овно мне тысяча лет.
Даже старый комод, где чего только нет, –
Векселя и любовные письма, портреты,
Чей-то локон, шкатулка, счета и билеты, –
Стольких тайн, сколько мозг мой, вовек не скрывал,
Старый мозг, пирамида, бездонный подвал,
Где покойников больше, чем в братской могиле,
– Я затерянный склеп, где во мраке и гнили
Черви гложут моих мертвецов дорогих,
Копошась, точно совесть, в потемках глухих.
Я пустой будуар, где у пышной постели
Вянут розы, пылятся и блекнут пастели,
Праздный ждет кринолин, и молчанье одно
Слышит запах флакона, пустого давно.
Что длиннее тягучего дня, когда скука
В хлопьях снежных, ложащихся мерно, без звука, –
Пресыщенья тупого отравленный плод,
Как бессмертье, теряя пределы, растет.
– Дух живой, так во что ж обратился ты ныне?
Ты скала среди проклятой богом пустыни –
Окаянной Сахары, в глухой немоте
Старый Сфинкс, непонятный людской суете,
Не попавший на карту и песней щемящей
Провожающий день, навсегда уходящий.
Разбитый колокол
Есть горечь нежная: в безмолвии ночном
Внимать медлительным шагам воспоминаний,
Когда трещит камин, и вьюга за окном,
И колокольный звон разносится в тумане.
Как счастлив колокол! Его гортань крепка.
Не сломлен старостью, ревнитель веры смелый,
Торжественный призыв бросает он в века,
Бесстрашен, как солдат, в сраженьях поседелый.
А ты, моя душа, разбита, – и со мной
Пытаясь петь в тоске бессонницы ночной,
Лишь глухо стонешь ты, как от смертельной боли.
Так раненый хрипит, забытый где-то в поле
Под грудой мертвых тел, где, вдавлен в кровь и грязь,
Он, силясь двинуться, умрет не шевелясь.
Парижский сон
Константину Гису
1
Никем не виданный, пустынный,
Неясным ужасом пьяня,
Мне смутной предстает картиной
Пейзаж, волнующий меня.
В калейдоскоп ночных видений,
Рожденных тем далеким сном,
Не вторглась пестрота растений
Всеоживляющим пятном.
Но, горд художническим правом,
Лишь воду, мрамор и металл
В однообразье величавом
Я своевольно сочетал.
Везде бассейны, водометы,
Дворцы – под самый небосклон.
В мерцанье темной позолоты
Аркад и лестниц Вавилон.
Иль кристаллическим порталом,
Слепящим изумленный взгляд,
Вдоль стен, сверкающих металлом,
Повисший тяжко водопад.
Взамен деревьев – колоннады,
Взамен купальщиц у воды –
Окаменелые наяды
И неподвижные пруды.
И сотней платов, расстеленных
До рубежей, где ночь и мгла,
В оправах розово-зеленых
Озер лазурных зеркала.
Вода без ряби или всплеска,
Зажатый в камни окоем,
Стекло, ослепшее от блеска
Всего, что отразилось в нем,
И, безучастный и безбурный,
Тот Ганг заоблачных высот,
Что благодать из влажной урны
Во тьму алмазной бездны льет.
Я, зодчим мира став нежданно,
Свой утверждая произвол,
Над буйной синью океана
Туннель сверкающий возвел.
Все было радугой и светом,
Весь мир в кристальный блеск одет,
И лучезарным семицветом
Искрился прежний черный цвет.
Но ни звезды в пустом эфире,
Ни края солнца, даже днем,
И вещи в этом странном мире
Светились собственным огнем.
Затихла движущая сила,
Беззвучный, был он только зрим,
И страшным новшеством царило
Молчанье вечности над ним.
2
Проснувшись, увидал я снова,
Сквозь блеск в очах, мое жилье
И вновь отчаянья былого
В душе почуял острие.
А полдень погребальным звоном
Входил в сознание мое,
Накрыв угрюмым небосклоном
Глухое, злое бытие.
Путешествие
1
Для мальчишки, влюбленного в карту, в эстампы,
Как его ненасытность, земля велика.
Все громадно при свете мигающей лампы,
В свете памяти даже громадность мелка.
Пробил час – мы изведали язвы людские
И с презреньем спешим унести поскорей
Горечь сердца в баюканье влажной стихии,
Беспредельность желаний в предельность морей.
Тот бросает свой дом, чтоб укрыться в туманах,
Тот бежит от проклятой отчизны, а тот
От жестокой Цирцеи, от запахов пряных –
Заблудившийся в женских глазах звездочет.
Чтоб животным не стать на прельстительном ложе,
Он спешит небеса и пространства встречать.
Зной и холод оттиснутся бронзой на коже
И сотрут поцелуев постыдных печать.
Но лишь тот путешественник, странник по крови,
Кто плывет, чтобы плыть, – без тревог, без забот:
Все равно, что-нибудь да окажется внове,
Так куда – неизвестно, но только вперед!
В нем желанья растут и уходят, как тени,
И, как пленник – Свободу, предчувствует он
Необъятный, изменчивый мир наслаждений,
Для которых язык не находит имен.
