4Конфуций (551–478 до н. э.) – китайский мыслитель, основатель конфуцианства, представляющего собой учение о праведной жизни, авторитете старших и культе предков.
5Гог и Магог – согласно Апокалипсису, Гог и Магог означают все земные царства, которые в последние дни мира восстанут против Христа.
6Патрокл — герой Троянской войны, воспетый Гомером в «Илиаде».
7Ю. Николаев — псевдоним Юрия Николаевича Говорухи-Отрока, журналиста и литературного критика. Говоруха-Отрок родился на юге России в богатой дворянской семье, но гимназического курса не кончил. Участвовал в революционных кружках, ходил в народ и был судим на процессе 193-х в 1874 г. В тюрьме он проникся религиозным настроением, а после освобождения быстро отошел от идей шестидесятников. В 1889 г. его пригласила редакция «Московских ведомостей», где он регулярно печатался вплоть до самой кончины, обличая либерализм и западников. Особенно резко Говоруха-Отрок критиковал Вл. С. Соловьева и бывшего своего друга Н. К. Михайловского. Он считал, что главный порок русской литературы – атеизм и разрыв с православием.
8…старика Мармеладова. – Имеется в виду герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».
220. И. И. Фуделю
16–17 мая 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Моего возражения Астафьеву1 в рукописи не посылаю, потому что еще не окончилась моя тягостная борьба; рукопись сегодня вечером будет переписана набело, и я то решаюсь с сердечной скорбью послать ее Мещерскому, то опять говорю себе: «На что это! Все прах и все суета!»[107] И в моих мнениях, видимо, никто не нуждается! Зачем я буду огорчать своим обличением этого доброго господина (Астафьева)? Если решусь послать Мещерскому, то Вы получите своевременно 2 № «Гражданина», если не пошлю, вышлю Вам (и только Вам) рукопись заказным письмом.
Не могу выразить, как мне этот год что-то грустно и тяжело. <…>
Мне очень грустно еще иногда, когда я вспоминаю, что даже и Вы с Вашей независимостью почему-то нашли нужным назвать «парадоксами» мои мнения в той статье Вашей, которую в гранках высылал мне прошлого года сюда предатель Грингмут. Что такое парадокс? Это значит мысль странная, новая, удивительная, и больше ничего. Но у нас, в робкой литературе нашей, это название «парадокс» есть почти порицание; все привыкли соединять с ним представление о чем-то непростительном, причудливом, ненужном и даже почти безумном. Киреев прав, защищая меня с этой стороны. Всякая великая мысль сначала кажется толпе парадоксом. Но Вы не толпа. <…>
Публикуется по автографу (ГЛМ).
1…возражения Астафьеву… – В связи с полемикой вокруг статьи К. Н. Леонтьева «Национальный вопрос как орудие всемирной революции» (М., 1889).
221. И. И. Фуделю
После 17 сентября 1890 г., Оптина Пустынь
<…> Вчера получил письмо и, не медля, отвечаю на тревожные вопросы: 1. Не поссорился ли я с Соловьевым? Ответ: не только не поссорился, но все обнимались и целовались. И даже больше он, чем я. Он все восклицал: «Ах, как я рад, что Вас вижу!» Обещал приехать ко мне зимою. Да не надеюсь: до глупости увлекается своими писаниями. Поседел! Безумие! <…>
Владимир Сергеевич сознался мне, что, хотя он находит меня «умнее Данилевского, оригинальнее Герцена и лично религиознее Достоевского», он потому до сих пор не собрался писать обо мне особой статьи, что теоретически он со мной все-таки во многом не согласен, а практического побуждения нет, потому что мои мысли не в ходу, как мысли старого славянофильства <…>. «Думал сделать это по чувству справедливости и начал даже („Хотите, привезу вам начатые листы“), да побоялся оскорбить резкостью; побоялся, потому что, сами знаете, как я вас люблю. А вот дайте мне повод сами, и я найду возможность и вообще о вас поговорить». <…>
Впервые опубликовано в журнале: «Русская мысль». 1917, ноябрь – декабрь. С. 25, 26.
222. А. А. Александрову
20 сентября 1890 г., Оптина Пустынь
Милый Анатолий Александрович! Сегодня четверг, а в понедельник я возвратился к «очагам» и «пенатам» моим, развеселый оттого, что не вижу более ни паровых машин, ни конок, ни тысячей хамов, что не слышу треска пролеток по мостовой, что сплю на собственном волосяном тюфяке, а не на дьяволом изобретенном пружинном матрасе, который движется под тобой тогда, когда ты этого совсем не желаешь, и т. д., и т. д. Истратил, прожил, проездил рублей до 400 в один месяц, измучился и теперь, избавившись от «цивилизации», ежечасно восклицаю: «Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его!»
