154. РЕМБРАНДТ(Драма в стихах)
Действующие лица
Рембрандт ван Рейн, художник.
Саския ван Эйленбург, его жена.
Хендрике, по прозвищу Стоффельс, его служанка.
Фабрициус и Флинк, его ученики.
Людвиг Дирк, его маклер.
Магдалина ван Лоо, его невестка.
Сикс, бургомистр Амстердама, меценат, писатель.
Баннинг Кук, капитан корпорации стрелков.
Пастор.
Мортейра, ученый талмудист, учитель Спинозы.
Наследный принц Тосканы.
Доктор Тюльп тесть Сикса.
Продавец красок.
Бюргер, пушкарь, лейтенант, стрелки, судебный пристав, писец, стражники, горожане, кредитор, хозяин гостиницы, соседи.
Действие происходит в Амстердаме с 1635 по 1669 год.
КАРТИНА ПЕРВАЯПИР БЛУДНОГО СЫНА
1
Флинк и Фабрициус приготовляют для пирушки богато убранную комнату. На стенах ее картины, оружие восточные ткани, гипсовые маски. На полках книги, папки с рисунками, античные бюсты, в углу огромный глобус, на полу львиная шкура, стоит мольберт с завешенной картиной В комнате две двери.
Совсем не чудо наш старик Рембрандт:
Ему на рынке отыскался тезка.
Хоть ты оделся как испанский гранд,
А все-таки остришь довольно плоско:
Рембрандт один.
Заладил и конец!
К нам в Амстердам приехал из Гааги
Купец Рембрандт ван Юлленшерн.
Купец?
Верней, богатый фабрикант бумаги.
Вчера на Амстель[33] для него как раз
Сырье сгружали, скатывали бочки.
Тут я подъехал и добыл заказ
Писать портрет с его дебелой дочки.
Но брать заказы нам запрещено.
Э, мало ль что запрещено, любезный!
Ей-богу, подработать на вино —
Вполне невинно и весьма полезно.
Хозяин говорит, что портит нас
Успех дешевый у солдат и женщин.
Завидуем! А хочешь знать: подчас
И сам учитель портит нас не меньше,
Как так?
Да очень просто. Посмотри,
Как на его палитре краски вянут.
Холсты его берут монастыри
Да ратуши, а дамы брать не станут.
Не первый день я у него в дому:
На рождество исполнится два года,
А почему он гений — не пойму,
Хоть ты убей меня! Всё мода, мода!
Да уж и та почти сошла на нет:
Заказов-то поменьше, не как прежде.
И то сказать: заказывай портрет
Такому грубияну и невежде!
Рембрандт — невежда?!
Тише. Не ори!
Ведь он и Рубенс — что земля и небо.
Как ни толкуй и что ни говори,
А гений наш в Италии-то не был?
Он малевал вчера, а я глядел,
Смеясь в душе.
(Указывает на одну из папок.)
Рисуя в этой папке
Страданья Иисуса, он надел
Евангелистам… меховые шапки!
Мне не смешно.
Так ты в него влюблен!
А я в, мазне такой не вижу прока.
Ах, то ли дело итальянский тон,
Счастливое французское барокко!
Оно горит, чаруя глазки дам,
Его тона заката золотистей!
Гром разрази меня! Я всё отдам
За бойкость техники, за беглость кисти!
За гладкопись.
Фабрициус, ты дурак!
Подмолоди принцесс да бургомистров,
Подзолоти и сам увидишь, как
Тебе удача улыбнется быстро!
Смети-ка эту пыль, что на ковре…
Да, слава и богатство — вот в чем соль-то!
Тебе он люб — сиди в его дыре,
А я сбегу к маэстро Миревольту[34]
Рембрандтом, друг, я сыт по горло.
Всласть.
Мужицкий реализм. Медвежья грубость
Эх, если бы мне к Рубенсу попасть
В ученики!