2
Как волчок или шар, в нашей пляске нелепой
Все мы кружимся, скачем. Нас даже во сне
Любопытство терзает, как Ангел свирепый,
Вечно звезды бичующий там, в вышине.
Странный жребий! Бежать к убегающей цели,
К ней, везде, и нигде, и всегда никакой,
Слепо веря при этом, почти с колыбели,
Что найдем в лихорадочном беге покой.
О, душа! О, корабль, в Икарию плывущий!
Окрик с мостика: «Вахтенный! Видишь, земля!»
Пылкий голос: «Там слава, там райские кущи!
Там Любовь...» Это риф на пути корабля!
Каждый остров, замеченный в дымке туманной,
Кто из нас Эльдорадо своим не считал?
И фантазия буйствует в оргии пьяной,
Чтобы утром наткнуться на линию скал.
Бесноватый любовник земель небывалых!
Заковать тебя в цепи иль рыбам швырнуть,
Открыватель Америк, в миражах и шквалах
Пролагающий горький, как море, свой путь!
Так бродяга, храпящий в грязи, под забором,
Мнит, воззрившись на небо, что рай недалек,
Видя Капуи брег зачарованным взором
Там, где в жалкой лачуге блеснул огонек.
3
Пилигримы чудесного! Больше, чем море,
Собрала ваша память бесценных даров.
Раскрывайте ларцы ваших славных историй,
Где горят ожерелья из звезд и ветров!
Мы без пара и паруса странствовать будем!
Разгоните тоску городской маеты!
Покажите картины бескрайности людям,
Растянув их умы, как на раме холсты!
Что вы видели?
4
– Видели звезды и зори,
Волны, волны, мы видели также пески,
Но порой и средь бурь, в разыгравшемся море,
Изнывали, как здесь, от смертельной тоски.
Величавое солнце над зыбью лиловой,
Городов величавость на рдяной заре
Опьяняли наш дух невозможностью новой
Потонуть в многоцветной небесной игре.
Ни в роскошных Пальмирах, ни в бездне зыбучей –
Мы ни в чем не встречали такой красоты,
Как во всем, что из облака делает случай,
И желанье рвалось из земной тесноты.
В наслажденьях желанье и крепнет и зреет,
Так деревьям дают удобрения рост,
И меж тем как грубеет кора и стареет,
Ветви тянутся к солнцу и выше, до звезд!
– Значит, больше в них силы, чем в самых
огромных
Кипарисах? – А вот, чтоб судить вы могли,
Вот вам зеркало мира в набросках альбомных,
Вам, влюбленным во все, что мелькнуло вдали!
Что мы видели? Идола с хоботом в храме,
Трон в алмазах, блиставший, как некий кумир,
И такие дворцы раскрывались пред нами,
Что на них разорился б любой ваш банкир.
Красок пиршество, праздник одежд и уборов,
Женщин, красящих зубы и ногти ноги,
Обвиваемых ласковой коброй жонглеров...
5
– А еще? А еще?
– О ребячьи мозги!
Не забыть бы о главном: как дома, в отчизне,
Не ища, мы встречали, куда б ни пришли,
Тот же грех на бессмысленной лестнице жизни,
Те же язвы на всех протяженьях Земли.
Подлость женщины, глупой и чванной рабыни,
Преуспевшей в искусстве торговли собой.
Грубость, алчность, разврат и обжорство в мужчине,
Обращаемом в рабство своей же рабой,
Кровь и пытки, казнимую завистью славу,
Обреченных рыданья и смех палача,
Власть без удержу – всех самодержцев отраву,
И народ на коленях, просящий бича,
Сто религий, как наша, с ключами от рая
Для покорных, подвижников целый синклит,
Тех, что спят, сладострастье души распаляя,
На гвоздях, как на ложе любви – сибарит.
Пьяный гением предков гигант, неспособный
Сумасшествие вечных страстей побороть, –
Человечество стонет в агонии злобной:
«Проклинаю тебя, мой двойник, мой Господь!»
И не много таких, кто отбились от стада,
Кто умней, но чей разум безумье влечет,
Для кого в безграничных наркозах отрада.
– Вот о нашей планете правдивый отчет.
7
Горек плод путешествий: понять, что от века
Тесен мир, одинаков и весь – как тиски,
Что в веках и пространствах лицо человека
Это страшный оазис в пустыне тоски!
Так бежать? Иль остаться? Беги, если бремя
Невтерпеж, иль останься и прячься, как крот,
Чтоб тебя обошло, не заметило Время,
Враг всезрящий и лютый. И кто-то пойдет
Вечным Жидом, апостолом, вдаль, без дороги,
Вплавь, куда ни закинет прилив иль отлив,
Только 6 вырваться вон! А иной без тревоги
Проживет, в первой встрече врага умертвив.
Но когда он пяту нам поставит на спину,
Братья, крикнем: «Вперед!» – и на всех парусах,
Как ходили в Голконду в Китай, Кохинхину -
Ветер в гриве и все горизонты в глазах! -
Морем тьмы поплывем, непроглядной, бездонной,
Точно юноши, радуясь: плыть в никуда!