И некий лютый гнев сие смятенье множит.
Лечу из мысли в мысль, бегу из страсти в страсть,
Природа над умом приемлет полну власть;
Но тщетен весь мой гнев. Кого я ненавижу?
Она невинна в том, что я ея не вижу.
Сержусь, что нет в глазах; но кто виновен тем?
Причина днесь случай в несчастии моем.
Напрасно на нее рождается досада,
Она бы всякий час со мной быть купно рада.
Сержусь и думаю, почто не изберет
К тему удобна дня, а ей в том воли нет.
Но как во многих днях не сыщет дня такого,
Сулит увидеться, сулит, не держит слова,
А я в обмане сем мучение терплю,
Сержусь, но гневом тем лишь пуще я люблю.
Нельзя престать любить; я ею уж уверен,
Что мне она верна; и я быть должен верен.
Я верен; ах! но что имею из того?
Я днесь от беспокойств, терпенья моего,
Лишенный всех забав, ничем не услаждаюсь,
С утра до вечера в вздыханьи упражняюсь.
В отчаяньи, в тоске, терпя мою беду,
С утра до вечера покойной ночи жду;
Хожу, таская грусть, чрез горы, долы, рощи
И с нетерпением желаю темной нощи;
Брожу по берегам и прехожу леса;
Нечувственна земля, не видны небеса;
Повсюду предо мной моей любезной очи,
Одна она в уме. Дождавшись тихой ночи,
Хочу замкнуть глаза и проводить часы
В забвении и сне; но, ах! ея красы
И сомкнуты глаза сквозь веки проницают,
И мя среди ночи с постели подымают;
Проснувшися, ловлю ея пустую тень
И, осязая мрак, желаю, чтоб был день.
Лишаясь сладка сна и мояся слезами,
Что видел, ничего не вижу пред глазами.
О мысль! о тяжка мысль, бродяща по всему,
Найди убежище и, ах! пристань к чему!
О страсть! о люта страсть! погибни иль умалься!
О сердце, отдохни на час и не печалься!
Бегу без памяти, везде ее ищу,
Бегу во все страны, во всех странах грущу.
Озлюсь и стану полн лютейшия досады;
Но только вспомяну ея приятны взгляды,
В минуту, я когда ярюсь, как лютый лев,
В нежнейшую любовь преходит пущий гнев.
Ты в верности ко мне в уме моем летаешь,
Как таю я тобой, ты мной взаимно таешь.
Но если гнев мой прав, увы! Когда то так, —
Моя любезнейша мне стала злейший враг.
Какое следствие мы нежности имеем?
Ты, ах, — злодейка мне, мне быть твоим злодеем.
Злодействуй! Только я не буду твой злодей,
Ты будешь завсегда жить в памяти моей,
Хоть и не хочешь уж меня ты больше видеть,
Но мне тебя нельзя, мой свет, возненавидеть.
Нельзя престать любить, хотя бы я хотел;
Великое число приятств твоих имел,
Из коих хоть одно на ум когда приходит,
Опять меня в любовь и в прежню мысль приводит.
От лютыя тоски скрываюсь от людей,
Но, скрывшися, еще страдаю больше в ней,
Когда печальных дум никто не разрушает
И зрака твоего от глаз не отымает.
Во множестве людей, в весельях, меж красот,
Когда часы летят, мне час не час, но год;
Лучшайша красота очей не притягает,
И хочется уйти, ничто мя не прельщает.
О дни, каких я дней доныне не имел!
От вас днесь гибнет жизнь и дух мой весь омлел,
Часы, которые в утехах пролетали,
Вы сделали мне скорбь и вечной мукой стали!
Мой дух воспламенен, и вся пылает кровь:
Несчастлив человек, кто чувствует любовь.
<1759>
САТИРА{*}
Кто в самой глубине безумства пребывает,
И тот себя между разумными считает:
Не видим никогда мы слабостей своих,
Всё мнится хорошо, что зрим в себе самих.
Пороки, кои в нас, вменяем в добродетель,
Хотя тому один наш страстный ум свидетель;
Лишь он доводит то, что то, конечно, так:
И добродетелен и мудр на свете всяк.
Пороки отошли, невежество сокрылось,
Иль будет так, когда еще не учинилось.
Буян закается бороться и скакать,
А петиметер вздор пред дамами болтать,
Не будет пьяница пить кроме только квасу,
Подьячий за письмо просить себе запасу,
Дьячкам, пономарям умерших будет жаль,
Скупой, ущедрившись, состроит госпиталь.
Когда ж надеяться премене быть толикой?
Когда на Яузу сойдет Иван Великий
И на Неглинной мы увидим корабли,
Волк станет жить в воде, белуга на земли,
И будет омывать Нева Кремлевы стены.
Но скоро ль таковой дождемся мы премены?
Всяк хочет щеголять достоинством своим
И думает, что всё, что хорошо, то с ним.
Не мыслит льстец того, что он безмерно гнусен,
И мнит он то, что он как жить с людьми искусен:
Коль нужда в комаре, зовет его слоном,
Когда к боярину придет с поклоном в дом,
Сертит пред мухою боярской без препоны
И от жены своей ей делает поклоны.
