Эй, Коридон, живее в путь!
Вина покрепче раздобудь,
Затем, дружище, к фляге белой
Из листьев хмеля пробку сделай
И с коробком вперед ступай.
Говядины не покупай!
Она вкусна, но мясо летом
Осуждено ученым светом.
Купи мне артишоков, дынь,
К ним сочных персиков подкинь,
Прибавь холодные напитки
Да сливок захвати в избытке.
В тени, у звонкого ручья,
Их на траве расставлю я
Иль в диком гроте под скалою
Нехитрый завтрак мой устрою.
И буду яства уплетать,
И буду громко хохотать,
Чтоб сердцу не было так жутко,
Оно ведь знает, хворь – не шутка!
Наскочит смерть, и сразу – хлоп:
Мол, хватит пить, пора и в гроб!
* * *
Не держим мы в руке своей
Ни прошлых, ни грядущих дней, –
Земное счастье так неверно!
И завтра станет прахом тот,
Кто королевских ждал щедрот
И пресмыкался лицемерно.
А за порогом вечной тьмы
Питий и яств не просим мы
И забываем погреб винный.
О закромах, где мы давно
Скопили тучное зерно,
Не вспомним ни на миг единый.
Но не помогут плач и стон.
Готовь мне ложе, Коридон,
Пусть розы будут мне постелью!
И да спешат сюда друзья!
Чтоб усмирилась желчь моя,
Я эту ночь дарю веселью
Зови же всех, давно пора!
Пускай придут Жодель, Дора,
Питомцы муз, любимцы наши,
И до зари под пенье лир
Мы будем править вольный пир,
Подъемля пенистые чаши
Итак, начнем струей святой
Наполни кубок золотой, –
Мой первый тост Анри Этьенну
За то, что в преисподней он
Нашел тебя, Анакреон,
И нам вернул твою камену
Анакреон, мы все, кто пьет, –
Беспечный и беспутный сброд,
Силен под виноградной сенью,
Венера, и Амур-стрелок,
И Бахус, благодатный бог,
Твой гений славим пьяной ленью,
* * *
Когда грачей крикливых стая,
Кружась, готовится в отлет
И, небо наше покидая,
Пророчит осени приход,
Юпитер кравчего зовет,
И влаге тот велит пролиться,
И, значит, хмурый небосвод
Надолго тучами замглится
И будет Феба колесница
Сквозь мрак лететь к весне другой,
А ты спеши в свой дом укрыться
И, чуждый суете людской,
Блаженствуй в горнице сухой,
Пока мертва земля нагая, –
Трудолюбивою рукой
Тебя достойный стих слагая
Как я, возжаждай – цель благая! –
Ужасный превозмочь закон,
Которым Жница роковая
Весь мир тиранит испокон.
И, чтоб греметь сквозь даль времен,
Трудись упорно. В час досуга
С тобою здесь Тибулл, Назон
И лютня, дум твоих подруга.
Когда бушует дождь иль вьюга,
А в дверь стучится бог шальной,
И ни любовницы, ни друга, –
Одушевленных струн игрой
Гони мечтаний грустный рой.
Когда ж ты стих довел до точки,
Усталый мозг на лад настрой
Бургундским из трехлетней бочки.
* * *
Эй, паж, поставь нам три стакана,
Налей их ледяным вином.
Мне скучно! Пусть приходит Жанна,
Под лютню спляшем и споем,
Чтобы гремел весельем дом.
Пусть Барб идет, забот не зная,
Волос копну скрутив узлом,
Как итальянка озорная.
Был день – и вот уже прошел он.
А завтра, завтра, старина...
Так пусть бокал мой будет полон,
Хочу упиться допьяна!
Мне только скука и страшна.
А Гиппократ – да врет он, право,
Я лишь тогда и мыслю здраво,
Когда я много пью вина.
* * *
Да, я люблю мою смуглянку,
Мою прелестную служанку,
Люблю, нимало не стыдясь,
Хоть неравна такая связь.
Ни полководцы с буйной кровью
Их рангу чуждою любовью,
Ни мудрецы, ни короли
Ни разу не пренебрегли.
Геракл, прославленный молвою,
Когда Иолу взял он с бою,
Плененный пленницей своей,
Тотчас же покорился ей.
Ахилл, гроза державной Трои,
Пред кем склонялись и герои,
Так в Бризеиду был влюблен,
Что стал рабом рабыни он.
Сам Агамемнон, царь надменный,
Пред красотой Кассандры пленной
Сложив оружие свое,
Признал владычицей ее.
Так, мощью наделен великой,
Амур владыкам стал владыкой,
Ни одному царю не друг,
Он ищет не друзей, но слуг.
И страсти нежной раб смиренный,
Юпитер, властелин вселенной,
В угоду мальчику тайком
Сатиром делался, быком,
Чтоб с женщиной возлечь на ложе.
Он мог богинь любить – но что же?
Презрев высокий свой удел,
И женщин он любить хотел.
В любви богинь одни печали,
Один обман мы все встречали,
Кто жаждет подлинной любви –
В простых сердцах ее лови.
