Скотт ЛинчИзбранные места из «Экологии лабиринта»
Перевод — Антон Лапудев
I
А где-то наверху залитое солнцем небо, шелковисто-голубое, уходящее в вечность, и пока ещё живые пчёлы перелетают от цветка к цветку. Их тельца усыпаны жёлтыми крупинками.
II
Ботинок Акайлы Сетрис врубается в дверь чуть ниже замка.
Она развлекается так уже восемь или девять лет и знает, куда прицелиться. И посему предпочитает сшитую на заказ обувку из кожи василиска и стали; сегодня ей ещё явилась удача в виде сгнившей древесины. Сломанная дверь с грохотом проваливается внутрь, вырываясь из косяка, разбрасывая во все стороны зазубренные влажные щепки. Вскрыта ещё одна камера подземелья.
— Вперёд! — кричит Сетрис, пригнувшись за своим щитом, занеся над головою быстрый клинок.
Зловещие красные огоньки мерцают во тьме. Глазницы без плоти. Что-то шевелится, гремит, поднимается. Дюжина белеющих мертвецов. Человеческие костяки, вместилище ненасытных призраков, изголодавшиеся всеми высохшими зубами, изголодавшиеся всеми сточенными временем мослами.
Но Сетрис встречает команду скелетов не в одиночку; за ней поспешают Феликс с извергающей потоки благословенного дыма серебряной курильницей, Горандал с отцовским молотом, Морлади с заклинаниями. Кости сталкиваются с металлом и магией. Скелеты жаждут крови, но искатели приключений жаждут славы сильнее. Их энтузиазм ещё не угас, даже после седьмой заплесневелой комнаты в сих затопленных руинах. И до обеда ещё есть время.
Сетрис бьёт, крушит, ревёт. Её клинок сверкает серебром. Сокрушительный удар полностью отделяет голову скелета от позвоночника. Череп кружится, языки пламени в глазницах рисуют красные розы на стенах и потолке, когда он, кувыркаясь в воздухе, вылетает за дверь…
III
Маллиону Галдарссону и раньше доводилось перебирать кости. Конечно, эти кости мертвы, однако встречаются и не совсем мёртвые. Чаще, чем ему хотелось бы. Останки, откуда только что выбили оживляющую магию, ещё не совсем упокоились. Он шлёпает по цепляющимся за него пальцам, отталкивает жёлто-белую руку от своей лодыжки, будто угрюмого, ссохшегося котёнка. Ноги, рёбра, кисти, ключицы, снова ноги, позвоночник, череп — секундное волнение, но нет, без проблем. В глазницах нет света, зубы не кусаются. И пломб из драгоценных металлов тоже нет.
Маллион вздыхает. Нынешняя заварушка выходит не очень прибыльной. Позади него сестра Арна и его приятель Тайло Угрюмый сидят на корточках над раздробленными костями, отмахиваются и бормочут что-то защитное, складывая всяческие интересные предметы, в мешочки и плетёные корзины, висящие на них, подобно украшениям на праздничных деревьях.
Где-то впереди безумцы упиваются своим походом, наслаждаясь кровавой сечей с очередной жутью. Её останки Маллион со своей малой командой сборщиков будут разбирать примерно минут через двадцать. У безумцев, по крайней мере у тех, кто добился успеха, нет желания разгребать мусор в своём походе. Время потребнее для боя. Как только ловушки будут обезврежены, а монстры повержены, местные жители, такие как Маллион, Арна и Тайло, прокрадутся за ними, чтобы отсортировать, подсчитать и забрать все жалкие, грязные огрызки, годные к продаже или повторному применению.
Ожерелья с драгоценными камнями? Золотые слитки? Разумеется, нет. Безумцам всегда удаётся улучить минутку и прихватить всякое такое. Сборщикам достаются погнутые и ржавые монеты неблагородных металлов, пыльное оружие, наполовину сгнившее в древних схронах, жёлто-жёлчная плесень и светящиеся грибы, что могут заинтересовать алхимиков (а могут и не заинтересовать). Скреби стены, перетряхивай мусор, тычь в щели деревянными щепками, чихай в облаках пыли, как правило, никого потом не убивающей (кузен Халвар был самым сильным в их компании и стоил трёх Тайло, а когда он вычихал остатки лёгких через нос, было похоже, что он весь в томатном соусе) — такова работа сборщиков. И самое ужасное, что, даже с учётом пыли, темноты и внезапной смерти кузена, доход здесь значительно выше, чем вкалывать там, наверху, в поле или на мельницах.
За свою карьеру Маллион вырывал клыки у гигантских пауков, счищал дымящуюся кожуру с плотоядных слизняков и вытряхивал крошечные сокровища из такого количества обдристанной гоблинской одежды, что хватило бы на целый батальон этих маленьких ублюдков. Каждый год, когда наступают тёплые месяцы, безумцы упорно обходят все храмы, лабиринты и руины, кои только могут найти, зарываясь в уже известные или вновь открытые места, одержимые нашествием кошмарных созданий. Иногда безумцы не возвращаются из своих «походов», а иногда с ними пропадают и команды сборщиков. По мнению Маллиона, это глупо. Все эти тёмные и населённые призраками места следует выжечь по-настоящему и изгнать нечисть навсегда. Но возле всякого подземелья вы встречаете толпы безумцев с их безграничным энтузиазмом, и эти сумасшедшие нанимают сборщиков, посещают таверны, конюшни и кузни, а в сельской местности деньги нужны всегда. У Маллиона двое детей и престарелая мать, и многие сказали бы, что ему ещё повезло.
