Ты б лучше сплетничал, не трогая науки,
Про папу и про все, о чем толкует Рим
* * *
Ронсар, я видел Рим – античные громады,
Театра мощный круг, открытый всем ветрам,
Руины там, где был чертог, иль цирк, иль храм,
И древних форумов стояли колоннады,
Дворцы в развалинах, где обитают гады,
Щетинится бурьян и древний тлеет хлам,
И те, что высятся наперекор векам,
Сметающим с земли и племена и грады.
Ну, словом, я видал все то, чем славен Рим,
Чем он и стар и нов, велик, неповторим,
Но я в Италии не видел Маргариты,
Той, кто пленительна и так одарена,
Что совершенствами превысила она
Все, чем столетия и страны знамениты.
* * *
Пока мы тратим жизнь и длится лживый сон,
Которым на крючок надежда нас поймала,
Пока при дяде я, Панжас – у кардинала,
Маньи – там, где велит всесильный Авансон, –
Ты служишь королям, ты счастьем вознесен,
И славу Генриха умножил ты немало
Той славою, Ронсар, что гений твой венчала
За то, что Францию в веках прославил он
Ты счастлив, друг! А мы среди чужой природы,
На чуждом берегу бесплодно тратим годы,
Вверяя лишь стихам все, что терзает нас
Так на чужом пруду, пугая всю округу,
Прижавшись крыльями в отчаянье друг к другу,
Три лебедя кричат, что бьет их смертный час
* * *
Морель, ты слушаешь? Прошу тебя, ответь!
Как быть? Остаться здесь, под гнетом постоянным,
Или во Францию, к родным лесам, к полянам
Бежать немедленно, чуть солнце станет греть?
Остаться – значит жизнь растрачивать и впредь,
Опять за свой же труд себе платить обманом,
Опять расчетом жить, неверным и туманным,
А мы ведь, строя жизнь, должны вперед смотреть
Так что ж, иль продолжать надеяться на что-то?
Или три года прочь? Три года снять со счета?
Я остаюсь, Морель! Нет, еду! Да иль нет?
Как ехать и притом не ехать ухитриться?
Я волка за уши держу, как говорится,
Ну дай же мне, Морель, какой-нибудь совет!
* * *
Тебе хвалы (Ронсар) слагал я без числа
И сам прославлен был в твоем хвалебном списке
Без просьб – лишь потому, что мы сердцами
близки,
У нас рождается взаимная хвала
Но зложелатели следят из-за угла,
Завистники на нас шипят, как василиски
Смотри-ка, Дю Белле с Ронсаром в переписке,
Боками чешутся, как будто два осла
Но наши похвалы вредить не могут людям,
А где закон (Ронсар), что мы в ответе будем,
Коль хвалишь ты меня, а я тебя хвалю?
Как золотом (Ронсар), торгуют похвалами,
Но, право, похвалы сравню я с векселями,
Которых стоимость равняется нулю
* * *
Тебе совет, мои друг послушай старика,
Хоть сам не промах ты и глупость судишь строго,
Как сделать, чтоб стихи – пусть ода, пусть эклога –
Не прогневили тех, чья должность высока
Попридержи язык, умерь его слегка,
Когда заводишь речь про короля иль бога
У бога, знаешь сам, усердных стражей много,
А что до королей, у них длинна рука
Не задевай того, кто хвастает отвагой, –
Его кольнешь пером, а он проколет шпагой
Захочешь спорить с ним – прикрой ладонью рот
Кто сам блеснуть бы рад словцом твоим в салонах,
Услышав брань глупцов, тобою оскорбленных,
И глазом не моргнув, тебя же осмеет
* * *
Блажен, кто устоял и низкой лжи в угоду
Высокой истине не шел наперекор,
Не принуждал перо кропать постыдный вздор,
Прислуживаясь к тем, кто делает погоду
А я таю свой гнев, насилую природу,
Чтоб нестерпимых уз не отягчить позор,
Не смею вырваться душою на простор
И обрести покой иль чувству дать свободу
Мой каждый шаг стеснен – безропотно молчу
Мне отравляют жизнь, и все ж я не кричу
О мука – все терпеть, лишь кулаки сжимая!
Нет боли тягостней, чем скрытая в кости!
Нет мысли пламенней, чем та, что взаперти!
И нет страдания сильней, чем скорбь немая,
* * *
Ты Дю Белле чернишь: мол, важничает он,
Не ставит ни во что друзей. Опомнись, милый,
Ведь я не князь, не граф, не герцог (бог помилуй!),
Не титулован я и в сан не возведен,
И честолюбью чужд, и тем не уязвлен,
Что не отличен был ни знатностью, ни силой,
Зато мой ранг– он мой, и лишь недуг постылый,
Лишь естество мое диктует мне закон.
Чтоб сильным угодить, не стану лезть из кожи.
Низкопоклонствовать, как требуют вельможи,
Как жизнь теперь велит, – забота не моя.
Я людям не грублю, мной уважаем каждый;
Кто поклонился мне, тому отвечу дважды.
