И личный враг Иеговы
Он верит лишь в Гегеля и заодно
Еще в Венеру Кановы.
Мой Кампе в полном блаженстве был,
Попав в амфитрионы,
Душевным миром сиял его взор,
Как светлый лик мадонны.
С большим аппетитом я устриц глотал,
Рейнвейном пользуясь часто,
И думал «Кампе – большой человек,
Он – светоч издательской касты!
С другим издателем я б отощал,
Он выжал бы все мои силы,
А этот мне даже подносит вино, –
Я буду при нем до могилы.
Хвала творцу! Он, создав виноград,
За муки воздал нам сторицей,
И Юлиус Кампе в издатели мне
Дарован его десницей.
Хвала творцу и силе его
Вовеки, присно и ныне1
Он создал для нас рейнвейн на земле
И устриц в морской пучине
Он создал лимоны, чтоб устриц мы
Кропили лимонным соком
Блюди мой желудок, отец, в эту ночь,
Чтоб он не взыграл ненароком!»
Рейнвейн размягчает душу мою,
Сердечный разлад усмиряя,
И будит потребность в братской любви,
В утехах любовного рая.
И гонит меня из комнат блуждать
По улицам опустелым
И душу тянет к иной душе
И к платьям таинственно белым.
И таешь от неги и страстной тоски
В предчувствии сладкого плена
Все кошки серы в темноте
И каждая баба – Елена.
Едва на Дрейбан я свернул,
Взошла луна горделиво,
И я величавую деву узрел,
Высокогрудое диво.
Лицом кругла и кровь с молоком,
Глаза – что аквамарины!
Как розы щеки, как вишня рот,
А нос оттенка малины.
На голове полотняный колпак, –
Узорчатой вязью украшен,
Он возвышался подобно стене,
Увенчанной тысячью башен.
Льняная туника вплоть до икр,
А икры – горные склоны,
Ноги, несущие мощный круп, –
Дорийские колонны.
В манерах крайняя простота,
Изящество светской свободы
Сверхчеловеческий зад обличал
Созданье нездешней природы.
Она подошла и сказала мне
«Привет на Эльбе поэту!
Ты все такой же, хоть много лет
Гонял по белому свету
Кого ты здесь ищешь? Веселых гуляк,
Встречавшихся в этом квартале?
Друзей, что бродили с тобой по ночам
И о прекрасном мечтали?
Их гидра стоглавая – жизнь – унесла,
Рассеяла шумное племя
Тебе не найти ни старых подруг,
Ни доброе старое время
Тебе не найти ароматных цветов,
Пленявших сердце когда-то,
Их было здесь много, но вихрь налетел,
Сорвал их – и нет им возврата
Увяли, осыпались, отцвели, –
Ты молодость ищешь напрасно
Мой друг, таков удел на земле
Всего, что светло и прекрасно»
«Да кто ты, – вскричал я, – не прошлого ль
тень?
Но плотью живой ты одета1
Могучая женщина, где же твой дом?
Доступен ли он для поэта?»
И женщина молвила, тихо смеясь
«Поверь, ты сгущаешь краски
Я девушка с нравственной, тонкой душой,
Совсем иной закваски
Я не лоретка парижская, нет!
К тебе лишь сошла я открыто,–
Богиня Гаммония пред тобой,
Гамбурга меч и защита!
Но ты испуган, ты поражен,
Воитель в лике поэта
Идем же, иль ты боишься меня?
Уж близок час рассвета»
И я ответил, громко смеясь:
«Ты шутишь, моя красотка!
Ступай вперед! А я за тобой,
Хотя бы к черту в глотку!»
........
Глава 26
Богиня раскраснелась так,
Как будто ей в корону
Ударил ром Я с улыбкой внимал
Ее печальному тону
«Я старюсь Тот день, когда Гамбург возник,
Был днем моего рожденья
В ту пору царица трески, моя мать,
До Эльбы простерла владенья
Carolus Magnus – мой славный отец –
Давно похищен могилой
Он даже Фридриха прусского мог
Затмить умом и силой
В Ахене – стул, на котором он был
Торжественно коронован,
А стул, служивший ему по ночам,
Был матери, к счастью, дарован
От матери стал он моим Хоть на вид
Он привлекателен мало,
На все состоянье Ротшильда я
Мой стул бы не променяла
Вон там он, видишь, стоит в углу, –
Он очень стар и беден,
Подушка сиденья изодрана вся,
И молью верх изъеден
Но это пустяк, подойди к нему
И снять подушку попробуй
Увидишь в сиденье дыру и под ней,
Конечно, сосуд, но особый
То древний сосуд магических сил,
Кипящих вечным раздором
И если ты голову сунешь в дыру,
Предстанет грядущее взорам
Грядущее родины бродит там,
Как волны смутных фантазмов,
Но не пугайся, если в нос
Ударит вонью миазмов»
Она засмеялась, но мог ли искать
Я в этих словах подковырку?