Откладывая бесполезный череп в сторону, Маллион с удивлением ощущает внезапный холодок камней под своей рукой. С любопытством и опаской пробует липкий участок кончиком пальца. О да, отчётливое ощущение холода. Неприятное обстоятельство, да. Не для таких, как он. Он поднимается на скрипучие колени и делает шаг назад…
IV
Нужно быть предельно осторожным с заклинаниями для путешествий во времени.
Ты думаешь, что всё знаешь до того, как всё испортишь, но нет.
Совсем нет, как узнаёшь потом.
Антар-Каладон, Повелитель Кровоточащих Самоцветов, Верховный Чародей, Осквернитель и Избавитель Фракса, мог быть и поаккуратнее в своём заклинании. Небесные тела вращаются вокруг своих осей и перемещаются не только во времени, но и в пространстве. Существуют поправочные коэффициенты, но Антар-Каладон позволяет себе немного расслабится (действительно, лёгкая небрежность зачастую оттеняет гениальность). И вместо торжественного появления под ярким светом Луны в выбранный для задуманного ритуала год, он материализовался посреди каменной стены на глубине примерно трёхсот футов, в одном из ответвлений небольшого комплекса подземелий, построенного им двадцать или тридцать веков назад.
В биографии большинства волшебников эта запись стала бы последней, но Антар-Каладон, никем не проклятый шут, давно сменил усталое хлюпанье бренного тела на холодную, элегантную минерализацию. Для существа из бессмертного камня акт телепортации в толщу собственного зодчества, хотя и вызвал разочарование, но не стал неразрешимой проблемой.
Шевелиться он не мог, но и не был полностью неподвижен — в то время как о сложном колдовстве не могло быть и речи, Антар-Каладон смог произнести простое заклинание телепортации примерно в пятьсот тысяч раз медленнее обычной скорости, причём голос звучал так тихо, что полностью терялся в звуках оседающей земли. Каждые несколько лет он завершает фразу и телепортируется на несколько футов вверх, неизменно встраиваясь в новый участок стены или пола, но после стольких лет и стольких заклинаний он точно близок к успеху. Возможно, скоро произойдёт освободительное перемещение, и уж тогда…
Что-то задевает его сознание. Ощущение жизни и движения, отделённое от его вытянутых пальцев всего несколькими дюймами камня. Ощущение исчезает, что неудивительно. Его бессмертная форма отрицает жизнь. Ни один человек с бьющимся сердцем не сможет долго выносить его близость. И всё же это возбуждает. Дюймы! Дюймы отделяют от существа наверху! О, пусть на этот раз всё свершится. Прямо сейчас!
V
Корзина опускается и Ирмегард размышляет, что там, внизу, не будут довольны содержимым. Они никогда не бывают довольны, чёртовы психи.
Ирмегард ворчит и думает о чём-то нелицеприятном, пока травит верёвку через блок, установленный прямо над разбитым световым люком, ведущим в проклятый лабиринт под холмом, известным как Курган Кэла (или, иногда, Могила Кэла, хотя Ирмегард никогда не встречала никого, кто знал бы этого Кэла или вообще понимал, какого чёрта его тут закопали). Сорока футами ниже, в круге света, падающего из отверстия, стоит один из безумцев и машет ей рукой, будто корзина, спускаемая по верёвке, может попасть куда ещё, как не прямо в руки психу.
Мягкие летние лепёшки, печёночно-овсяные колбаски, запечённый батат, фаршированный стручками чёрного перца, пирог с корицей и сладкое вино соломенного цвета — вот вклад Ирмегард в опускающееся послание, и это всё, что она может предложить для полуденной доставки. Маллион, Тайло и подруга двоюродной сестры её тётки, Арна, могут шастать в темноте, вслед за безумцами, но когда Ирмегард приносит приготовленный обед, то спускает его по верёвке, сама оставаясь на дневном свете. Мысль, что в один прекрасный день она может услышать последние затихающие крики тех, внизу, одновременно пугает и в какой-то мере интригует — ворчуны больше всего на свете любят, когда их предсказания сбываются (и вообще, у двоюродной сестры тётки Ирмегард подруг хватает).
— Эй! Эй, там, наверху! — ожидавший безумец подхватил корзину и начал в ней рыться.
Ирмегард всматривается вниз. Думает, что фигура внизу может быть колдуньей, хотя и не помнит женщину в красных одеждах. Вздрогнув, понимает, что одежда пропитана свежей кровью. Искательницу приключений, похоже, это совершенно не беспокоит.
— Чего? — отзывается Ирмегард.
— Тут должно быть вино!
— Так оно там есть! — Ирмегард массирует виски. Последнее, что ей нужно, — это чтобы психи забирали свои монеты, объявив о недовложении, ведь она прекрасно знает, что всего несколько минут назад запихнула в корзину прохладный глиняный кувшин с выпивкой. Ирмегард может фантазировать о каком-нибудь невообразимом ужасе, разворачивающемся внизу, но правда горька: ей, как и всем, нужны деньги. — Если бы бутылка выпала из корзины, то наверняка бухнулась тебе прямо под нос, так что она точно там! Посмотри ещё раз!