А недруг мой пускай хлопочет,
Пускай любовь мою порочит,
Пускай, стыдясь любви такой,
Поищет где-нибудь другой!
На выбор своей гробницы
Вам я шлю эти строки –
Вы, пещеры, потоки,
Ты, спадающий с круч
Горный ключ.
Вольным пажитям, нивам,
Рощам, речкам ленивым,
Шлю бродяге ручью
Песнь мою.
Если, жизнь обрывая,
Скроет ночь гробовая
Солнце ясного дня
От меня,
Пусть не мрамор унылый
Вознесут над могилой,
Не в порфир облекут
Мой приют, –
Пусть, мой холм овевая,
Ель шумит вековая.
Долго будет она
Зелена.
Моим прахом вскормленный,
Цепкий плющ, как влюбленный,
Пусть могильный мой свод
Обовьет.
Пьяным соком богатый,
Виноград узловатый
Ляжет сенью сквозной
Надо мной.
Чтобы в день поминальный,
Как на праздник прощальный,
Шел пастух и сюда
Вел стада,
Чтобы в скорбном молчанье
Совершил он закланье,
Поднял полный бокал
И сказал:
«Здесь, во славе нетленной,
Спит под сенью священной
Тот, чьи песни поет
Весь народ.
Не прельщался он вздорной
Суетою придворной
И вельможных похвал
Не искал,
Не заваривал в келье
Приворотное зелье,
Не был с древним знаком
Волшебством.
Но Камены недаром
Петь любили с Ронсаром
В хороводном кругу
На лугу.
Дал он лире певучей
Много новых созвучий,
Отчий край возвышал,
Украшал.
Боги, манной обильной
Холм осыпьте могильный.
Ты росой его, май,
Омывай,
Чтобы спал, огражденный
Рощей, речкой студеной,
Свежей влагой, листвой
Вековой,
Чтоб к нему мы сходились
И, как Пану, молились,
Помня лиры его
Торжество».
Так, меня воспевая,
Кровь тельца проливая,
Холм обрызжут кругом
Молоком.
Я же, призрак туманный,
Буду, миртом венчанный,
Длить в блаженном краю
Жизнь мою –
В дивном царстве покоя,
Где ни стужи, ни зноя,
Где не губит война
Племена.
Там, под сенью лесною,
Вечно веет весною,
Дышит грудь глубоко
И легко.
Там Зефиры спокойны,
Мирты горды и стройны,
Вечно свежи листы
И цветы.
Там не ведают страсти
Угнетать ради власти,
Убивать, веселя
Короля.
Братским преданный узам,
Мертвый служит лишь музам,
Тем, которым служил,
Когда жил.
Там услышу, бледнея,
Гневный голос Алкея,
Сафо сладостных од
Плавный ход.
О, как счастлив живущий
Под блаженною кущей,
Собеседник певцам,
Мудрецам!
Только нежная лира
Гонит горести мира
И забвенье обид
Нам дарит.
* * *
Когда средь шума бытия
В Вандомуа скрываюсь я,
Бродя в смятении жестоком,
Тоской, раскаяньем томим,
Утесам жалуюсь глухим,
Лесам, пещерам и потокам.
Утес, ты в вечности возник,
Но твой недвижный, мертвый лик
Щадит тысячелетий ярость.
А молодость моя не ждет,
И каждый день и каждый год
Меня преображает старость.
О лес, ты с каждою зимой
Теряешь волос пышный свой,
Но год пройдет, весна вернется,
Вернется блеск твоей листвы,
А на моем челе – увы! –
Задорный локон не завьется.
Пещеры, я любил ваш кров, –
Тогда я духом был здоров,
Кипела бодрость в юном теле,
Теперь, окостенев, я стал
Недвижней камня ваших скал,
И силы в мышцах оскудели.
Поток, бежишь вперед, вперед, –
Волна придет, волна уйдет,
Спешит без отдыха куда-то...
И я без отдыха весь век
И день и ночь стремлю свой бег
В страну, откуда нет возврата.
Судьбой мне краткий дан предел,
Но я б ни лесом не хотел,
Ни камнем вечным стать в пустыне, –
Остановив крылатый час,
Я б не любил, не помнил вас,
Из-за кого я старюсь ныне.
* * *
Ах, если б смерть могли купить
И дни продлить могли мы златом,
Так был бы смысл и жизнь убить
На то, чтоб сделаться богатым, –
Чтоб жизнь была с судьбой в ладу,
Тянула время как хотела,
И чтобы смерть, пускай за мзду,
Не уносила дух из тела.
Но ведь не та у денег стать,
Чтоб нам хоть час, да натянули, –
Так что за толк нагромождать
Подобный хлам в своем бауле?
Нет, лучше книга, мой Жамен,
Чем пустозвонная монета:
Из книг, превозмогая тлен,
Встает вторая жизнь поэта.
Жаворонок
Какой поэт в строфе шутливой
Не воспевал тебя, счастливый,
Веселый жаворонок мой?
Ты лучше всех певцов на ветках,
Ты лучше всех, что, сидя в клетках,
Поют и летом и зимой.
Как хороши твои рулады,
Когда, полны ночной прохлады,
В лучах зари блестят поля,