Я кинулся к стулу, подушку сорвал
И сунул голову в дырку
Что я увидел – не скажу,
Я дал ведь клятву все же1
Мне лишь позволили говорить
О запахе, но – боже' –
Меня и теперь воротит всего
При мысли о смраде проклятом,
Который лишь прологом был, –
Смесь юфти с тухлым салатом
И вдруг – о, что за дух пошел1
Как будто в сток вонючий
Из тридцати шести клоак
Навоз валили кучей
Мерзавцы, сгнившие давно,
Смердя историческим смрадом,
Полунегодяи, полумертвецы,
Сочились последним ядом
И даже святого пугала труп,
Как призрак, встал из гроба
Налитая кровью народов и стран,
Раздулась гнилая утроба
Чумным дыханьем весь мир отравить
Еще раз оно захотело,
И черви густою жижей ползли
Из почерневшего тела
И каждый червь был новый вампир,
И гнусно смердел, издыхая,
Когда в него целительный кол
Вонзала рука роковая
Зловонье крови, вина, табака,
Веревкой кончивших гадин, –
Такой аромат испускает труп
Того, кто при жизни был смраден
Зловонье пуделей, мопсов, хорьков,
Лизавших плевки господина,
Околевавших за трон и алтарь
Благочестиво и чинно
То был живодерни убийственный смрад,
Удушье гнили и мора,
Средь падали издыхала там
Светил «Исторических» свора
Я помню ясно, что сказал
Сент-Жюст в Комитете спасенья
«Ни в розовом масле, ни в мускусе нет
Великой болезни целенья»
Но этот грядущий немецкий смрад –
Я утверждаю смело –
Превысил всю мне привычную вонь,
В глазах у меня потемнело,
Я рухнул без чувств и потом, пробудясь
И с трудом разобравшись в картине,
Увидел себя на широкой груди,
В объятиях богини
Блистал ее взор, пылал ее рот,
Дрожало могучее тело
Вакханка, ликуя, меня обняла
И в диком экстазе запела
«Есть в Фуле король – свой бокал золотой,
Как лучшего друга, он любит
Тотчас пускает он слезу,
Чуть свой бокал пригубит
И просто диво, что за блажь
Измыслить он может мгновенно!
Издаст, например, неотложный декрет,
Тебя под замок да на сено!
Не езди на север, берегись короля,
Что в Фуле сидит на престоле,
Не суйся в пасть ни жандармам его,
Ни Исторической школе
Останься в Гамбурге! Пей да ешь, –
Душе и телу отрада!
Почтим современность устриц и вин, –
Что нам до грядущего смрада!
Накрой же сосуд, чтоб не портила вонь
Блаженство любовных обетов!
Так страстно женщиной не был любим
Никто из немецких поэтов!
Целую тебя, обожаю тебя,
Меня вдохновляет твой гений,
Ты вызвал предо мной игру
Чарующих видений!
Я слышу рожки ночных сторожей,
И пенье, и бубна удары
Целуй же меня! То свадебный хор –
Любимого славят фанфары
Въезжают вассалы на гордых конях,
Пред каждым пылает светильник,
И радостно факельный танец гремит, –
Целуй меня, собутыльник!
Идет милосердный и мудрый сенат, –
Торжественней не было встречи!
Бургомистр откашливается в платок
Готовясь к приветственной речи
Дипломатический корпус идет,
Блистают послы орденами
От имени дружественных держав
Они выступают пред нами
Идут раввины и пасторы вслед –
Духовных властей депутаты.
Но, ах! и Гофман, твой цензор, идет,
Он с ножницами, проклятый!
И ножницы уже звенят;
Он ринулся озверело
И вырезал лучшее место твое –
Кусок живого тела».
Глава 27
О дальнейших событьях той ночи, друзья,
Мы побеседуем с вами
Когда-нибудь в нежный лирический час,
Погожими летними днями
Блудливая свора старых ханжей
Редеет, милостью бога
Они гниют от болячек лжи
И дохнут – туда им дорога
Растет поколенье новых людей
Со свободным умом и душою,
Без наглого грима и подлых грешков, –
Я все до конца им открою
Растет молодежь – она поймет
И гордость и щедрость поэта, –
Она расцветет в жизнетворных лучах
Его сердечного света
Безмерно в любви мое сердце, как свет,
И непорочно, как пламя,
Настроена светлая лира моя
Чистейших граций перстами
На этой лире бряцал мой отец,
Творя для эллинской сцены, –
Покойный мастер Аристофан,
Возлюбленный Камены
На этой лире он некогда пел
Прекрасную Базилею, –
Ее Писфетер женою назвал
И жил на облаке с нею.
В последней главе поэмы моей
Я подражаю местами
Финалу «Птиц». Это лучшая часть
В лучшей отцовской драме.
«Лягушки» – тоже прекрасная вещь.
Теперь, без цензурной помехи,
Их на немецком в Берлине дают
Для королевской потехи.
Бесспорно, пьесу любит король!
Он поклонник античного строя.
Отец короля предпочитал
Квакушек нового кроя.
Бесспорно, пьесу любит король!
Но, живи еще автор, – признаться,
Я не советовал бы ему
В Пруссию лично являться.
На Аристофана живого у нас
Нашли бы мигом управу, –