Ага, вот видишь: Рубенс —
Князь нашей живописи, но и тот
Прийти к Рембрандту обещал сегодня.
Придет ли он?
Конечно, он придет.
Его притащит Людвиг, эта сводня,
Чтобы учителя отсрочить крах
И кровь его сосать еще полгода.
Но он ловкач, и я ему не враг…
2
Входит Рембрандт, неся в руках огромный шлем. Его плащ и сапоги в грязи.
Собачий ветер! Чертова погода!
Учитель! Вы? Как волновался я
О вашем драгоценнейшем здоровье!
И ветер с Эй[35], и ливень в три ручья…
Я на базар ходил за бычьей кровью[36].
Уговорил бродягу на этюд
Да завернул на свадьбу к крысолову.
Я старый гез и не боюсь простуд.
Смотрите, дети: я принес обнову —
Шлем великана.
Превосходный шлем!
Чай, дали за него флоринов десять?
Два гульдена всего. А между тем
Забавный шлем! Куда б его повесить?
(Тянется к гвоздю на стене.)
Не утруждайтесь! Я сейчас, сейчас…
Тут над картинкой гвоздь, так мы над нею…
Давайте шлем сюда: я выше вас.
Мой милый, ты не выше, ты длиннее.
Гм… совершенно верно: я длинней.
Да гвоздь-то крепок?
Гвоздь на диво крепок.
(Берет с полки гипсовый слепок руки и прибивает его к стене.)
А эту руку надо повидней
Приколотить. Какой прекрасный слепок!
(Развешивает оружие.)
Фабрициус! Подай из уголка
Ту шпагу, что с большим зеленым бантом.
(Опять разглядывает слепок.)
На диво интересная рука!
Когда-то был и я ведь хиромантом.
А был, так погадай: рука моя.
(снимает слепок и рассматривает его)
Здесь на ладони, меж пересечений
Других морщин, — Знак Солнца вижу я,
Тот знак гласит, что вы, учитель, — гений.
Так. Дальше что?
Венерино кольцо,
Пересеченное глубоким шрамом.
Хе-хе! Владеющее им лицо
Весьма приятно девушкам и дамам.
Сейчас соврет, что мне везет в игре!
Вам врать, учитель, было б святотатство.
Морщинка на Меркурьевой бугре
Пророчит вам великое богатство.
Ты б Винчи был, когда бы, как вранья,
Художества усвоил ты науку!
Ведь вместо собственной ладони я
Тебе подсунул каторжника руку.
(обиженно)
Что ж, воля ваша!
3
Входит нарядно одетая Саския.
Где ты был, Рембрандт?
У старой биржи, на Брабантском мосте.
Весь плащ в грязи! Небритый!
Вот так франт!
А ведь сейчас начнут съезжаться гости.
Мы с Крулем[37] в синагогу забрались
И слушали «Колнидрей». Что за песня!..
Ну ласточка, ну радость, не сердись!
Что ж! Не нашел занятья интересней?
Добро б хоть был ты холост или вдов.
Ужель тебя нисколько не роняет
В своем же мненье общество жидов?..
Переоденься! Как твой плащ воняет!
Рембрандт уходит, Саския идет за ним.
Фабрициус! Я умер! Я убит!
Ведь как она его: и грязь, и запах!
А он-то, он! Нам, грешным, он грубит,
А перед ней стоит на задних лапах.
4
Входят Людвиг Дирк и Баннинг Кук. Навстречу им выходит Саския.
(целуя руку Саскии)
Прелестная!
Привет вам, милый друг.
(указывая на Кука)
Я нынче к вам привел с собою гостя.
Сударыня, не будь я Баннинг Кук,
Я очень рад, клянусь игрою в кости!
Подобных женщин я еще не знал,
Хотя немало за границей пожил.
Ну-с, чем сегодня наш оригинал
Число своих коллекций приумножил?
(указывая на шлем)
Сегодня — шлемом.
