Обнимаю Вас, Ваш К. Леонтьев
Впервые опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1896, январь. С. 421.
1 Михаил Тариелович Лорис-Меликов, граф (1825–1888) – государственный деятель. Родился в Тифлисе в семье богатого армянина. Учился в Лазаревском институте восточных языков, потом в Школе гвардейских подпрапорщиков. В юности был близок с Н. А. Некрасовым. В Крымскую войну отличился при осаде Карса, а в Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. успешно командовал всеми войсками на русско-турецкой границе. Во время террора нигилистов назначен губернатором шести губерний в Харьков. В 1880 г. призван на пост главного начальника Верховной распорядительной комиссии, а затем назначен министром внутренних дел. Придерживаясь либеральных взглядов, подготовил ряд реформ конституционного направления. Убийство Александра II положило конец его карьере.
2…жизнь цензора… – по рекомендации Т. И. Филиппова в конце 1880 г. Леонтьев получил место члена Московского цензурного комитета. «Он жил в самой скромной обстановке; обязанности цензора он выносил только ради насущного хлеба и содержания семьи, подумывая охотнее всего об отставке и переселении в Оптину Пустынь» (Губастов К. А. Из личных воспоминаний о К. Н. Леонтьеве. Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 222).
3Варя и Николай — слуги К. Н. Леонтьева.
120. К. А. Губастову
20 декабря 1880 г., Москва
<…> После Нового года я, вероятно, на недолго буду в Петербурге. Под величайшим секретом сообщу Вам вот что. Комаров1 (редактор «Петербургск<их> вед<омостей»>) зовет меня приехать на его счет для пользы консервативной партии и т. п. Я хочу воспользоваться его деньгами больше для пользы службы, чем для пользы публицистики. Я убежден, что мои гражданские взгляды могут только повредить мне в глазах либерального начальства, а мне теперь, теперь кусок хлеба важнее всего. С женой мы так сжились опять, как никогда…
Я никогда ее так еще не любил и не жалел. Я без нее здесь скучаю, и когда вижу светских и образованных женщин, то просто не понимаю ни их, ни мужей их!.. Равнодушие мое к литературе и т. п. – полное и все растет и растет… Я не знаю, как избавиться даже от повестей для Каткова (которого деньги мне нужны), и хотя время найдется, когда я больше привыкну к тонкостям новой службы, но, Вы понимаете, мне все равно, кроме жены и Вари, с которою они очень сошлись (Бог-то как милостив!), а Варя вдобавок становится такая прекрасная, верная, серьезная дочь, что поискать таких! Оптинские старцы ее уважают. Вся моя жизнь теперь в них и для них!.. Я сейчас не в силах их выписать из Козельска, но терплю и смиряюсь.
Все мои мечты – это оставить им что-нибудь… А вы знаете, как я запутался!.. Поэтому и литература теперь может иметь лишь коммерческое для меня значение!.. И т. д., и т. д. A я лично для себя прошу от Бога только одного: «христианской кончины живота, безболезненной, непостыдной, мирной и доброго ответа на Страшном судилище Христовом!» Я в угрешском подряснике был гораздо более «мирянин», чем теперь. И «Варш<авский> дневн<ик>» сделал свое неизгладимое дело… Стоит ли такие, как мои, вещи писать? Для кого? Для 20 человек, для высокопоставленных людей, которые, восхищаясь, не умели и не хотели ничего серьезного сделать ни для Голицына, ни для меня… как писателя? Серьезным я называю тысяч 100–200. Нашлись бы, если бы была воля Божия на проповедь подобных вещей в России. Но отчизна наша предана уже проклятию и ничего с ней не сделаешь!..
Я счастлив теперь в своей семье и не боюсь более смерти – чего же большего человеку желать?..
Благодарю Бога – и за место, за «хлеб насущный», и за примирение с женой, и за Варю, и за равнодушие мое к России и к своей собственной славе, и за друзей, которые меня не оставляют.
Простите, что все это сорвалось у меня с пера… Исполните мою просьбу и, еще раз повторяю, не говорите никому пока об этом настроении моем, потому что на мою литературу в Петербурге иные влиятельные люди рассчитывают, – будьте всегда гробом тайн, как были.
К. Леонтьев
Впервые опубликовано в журнале: «Русское обозрение». 1896, январь. С. 424.
1 Виссарион Виссарионович Комаров (1838–1905) – журналист. По образованию военный, участвовал в освободительном движении турецких славян и был произведен в сербские генералы. Редактировал газеты «С.-Петербургские ведомости» и «Свет», а также журналы «Звезда» и «Славянские известия».
121. В. В. Леонтьеву
10 января 1881 г., Москва
1) Вперед прошу тебя без нужды телеграммами не тревожить меня, и не заставляй за них платить деньги. Вчера я вынужден был заплатить за нее целый рубль. Напиши письмо.
2) Филиппову недавно писал. Напишу еще. А ты не зевай сам (по обычаю) и напиши скорее Бабушкину1; он, может быть, скорее Филиппова достигнет цели у Усова2. Ближе. А еще лучше догадаться бы съездить к нему.
3) Писем тебе не пишу, потому что «соловья баснями не кормят». Что писать, когда денег до сих пор не могу послать за тебя начальнику станции? Меня самого рвут на куски.
В заключение посоветую побольше молиться Богу и поменьше думать о своем личном достоинстве.
