираешь новое. Хотя мы-то, видимо, так и вознесёмся в своих нарядах…
— А! Ещё одна парочка симпатичных сиреневых кроликов, — прокаркал вдруг старческий надтреснутый голос.
— Ой! Дедушка, напугал…
— Любопытный способ отметить день вознесения…
— День заглота.
— Ну… Можно сказать и так.
Мне не хотелось спорить. Мне хотелось в нашу бухту. Или… Наверняка тут есть пустые дома. Ведь последний же день! Завтра нас не будут уже интересовать все эти глупости. Но завтра — это завтра. А сегодня…
— Никто… Никто не хочет меня выслушать. Все маршируют стройными рядами. Прямо в космическую глотку.
Ему было плохо. Невозможно оставить человека в таком состоянии. Ох, Сирс Великий…
— Молодые люди, — воодушевлённо закаркал старичок, заметив наши колебания, — поговорите со мной. Хотя бы в последний день… Я знаю тут неподалёку очень уютный ресторанчик. Жаркое по занзибарски, печень антилопы…
Что-то в этом было…
— Да, — лукаво улыбнулась мне Майка, — не подкрепиться ли нам перед визитом в бухту…
И я почти полюбил этого странного старичка.
Жаркое по занзибарски оказалось всего лишь мясом с картошкой, правда подавали его в специальных глиняных горшочках, печень антилопы в меню и вовсе отсутствовала. Но майкино плечо касалось моего, и её милые лукавые глаза…
— Заря Нового Мира… — каркал старичок. — Исполнение Вековой Мечты Человечества…
— Раньше было лучше? — усмехнулась Майка.
— Раньше… Да… Но мы бы и сами разобрались со своими проблемами…
Я вспомнил драки в заброшенном парке. Некоторые подробности покаянных речей нашего мэра. Толстую харю полицейского полковника. Он сейчас на пляже работает. Спасателем. Очень хорошо плавает, оказалось. Спас недавно двух маленьких девочек…
— Сами, — проворчал я, — сами бы разобрались… Особенно — с боеголовками.
— А вы знаете, молодые люди, сколько людей уже вознеслось?
— 127 миллионов 326 тысяч 647, — отбарабанил я. Об этом регулярно сообщали в новостях.
— Вот то-то и оно, — энергично взмахнул сухонькой ручкой наш собеседник.
Жаркое он запивал коньяком, поэтому, по ходу беседы, оживлялся всё больше и больше. Нам с Майкой вполне хватало компота. И тех взглядов, которые мы друг на друга бросали. А завтра утром…
— Но ведь это же Вознесение! — с жаром возразила Майка. — Мы поднимемся на новую ступень…
— В желудок космического питона.
— Неправда! Возносятся только люди. Если бы ему нужно было наше мясо — чем хуже свиньи, коровы, слоны…
— Ну… Некоторые берут с собой любимых собачек… Нет, нет! — энергично взмахнул руками старичок. — Я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, дело не в мясе. Ему нужны наши нейроны, или там электромагнитные поля, генерируемые человеческим мозгом… Точно, конечно, никто не знает…
— Вот именно, — согласился я.
— Эх, — вздохнул он. — Мне бы тоже хотелось верить, что я превращусь в хорошенькую куколку, а потом — в прекрасную космическую бабочку. Только, боюсь…
— Завтра узнаем, — отрезал я.
Майка что-то помрачнела, да и мне этот разговор перестал нравиться. Старичок, однако, продолжал говорить. Про цветы, приманивающие пчёл запахом и яркими красками. Про росянку, жрущую бедных мух. Про рай, ад и астральное тело… Речь его становились всё менее понятной, голова клонилась всё ниже, и, наконец, утвердилась на деревянной поверхности стола. Я едва успел отодвинуть стакан и тарелку.
— Ему плохо? — всполошилась Майка.
— Ему хорошо, — ответил я. — Но, правда, нужно бы…
— Опять нализался, — констатировал подошедший официант. Пригляделся повнимательнее и выпучил глаза от удивления. — Он… Первый раз вижу… Как же он возноситься-то будет?
— Завтра увидим, — меланхолично ответил я. — Может ему дадут отсрочку. Может протрезвеет к утру.
— Никогда о таком не слышал.
— Мы тоже.
— А… — Парень растерянно глянул на нас. — Вы тоже…
— Тоже, тоже, — проворчал я. — Но надо бы его где-нибудь устроить…
— Да, — Официант вспомнил о своих обязанностях. — Давайте отведём его наверх, там есть свободные комнаты…
Я с готовностью поднялся. Весу в нашем новом знакомом не было никакого, и мы вдвоём легко подняли его на второй этаж и уложили на широкую кровать в довольно уютной комнатке. При виде этой кровать у меня в голове мелькнула очень интересная мысль.
— Так у вас есть и ещё свободные комнаты?
А кто сказал, что в бухтах не бывает двухспальных кроватей?
— А говорил — бухта… — Майка лениво потянулась. — Никакой романтики…
— Это самая прекрасная на свете бухта. И корабль нашей любви…
— Корабль… Старая колченогая кровать.
— А какой был шторм! Корабль чуть не перевернулся…
— Дурак!
Наша одежда и смятое одеяло валялись на ковре. А я смотрел на Майку. Она была прекрасна. Вся. От чуть вьющихся тёмных волос до стройных загорелых ног. Только живот пересекал длинный изогнутый шрам. Лет пять назад её пырнули ножом. Не занзибарцы даже — просто отнимали буханку хлеба. О косметических швах тогда никто и не слыхивал. Как сумели — зашили. Что было — вкололи. Посоветовали надеяться на организм. Организм оказался крепким. Собственно, ей тогда очень повезло. Но шрам этом Майка не любит. Поймала мой взгляд и сразу нахмурилась.
— Отвернись. Где одеяло?
— «Одеяло убежало, улетела простыня…»
— Перестань.
— Ну, не дуйся…
— Да нет, просто я думаю…
— О мулатах?
— Перестань. О том старике.
— О старике? Извращенка!
— Перестань. Он говорил…
— Старый дурак!
— Но ведь это может быть и правдой?
— Да всё может быть правдой. А в нашу кровать может упасть метеорит — говорят, такие случаи бывали…
— Значит…
— Да ничего это не значит. Нормальный парень и нормальная девушка, ложась в кровать, думают о чём угодно, только не о метеоритах…