Ах, отличный шлем!
Немножко схож с кастрюлей для сосисок.
Так и запишем.
(Вынимает книжку и что-то записывает.)
Сударь, а зачем
Ведете вы покупок наших список
Так тщательно? Я что-то не пойму.
Я, милый мой, стараюсь для потомства:
Желаю обеспечить и ему
Во всех деталях с гением знакомство.
Скажите нам: что Рубенс? Он придет?
Он обещал, хоть очень неохотно:
Визитов тьма его вогнала в пот.
Входит переодевшийся Рембрандт.
Как жизнь, Рембрандт? Как новые полотна?
Забросил всё. Замучили дела,
Да и противно рисовать халтуру.
Вчера на рынке набросал вола…
Ну, что там вол! Вот я привел натуру
Такую, что коль выпустишь из рук,
То после пальцы изгрызешь от злости!
Ах, сударь мой, не будь я Баннинг Кук,
Я очень рад, клянусь игрою в кости!
Я к вам явился предложить заказ
От гильдии стрелков…
Увы, я занят.
Заказ, который обессмертит вас!
Увы, меня бессмертие не манит.
Я не могу стрелков нарисовать,
Я увлечен сейчас воловьей тушей.
А зеркало и с пологом кровать
На что ты купишь? Не глупи, послушай.
Подумайте. Не говорите «нет».
Мы хорошо заплатим. Я не жила!
Нет.
За паршивый групповой портрет
Мы вам дадим по сто флоринов с рыла!
Благодарю.
А я уж приглядел
Кровать и зеркало.
Не будь упрямым!
Я, милая, завален грудой дел!
Какой джентльмен отказывает дамам?
Я не джентльмен, я мельник[38].
Вот те раз!
На фоне, сударь, этакой портьеры
Получше этак напишите нас —
Собранье благородных офицеров!
Представьте: я в передовом ряду,
Мой лейтенант стоит со мною вместе,
Над нами — знамя! Мне на грудь — звезду!
Ну, и ему какой-нибудь там крестик.
Чтоб наши девушки сошли с ума,
Взглянув на полотно! Чтоб видно было,
Что мы бойцы, а не кусок дерьма!..
Вы поняли? По сто флоринов с рыла.
А если вас, любезный капитан,
Напишет Рубенс?
Поезжай в Антверпен,
А он тебя еще не примет там!
Садитесь. Отдыхайте. Время терпит.
Я с ним вас познакомлю, бог вояк.
Ну что ж, пожалуй. Если он без чванства…
Вы нам покуда расскажите, как
Вы заработали свое дворянство.
Комедия, не будь я Баннинг Кук!
Забавный случай, в ребра мне чесотку!
Был у меня один строптивый друг,
И с ним не поделили мы красотку.
Дошло до шпаг. Но этот сукин сын,
Распутник лысый этот, старый мерин,
Вдруг заявил, что я не дворянин
И он со мною драться не намерен.
Я в армию! За шпагу! На коня!
В Испанию, где в это время — свалка.
Испанки так поленьями меня
Отделали, что глянуть было жалко!
Я год потом не мог сидеть в седле.
В Баварии, где чудно пиво гонят,
Я чуть не утонул в пивном котле.
Ну, это трудно: золото не тонет.
Так десять лет прошло. И наконец,
За рыцарство, отвагу, постоянство,
Моих мечтаний пламенных венец —
Я получаю грамоту дворянства.
Тогда я отправляюсь в Амстердам,
Чтоб утолить святую жажду мщенья,
И нахожу… Но это не для дам…
Я впрочем, расскажу, прошу прощенья.
Я спал и видел сны об этом дне:
Теперь, мечтал, проткну я кавалера!
А он сидит, каналья, на судне,
И у него жестокая холера.
А что красотка?
Отдалась ему!
Ваш хитрый друг объехал вас, медведь мой.