Скупой с усмешкою надежно говорит:
«Желудку что ни дай, он всё равно варит».
Вина не любит он, здоровее-де пиво,
Пить вины фряжские, то очень прихотливо:
«Отец-де мой весь век всё мед да пиво пил,
Однако он всегда здоров и крепок был».
Безумец, не о том мы речь теперь имеем,
Что мы о здравии и крепости жалеем.
Ты б с радостью всю жизнь горячкой пролежал,
Когда бы деньги кто за то тебе давал.
Не здравие тебе быть кажется полезно —
Сокровище твое хранить тебе любезно,
Которо запер ты безвинно в сундуки,
И, опирался — безножен — на клюки,
Забыв, здоров ли ты теперь или ты болен,
Кончая дряхлый век, совсем бы был доволен,
Когда бы чаял ты, как станешь умирать,
Что будет льзя с собой во гроб богатство взять.
Здоровье ли в уме? Мешки лишь в мысли числишь,
Не спишь, ни ешь, ни пьешь, о деньгах только мыслишь,
В которых, коль ты их не тратишь, нужды нет;
Ты мнительно богат, так мни, что твой весь свет.
Что ж мыслишь о себе, безмозглый петиметер?
Где в людях ум живет, набит в нем тамо ветер.
Он думает, что в том премудрость состоит,
Коль кудри хороши, кафтан по моде сшит
И что в пустой его главе едина мода
Отличным чтить себя от подлого народа.
Какой нелепый ты плетешь себе обман,
Что отделит тебя от подлости кафтан?
Как Солон и Ликург законы составляли,
Картезий и Невтон системы вымышляли,
Не умствовали так, как петиметр тогда,
Как платье шить дает иль рядится когда,
Что всё на щеголе играет и трясется.
Велика польза тем народу принесется?
Старуха, своея лишенна красоты,
Ругается, смотря на светски суеты.
Вступила девушка с мужчиной в речь свободно,
Старухе кажется то быть неблагородно.
Ей мнится: «Доведут до худа те слова.
Я, — мыслит, — в младости была не такова».
То станется, что ты поменьше говорила,
Но, молча, может быть, и больше что творила.
Невежа говорит: «Я помню, чей я внук;
По-дедовски живу, не надобно наук;
Пусть разоряются, уча рабяток, моты,
Мой мальчик не учен, а в те ж пойдет вороты.
Наприклад: о звездах потребно ль ведать мне,
Иль знать, Ерусалим в которой стороне,
Иль с кем Темираксак имел войны кровавы?
На что мне чтобы знать чужих народов правы,
Или стараться знать чужие языки?
Как будто без того уж мы и дураки».
Что он в незнании живет, о том не тужит,
И мнит, что то ему еще и к славе служит.
А если, что наук не надобно нам знать,
Не вскользь, доводами захочет утверждать,
Тогда он бредит так: «Как может быть известно
Живущим на земли строение небесно?
Кто может то сказать, что на небе бывал?
До солнца и сокол еще не долетал.
О небе разговор ученых очень пышен;
Но что? Один лишь вздор в пустых речах их слышен.
Уж насмотрелись мы, как верен календар,
От стужи стынет кровь, а там написан жар».
Но ты, не знаючи ни малых сил науки,
Коль не писать того, что будет честь от скуки?
Ищи тут правды, где не думано о ней,
И проклинай за то ученых ты людей.
О правах бредит так: «Я плюю на рассказы,
Что за морем плетут, — потребно знать указы.
Не спорю, но когда сидишь судьею где».
Рассудок надобно ль иметь тебе в суде?
Коль темен разум твой, приказ тебе мученье,
Хоть утром примешься сто раз за Уложенье.
Обманщик думает: «Тот добрый человек,
Который никого не обманул вовек».
Но добрым у него несмысленный зовется,
А он умом своим до самых звезд несется:
«Не надобно ума, что взять и не отдать,
Что вверено кому, то можно удержать.
Погибнет-де тем честь, да это дело мало,
Во мне-де никогда ея и не бывало.
Когда-де по ея нам правилам ходить,
Так, в свете живучи, и кур не разводить».
Тот, гордостью надут, людей уничтожает,
В пустой себя главе с Июлием равняет
И мыслит: если б он на месте был его,
То б сей герой пред ним не стоил ничего.
Что ж гордости сея безмерныя причина?
Не знаю: гордый наш — детина как детина.
С чего ж он сходен с ним? На сей скажу вопрос:
Что есть и у него, и в том же месте нос.
Иному весь титул, что только благороден,
Красися тем, мой друг, что обществу ты годен.
Коль хочешь быть почтен за свой высокий род,
Яви отечеству того достойный плод!
Но если только ты о том лишь помышляешь,
Как волосы подвить, как шляпу надеваешь,
Как златом и сребром тягчить свои плеча,
И знаешь, почему где купится парча,
Как дамы рядятся, котора как танцует,
Как ходит, как сидит, впоследок как и плюет;
Коль емлешь женский вид и купидонов взор,
Коль бредишь безо сна и мелешь только вздор, —
Такого видя мне перед собой урода,