Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).
211. К. А. Губастову
14 января 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Скажу Вам только две новости: 1) вчера, 13 января, мне минуло 59 лет. Это удивительно! Никак вполне к этим «законам природы» не привыкнешь! А 2) вот что: Марья Владимировна гостит здесь, в Оптиной, уже 3 месяца на гостинице, в 20–30 шагах от моего дома, и пробудет и еще, пока отец Амвросий не достанет ей место где-то в Полтаве.
И мы не только не видимся, но даже не волнуемся оба, находим это совершенно естественным.
Вот уж именно: «Les jours se suivent, mais ne se ressemblent pas!»[103]
За воспоминания Ренана1 очень Вам благодарен. Они действительно очень сердечны и милы, и даже могут и религиозную пользу принести, ибо если он сам утратил веру безвозвратно, то ведь никто не обязан в этом ему сочувствовать или подражать. Но он местами о вере других пишет умно, благородно и справедливо.
Утратить безвозвратно веру – это то же, что в другой сфере impotentia virilis[104]. Глуп будет человек, который будет уверять, что в половых отношениях нет ничего приятного и даже высокого, оттого что он сам импотент!
Ренан – импотент в религии, но он достаточно умен, чтобы понимать, что сама-то по себе религия хороша и утешительна <…>
Впервые опубликовано в журнале: «Русское обозрение». 1897, июнь. С. 906–907.
1…воспоминания Ренана… – «Souvenirs d'enfance et de jeunesse» («Воспоминания детства и юности»), 1883.
212. И. И. Фуделю
11 февраля 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Я тоже на этот раз буду краток. Ничего нового у нас здесь нет. В моей жизни никаких пока особых перемен. Завтра начинаю говеть, дома, конечно.
Есть, впрочем, одно новое и утешительное. Двое молодых людей из хорошего дворянства – Шидловский1 и двоюродный брат его Черепанов2 – поступили недавно в скит. Они оба женаты, жены их молоды и хороши собой, жили согласно, как слышно, но решились отказаться от мира и друг от друга. Их одели (то есть надели с молитвой ряски) всех 4-х в один день; на гостинице прощались, и даже от. Петр3, известный Вам и Евгении Сергеевне гостиник, мужичок скорее хитрый, чем чувствительный, и тот заплакал, глядя на слезы Черепановой4. Другая (Шидловская)5 посуше, кажется, и с «душком».
Дамы после этого уехали в Воронежскую губ., в общину, которую Шидловская устроила в своем имении, а мужья остались в скиту. Помоги им Господь! <…>
Ходят слухи об отставке Бисмарка… Дай Бог! Император6 очень жив и опрометчив и без тормоза наделает ошибок нам на пользу… Вот и люби все человечество это по рецепту Достоевского и Соловьева. Я не умею! И без тени покаяния даже буду очень рад таким невзгодам Германии, от которых долготерпеливая Россия наша попользуется для разрешения Восточного вопроса (т. е. хочу и сам дожить до взятия Царьграда). Это – главное. <…>
Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).
1 Борис Вячеславович Шидловский — двоюродный брат С. А. Толстой, жены Л. Н. Толстого, служил в лейб-гвардии гусарском полку. В монастыре пробыл недолго.
2Черепанов — других сведений об этом лице не найдено.
3От. Петр — других сведений об этом лице не найдено.
4Черепанова — неустановленное лицо.
5 Вера Николаевна Шидловская (1861–1918) – урожд. Шабельская, жена Б. В. Шидловского.
6Император — т. е. германский император Вильгельм II.
213. А. А. Александрову
12 февраля 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Не горюйте слишком обо мне и об Варе, мы давно уже оба успокоились; Александр все еще у отца, под Москвой, и я хочу благословиться у от. Амвросия, чтобы продлить его изгнание до Пасхи. Варя отнеслась к первой измене его гораздо рассудительнее, чем можно было от ее прежней страстности и вспыльчивости ожидать. Она прежде всего была рада, что он не на глазах, что она не видит его
проказ и не слышит о нем рассказов, которые ее раздражали. До сих пор не скучает и даже весела. Что касается до меня, то, увидавши ее рассудительность, я стал покойнее за ее будущность, ибо для любящей женщины труднее всего перенести именно первую измену. Потом, если мужчина с ней-то самой хорошо обращается, то многие из них привыкают к этому. Что касается до меня, то, с одной стороны, я за ее будущность тревожился при этом первом его приключении; а для себя видел в этом предзнаменование (в числе многих других) о приближении какого-то нового и нелегкого перелома в моей жизни (90-й, 91-й год. Помните?). Мне все кажется (хотя, разумеется, я не знаю), что если я в течение этих двух роковых лет не умру, то какая-то совокупность обстоятельств и перерождение собственных моих чувств приведет меня к оставлению того подобия семейной жизни, которым я был до сих пор доволен. Как бы не пришлось в скит или монастырь переселиться, а жену с Варей – в Козельск? Иногда и жутко что-то, как начнешь думать… Но это все еще неясно; ясно одно, что для дома моего здесь Саша не только бесполезен, но даже и обременителен. Получает 10 руб<лей>, а леность его и равнодушие к делу (которого у него меньше всех) до того мне наскучили и утомили меня, что без него стало гораздо легче. Его ум и прекрасный, ровный характер обезоруживают, правда… Но все-таки я не люблю его небрежности и буду искать ему поблизости другое место. У чужих небось будет построже к себе. Пишет нам, что очень кается и без нас скучает. Я ему ответил очень строго: «Без нас ли? Или без кого еще? Главное, без двух товарищей кутежа?» К девице-то этой он, кажется, не очень привязан (хотя она, слышно, очень красива). Он, видимо, не столько ее полюбил, сколько кутеж и приключения во всецелости. Понимаю это по старой памяти, и не за это строго сужу, а за крайнюю неисполнительность по хозяйству. <…>
Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 86–90.