Да, черт возьми! К приезду моему
Красотка эта стала старой ведьмой.
А ваш приятель?
Умер, как назло!
Под носом умер! Каково?
Занятно.
Да, не везло вам в жизни.
Не везло.
Слышен стук в дверь.
Стучится кто-то.
Рубенс, вероятно.
5
Входит Сикс.
Привет хозяйке! Баннинг Кук, привет!
Перо на шляпе! Сапоги с раструбом!
И франт же вы!.. А Рубенса всё нет!
Нас долго ждать заставит этот Рубенс!
А между тем скажу вам, господа,
Кабы не слава — он и не по мне бы.
Уж это что за живопись, когда
Кухарками он населяет небо!
За что ему такой высокий сан
Пожалован принцессой…[39]
Вы сердиты,
Мой желчный друг, бессмертный вкус нам дан,
Чтоб разглядеть и в прачке Афродиту.
Дар Рубенса слепит, как яркий свет,
Средь живописи сумерек ничтожных.
Мне вспомнился один его ответ.
Так мог ответить лишь большой художник.
Какой, скажите?
В Лондоне послом
Был Рубенс, помнится, тогда.
И что же?
И там он встретился с одним ослом.
С ослом! Забавно!
Виноват, с вельможей.
Тут — разница!
Невелика! Сей лорд,
Из самых найчиновных и вельможных,
Пришел, когда гравировал офорт
В своем посольстве молодой художник.
«Искусством забавляется посол?» —
Он уронил с тупым самодовольством.
«Нет, ваша светлость, — тот ответ нашел,—
Художник развлекается посольством».
Ответ чего уж лучше! Спору нет!
Такие шутки порождают войны!
Я б ноги вырвал за такой ответ!
Ответ остер, но это непристойно.
Такую грубость, милый друг, поверь,
Вельможе слушать было неприятно.
Мне чудится, иль снова в нашу дверь
Стучится кто-то?
Рубенс, вероятно.
6
Входит бюргер.
Простите, сударь, что тревожу вас
В приятный час веселости невинной.
Я к вам зашел, чтоб получить заказ —
Портрет моей дражайшей половины.
О, ваш заказ окончил я давно
И признаюсь, работал с интересом.
Но только тут есть маленькое «но»…
Вы мне польстили, дорогой профессор:
Еще вчера заносчивый юнец
Жену мою назвал ошметком старым…
В чем ваше «но», скажите наконец?
Когда стоите вы за гонораром,
То хоть бумажник мой не очень толст…
(указывая на Людвига)
Вот мой посредник, с ним и обсудите.
Что ж! Наложите золота на холст,
И сколько ляжет — столько и дадите.
Бюргер вынимает кошель, полный золота, и кладет на стол.
Позволите взглянуть на полотно?
Не терпится узреть свою овечку.
(смущенно)
Пожалуйста.
(Подходит к мольберту и снимает с него полотно.)
Но только тут темно.
Фабрициус! Неси живее свечку!
Фабрициус подносит к мольберту свечу. На полотне изображена старая толстая бюргерша и рядом с ней — обезьяна. Все изумленно смотрят на картину. Бюргер отступает.
Создатель, что за дикая мазня?!
Вы это в шутку, сударь, или спьяну?..
Ужасно!
Что касается меня,
То я предпочитаю обезьяну.
Немыслимо! Так вот в чем ваше «но»!
Фи, сколько мерзости в ее гримасе!
(смущенно)
А я решил, что это полотно
Облагородила моя Шааси.
Бюргер забирает со стола кошель с золотом и прячет его.
Я этого портрета не возьму.
Задаток мне верните.
(сердито)
Привередник!
(указывая на Людвига)
Зайдите за флоринами к нему,
Он — мой карман с деньгами, мой посредник.
Бюргер уходит, хлопнув дверью.
7
Чем я платить-то буду? Вот вопрос!