В Москве все знакомые и приятели были мне до того рады, что я и не ожидал! Удивился. Оно, конечно, приятно… Но вот поди, угоди человеку! Несколько хороших, строгих даже и справедливых критических статей при сердечном ко мне равнодушии больше бы меня утешили, чем эта личная любовь без статей… Эта любовь (личная), которую мне обнаружили все бывшие сослуживцы по цензуре (особенно сухой председатель и лукавый Назаревский), Грингмут, юноша Погожев1, отчасти Дениска2, Вл<адимир> Серг<еевич> Соловьев (все обнимает и целует и говорит: «Ах! Как я рад вас видеть!») и двое новых знакомых, отставные нигилисты (Говоруха-Отрок и Л. Тихомиров3) – эта любовь заслужена, вероятно, какими-нибудь уживчивыми и ничтожными сторонами моего характера: «добрый малый», «хороший старик» и т. д.
Но, приближаясь все более и более к последнему дню расчета со всем земным, хотелось бы знать, наконец, стоят ли чего-нибудь твои труды и твои мысли, или ничего не стоят! Такое упоминание моего имени, какое теперь, за последние два-три года, стало все чаще и чаще случаться, ни самому автору, ни читателям ничего не объясняет. «Великая заслуга указать на болгар» и т. д., «блестящее изложение», «самобытный ум»; «оригинальный публицист» и т. д. (и сумасшедшие очень оригинальны и все уроды). А я бы желал, чтобы мне самому люди умные объяснили, в чем я действительно полезен и в чем только даровит, но заблуждаюсь… Мне самому, для себя нужна честная и строгая критика!
Собирается кой-кто теперь – после моих прямых укоров за это публичное молчание (при величайших похвалах в разговорах, где никогда почти систематически нельзя высказаться) – Юр<ий> Николаев (Говоруха), Вл<адимир> Серг<еевич> Соловьев и т. д. Посмотрим!.. <…>
А у нас здесь важная новость: от. Исаакий4 (архимандрит) умирает – вчера первый удар, сегодня – еще хуже. Переворот большой для обители. Все изменится. Для меня же, по правде сказать, все равно. К нему я равнодушен лично; для Оптиной особенно полезным его не считал (слишком купец), а со всеми возможными преемниками его я настолько хорош лично, что за себя мне опасаться нечего. Если же Вы спросите меня, которого из этих возможных преемников я считаю лучшим, то я прямо скажу: ни одного, «все хуже»… Для Оптиной в наше время нужен игумен образованный, а такого человека между оптинскими иеромонахами нет. Есть деловые, добрые, практически умные, но все, за исключением скитоначальника отца Анатолия5, купцы по роду и по духу. И посмотрите, что именно от. Анатолия-то они и не выберут. Не выберут потому, что слишком идеален, а они, эти старшие здесь, хоть и честные, искренние монахи в своей специальной сфере, но в деле управления помешаны на хозяйстве, а о том, какую историческую великую роль играет в XIX веке в России Оптина Пустынь и как важно для мирян ее идеальное влияние, они мало думают. Они все неясно понимают, что кругом их на свете теперь делается, а живут мыслию все по «старинной простоте»: внешние, телесные труды монашества да хорошее хозяйство – вот и ладно… Конечно, пока от. Амвросий жив, он все будет озарять и согревать – но ведь и ему 79-й год! <…>
Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 104–108.
1Погожев — неустановленное лицо.
2Дениска — Я. А. Денисов.
3 Лев Александрович Тихомиров (1852–1923) – революционер, член Исполнительного комитета партии «Народная воля». Бежал за границу, где вместе с П. Л. Лавровым издавал «Вестник Народной воли». Впоследствии отказался от своих убеждений, вернулся в Россию и стал деятельным сотрудником консервативных изданий «Русское обозрение» и «Московские ведомости».
4От. Исаакий (Иван Иванович Антимонов, 1810–1894) – сын богатого курского купца. С 1862 г. настоятель Оптиной Пустыни.
5От. Анатолий (1822–1894) – монах Оптиной Пустыни. С 1874 г. скитоначальник и духовник всего братства.
223. О. А. Новиковой
20 сентября 1890 г., Оптина Пустынь
Да, Ольга Алексеевна, видно, «нам запрещено судьбой снова свидеться»! Я выехал из Оптиной в Москву 16 августа, а Ваше письмо пришло сюда без меня в 20-х числах и пролежало у меня в доме до 17 сентября, т. е. до дня моего возвращения; значит, я пробыл в Москве от 18 августа до 14 сентября, а Вы были также в Москве от 2-го до 5-го сентября. И мы друг о друге ни от кого не слыхали и не подозревали оба, что живем так близко друг от друга (я жил на Страстном бульваре в гостинице «Виктория»).
Теперь бог знает когда я соберусь опять в Москву! Езда по железным дорогам, даже и в 1-м классе, при срочности и поспешности всех порядков их, мне теперь очень тяжела; ноги у меня ослабели, шум и многолюдство мне все несноснее и несноснее, вид этой всесюртучной, всепиджачной и всепальтовой толпы все ненавистнее и ненавистнее, треск экипажей по мостовым, дороговизна, чужая прислуга, которую бить за ее европейский вид закон не позволяет… Нет! Это слишком все глупо! <…>
Теперь я вернулся домой и не нарадуюсь, что, кроме осенних мух, которые стучатся в потолок и окна, почти ничего не слышу в своем просторном и тихом доме.