214. И. И. Фуделю
28 февраля 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Сейчас ушел от графа Л. Н. Толстого1. Был ужасно любезен, но 2 часа спорил… Он неисправим. <…>
Впервые частично опубликовано в кн.: Летописи Государственного литературного музея. Кн. 12. М., 1948. С. 164.
1Сейчас ушел от графа Л. Н. Толстого. – Толстой посетил 27–28 февраля 1890 г. в Оптиной Пустыни свою сестру M. Н. Толстую. О встрече с Леонтьевым он записал в своем дневнике: «Он сказал: вы безнадежны. Я сказал ему: а вы надежны. Это выражает вполне наши отношения к вере» (Толстой Л. Н., Полн. собр. соч. М., 1952. Т. 51. С. 23–24).
215. И. И. Фуделю
15 марта 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Тот же, кто и чувствует сильно, и форму эту личную нашел, тот наложит свою личную печать на произведение и в том случае, если тема была уже испробована и прежде его лучшими поэтами. Фет и Тютчев1 писали об осени после Пушкина, и стихи их, несмотря на это, прекрасны. Вообще же, и темы лучше выбирать поновее. Я даже Александрову, у которого несомненный лирический дар, говорил, чтобы он о природе, по возможности, бросил писать, ибо после такого периода, как наш русский стихотворный период от Батюшкова, Жуковского и Пушкина до Фета, Полонского2, Майкова, Тютчева, что можно сказать о природе нового! Никакого нет сомнения, что и содержание исчерпывается надолго после богатых периодов во всяком роде литературы. Возьмем примеры из другой сферы: что можно теперь сказать нового в повестях и стихах об разных «оскорбленных и угнетенных» после Гоголя, Достоевского, Некрасова, отчасти и Тургенева? Уже и роман Достоевского «Оскорбленные и униженные» в 62-м или 63-м году показался и мне, и многим несносной старой песнею. И только страстная тенденциозность Вл<адимира> Серг<еевича> Соловьева могла побудить его вспомнить через 20 лет в публичной речи об этом плохом произведении писателя на столь избитую тему. Жизнь не искусство, а искусство не жизнь. Роды искусств, их приемы и само содержание изнашиваются гораздо прежде жизни. Изнашиваются идеи и формы самой жизни, но много позднее. Пример: римская жизнь дотла износилась к IV и VI веку (в IV – воцарение христианства, перенесение столицы в Византию, в VI – Одоакр3 и т. д.); а сколько времени жило римское общество (еще прежде этих событий), перебивалось, так сказать, прежними старыми поэтами: Горацием4, Вергилием5, Овидием6, Ювеналом7 и т. д. Все они явились друг за другом в течение сравнительно короткого времени, от Августа8 разве-разве до Адриана9 (Ювенал?).
И для предметов поэзии и вообще искусства нужен роздых какой-то, нужно времени забвение. Писал по-своему хорошо Жуковский о 12 годе, современник события («Певец во стане русских воинов»), через 20–30 лет написал Пушкин «Бородинскую годовщину» и «Клеветникам России», а Лермонтов свое «Бородино», а через пятьдесят только лет явился человек, который, вспомнив о 12 годе, сумел иначе, но прекрасно осветить эту эпоху, – Лев Толстой. Нынче слишком много пишут, слишком много печатают, это очень вредно, ну, публицистика, наука, религия, что делать, нельзя не писать об них – борьба за жизнь самую идет везде. Но стихи, повести, романы? На что это? Или прекрасно, оригинально, сильно, или ничего! <…>
Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).
1 Федор Иванович Тютчев (1803–1873) – поэт и публицист славянофильского направления. Занимал пост председателя Комитета иностранной цензуры.
2 Яков Петрович Полонский (1819–1898) – поэт-лирик и романист.
3Одоакр (?–493) – германский предводитель, вступивший на римскую службу. Вел борьбу за власть, 13 лет управлял Италией. Был убит.