Но мне не нужен тот, кому не нужен я.
* * *
Жить надо, жить, мой Горд, – годов недолог счет!
Еще у старости не время брать уроки
Так дорог жизни дар, и так ничтожны сроки, –
Бессилен и король замедлить их приход
Весна изменит нам, придет зимы черед,
А зиму вновь умчат весенние потоки,
Но вечно спят в земле и вечно одиноки
Те, от кого лазурь закрыл могильный свод
Так что ж, не быть людьми? Как рыбы жить,
как звери?
Нет, выше голову! Веселью настежь двери!
Пусть боги радости царят у нас в дому!
Безумен, кто отверг надежное, земное
В расчете призрачном на бытие иное
И сам противустал желанью своему
* * *
Пускай ты заключен всего лишь на пять лет,
Добро пожаловать, о мир благословенный!
От христианских чувств – найду ли стих нетленный
Во славу стершему следы великих бед?
Пусть бесится вражда! О, если бы в ответ
Все то, что ты сулишь, нам дал творец вселенной,
Чтоб ты гордиться мог тебя достойной сменой
И прочный, долгий мир пришел тебе вослед
Но если с наших плеч ты снял усилий бремя,
Чтобы стяжатель мог иметь для козней время
И земли наживать, черня и грабя Честь,
Чтобы судейский плут, наглея с каждым годом,
Присвоил мира плод, взлелеянный народом, –
Тогда исчезни, мир, и грянь войною, месть!
* * *
Пришелец в Риме не увидит Рима,
И тщетно Рим искал бы в Риме он
Остатки стен, порталов и колонн –
Вот все, чем слава римская хранима
Во прахе спесь А время мчится мимо,
И тот, кто миру диктовал закон,
Тысячелетьям в жертву обречен,
Сам истребил себя неумолимо
Для Рима стать гробницей мог лишь Рим
Рим только Римом побежден одним
И, меж руин огромных одинок,
Лишь Тибр не молкнет О неверность мира!
Извечно зыбкий вечность превозмог,
Незыблемый лежит в обломках сиро
* * *
Когда мне портит кровь упрямый кредитор,
Я лишь сложу стихи – и бешенство пропало.
Когда я слышу брань вельможного нахала,
Мне любо, желчь излив, стихами дать отпор.
Когда плохой слуга мне лжет и мелет вздор,
Я вновь пишу стихи – и злости вмиг не стало;
Когда от всех забот моя душа устала,
Я черпаю в стихах и бодрость и задор.
Стихами я могу слагать хвалы свободе,
Стихами лень гоню назло моей природе,
Стихам вверяю все, что затаил в душе.
Но если от стихов мне столько пользы разной
И вносят жизнь они в мой век однообразный,
Зачем ты бросить их советуешь, Буше?
* * *
Не ведая того, что я узнал потом –
Как может быть судьба ко мне неблагосклонна, –
Я шел необщею дорогой Аполлона,
К святому движимый его святым огнем.
Но вскоре божество покинуло мой дом,
Везде докучная мешала мне препона,
И в тусклый мир, где все и гладко и законно,
Нужда ввела меня исхоженным путем.
Вот почему (Лоррен) я сбился с той дороги,
Какой идет Ронсар туда, где правят боги,
И все же, ровный путь увидев пред собой,
Без риска утомить дыханье, сердце, руки,
Я следую туда, куда в трудах и в муке
Идет он подвига неторною тропой.
* * *
Ученым степени дает ученый свет,
Придворным землями отмеривают плату,
Дают внушительную должность адвокату,
И командирам цепь дают за блеск побед.
Чиновникам чины дают с теченьем лет,
Пеньковый шарф дают за все дела пирату,
Добычу отдают отважному солдату,
И лаврами не раз увенчан был поэт.
Зачем же ты, Жодель, тревожишь Музу плачем,
Что мы обижены, что ничего не значим?
Тогда ступай себе другой дорогой, брат:
Лишь бескорыстному служенью Муза рада.
И стыдно требовать поэзии наград,
Когда Поэзия сама себе награда.
* * *
С тех пор как я пресек вещей обычный ход,
Сменив на мутный Тибр жилище родовое,
Три раза начинал движенье круговое
Светильник яркий дня, свершая свой полет.
Но так я рвусь домой, в привычный обиход,
Во Францию (Морель), в Париж, где все родное,
Что для меня здесь год – как вся осада Трои,
И медлит время здесь, вращая небосвод.
Да, медлит и томит, и жизнь мертва, убога,
Убога и мертва, и холод Козерога
Не сократит мой день, и Рак не скрасит ночь.
Мне худо здесь (Морель), и с каждым днем все
хуже,
Вдали от Франции и от тебя, мой друже,
Все скучно, все претит, и жить уже невмочь.
* * *
Великий Лаэртид был морем отделен
От милой родины, а предо мною кручи
Враждебных Апеннин, хребтом подперших тучи,
Закрывших от меня французский небосклон.
Мой плодороден край, блуждал в бесплодных он,