Не только твое, но даже и мое достоинство никому, поверь, не нужно. Я убедился в этом. <…>
К. Леонтьев
Публикуется по автографу (ГЛМ).
1Бабушкин — неустановленное лицо.
2Усов – возможно, Петр Степанович Усов (1832–1897), инженер путей сообщения, занимал пост инспектора водопроводов и освещения при петербургском градоначальстве.
122. Н. Я. Соловьеву
12 апреля 1881 г., Москва
Христос воскресе, Николай Яковлевич, я получил Ваше письмо. Само собой разумеется, оно меня глубоко тронуло. Оно и не могло не тронуть. Вы сами это понимаете. Впрочем, я ни минуты не сомневался в искренности Ваших ко мне чувств. Я знал об них из писем Ваших к Маше и даже от посторонних людей, например от Аверкиева. Он с жаром говорил об Ваших ко мне чувствах. Я верю, что Вы «добром» помянете те дни, которые Вы проводили у нас, в нашем милом Кудинове, и я сам об них часто с большим удовольствием вспоминаю, несмотря на наши постоянные столкновения. Я готов даже видеться с Вами и побывать у Вас в Петербурге, но только, умоляю Вас, оставьте меня в покое без замечаний, без личностей, без разных ядовитых намеков; мое нравственное состояние со времени нашей последней размолвки ужасно изменилось. Я совершенно подавлен, и подавлен постоянно [нрзб.] Так что мне теперь всякая неделикатность или что-нибудь в этом роде представляется непростительным противу меня жестокосердием. Лежачего не бьют. <…>
Публикуется по автографу (ГЛМ).
123. Н. Я. Соловьеву
16 июня 1881 г., Москва
<…> Вы жалуетесь, что я долго не пишу. Вы недостаточно ясно себе представляете мой московский образ жизни.
Я с пером в руке, во-первых [нрзб.], с 10 часов утра до 2-х или 3-х пополудни; во-вторых (кроме воскресенья и четверга), срочно и обязательно (для выхода газеты) от восьми или девяти часов вечера до 10 или 11. Почти каждый день, кроме того, – после обеда чтение по службе. Прибавьте – что я при этом должен сдать к 15 июля начало повести Каткову, иначе нам будет очень плохо. Прибавьте еще, что я плачу в Калужский банк около 700 рубл<ей> в год (это я теперь расплачиваюсь за свою шестилетнюю свободу) и беспрестанно должен об этом переписываться и помнить. Еще прибавьте – домашнее хозяйство, стол и мелочные расходы, потому что у меня в доме нет ни помощника, ни помощницы надежных. Жена – 40-летний ребенок, ходит по бульвару в сарафане с куклой или котенком. Надо и об ней подумать, «обдумать» ее. Еще прибавьте, что и кудиновские дела меня миновать не могут. Все на мне теперь одном. Прошу Вас, подумайте об этом и тогда судите, каково мне писать письмо. Вы знаете, каковы мои чувства уважения, любви и благодарности к Людмиле Раевской; я не могу ни одну женщину так уважать. Она помирила меня, так сказать, с женщинами (которых достоинство литературою вообще преувеличено, по моему мнению). И ей я очень подолгу не пишу. Невозможно. Сильнее этого примера я не мог найти.
Вообще я мою теперешнюю жизнь или какую-то мелкую «страду» понимаю так: я не сумел стать монахом. Господь дал мне монашество в миру, и я нахожу в этом особого рода, очень немногим понятную, отраду.
Бог даст – Вы будете из числа этих немногих. Ну, прощайте и не требуйте от меня того, что свыше сил моих телесных! Я ценю, очень ценю Вашу дружбу, этому верьте и сами не забывайте меня. Читать письма легче, чем писать.
Ваш К. Леонтьев
Публикуется по автографу (ГЛМ).
124. В. В. Леонтьеву
6 августа 1881 г., Москва
Сейчас только вставши, я получил твою телеграмму. Отвечать депешей не могу, потому что вчера во время сильного дождя не мог даже на службе быть – на извозчика нет; а сестра твоя заложила платье для нашего пропитания в течение нескольких дней. Мое положение при здешних условиях жизни не многим лучше твоего; оно стало до того уже невозможно (в денежном отношении), что со следующего месяца я все решился переделать: Лизавету Павловну отдаю на хлебы к Дарье Дмитриевне Высоцкой1, а сам на небольшой квартире остаюсь с одним Николаем. <…>
Публикуется по автографу (ГЛМ).
1Дарья Дмитриевна Высоцкая — неустановленное лицо.
125. В. В. Леонтьеву
25 ноября 1881 г., Москва
Володя, 8-го декабря срок нашему с тобой векселю в Малютинском банке. Посылаю тебе готовый бланк, только подпиши его, он на обороте уже учтен мною – и тотчас же, Христа ради, верни его мне; я уже отсюда пошлю в Калугу сам при письме к нужным людям. Зная твою бессовестную небрежность в исполнении моих поручений и все твои промедления и ничем серьезным не объяснимые – «извините, не успел, извините, не могу!», посылаю тебе вексель хотя и задолго до срока, но все-таки со страхом и трепетом, и чтобы избавить тебя от мучений лени твоей, посылаю даже готовый бланк и надписанный на мое имя конверт. И четыре марки, только придется что-то приплатить, может быть, за то, что письмо непременно должно быть заказным.