Прекрасно, замечательно, отлично
Мещанишке вы натянули нос!
Как это вышло?
Это неприлично!
Однажды я в Гольфвегенском порту[40]
Провел в харчевне ночь довольно бурно.
Мой собутыльник с трубкою во рту
Был кривоногий загулявший штурман.
Любил девиц, заблудшая душа,
И в смысле выпить тоже был не квакер,
И наконец, пропившись до гроша,
В харчевне этой стал на мертвый якорь.
Его похмелье мучило. Добряк
Настроен был на диво покаянно,
И за флорин беспутный тот моряк
В тот трудный час мне продал обезьяну.
Она в меня, казалось, влюблена
И превратилась в моего вассала.
Когда я брился — брилась и она,
Когда писал я — и она писала.
И вот он умер, бедный мой зверек,
Моя Шааси, добрая подруга!..
Ты все харчевни вдоль и поперек
Уже прошел. Смотри, сопьешься с круга!
Вы, мой Рембрандт, способный человек.
Ваш ум остер и чувство ваше тонко,
Но можно ль оставаться целый век
Таким вот… мягко говоря, ребенком?
Меня ты режешь прямо без ножа,
Я разорюсь с тобою.
Ну, на что вы
Волнуете почтенных горожан,
Что в гении вас записать готовы?
Вы молоды, кровь ваша горяча,
Я понимаю вас, я сам — писатель.
Но не рубите вы, чудак, сплеча!
И на ветер заказы не бросайте!
Вот это правда!
И поверьте мне:
Пожнет пожар, кто в стог заронит искру,
Мне неудобно из-за вас вдвойне:
Как другу вашему и бургомистру,
Ведь голос общества…
Что ж голос тот,
Мой друг, нашептывает вам болтливо?
Что вы жуир, что вы немножко мот.
И это всё, к несчастью, справедливо.
Закон следит за вами каждый час!
Намедни мне докладывает пристав,
Что он в ночлежках замечает вас,
Муж дочери почтенного юриста.
Муж Саскии ван Эйленбург. Что вы
На Каттенбурге[41] шляетесь, подвыпив,
И, позабыв о голосе молвы,
Рисуете каких-то грязных типов.
Хотите слышать мнение мое?
И вас и Саскию всё это губит.
Скажите мне, вы любите ее —
Супругу вашу?
Он меня не любит!
(бросается к ней)
Клянусь — люблю! Одной тобой полно
Всё это сердце!
(Обращается к Сиксу)
Прекратите споры!
(Подходит к столу, уставленному едой и винами.)
Ну, Баннинг Кук, давайте пить вино,
Не хмурься, Людвиг! Мы своротим горы!
(Наливает в бокал вина.)
В бокал хрустальный нежно-голубой
Налитая, пусть эта влага пляшет!..
Саския сильно кашляет.
Скажи, моя голубка, что с тобой?
Пустое: кашель.
Снова этот кашель!
Поди ко мне. На грудь мою приляг.
Хлебни глоток из моего бокала
Сядь на руки ко мне. Черт знает — как
Твое колье на шее засверкало!
(Усаживает ее на колени.)
Я нарисую так тебя. Стократ
Прелестней ты с воздетой к небу чашей!
(вырываясь)
Оставь меня! Пусти меня, Рембрандт,
С твоих колен! Что скажут гости наши?
Не отпущу! Пусть слышит целый мир,
Как пиршества ночного грянут трубы!
Сикс! Улыбнитесь, и начнемте пир,
Пир сына блудного!
А как же Рубенс?
Видать, не по нему наш скромный круг.
Друзья мои, не ожидайте, бросьте!
Такой гордец, не будь я Баннинг Кук,
К нам не придет, клянусь игрою в кости!
КАРТИНА ВТОРАЯГЕЗ И ПРИНЦ
1
Мастерская Рембрандта. У окна стол и кресло. Мольберт с завешенной картиной. На стенах палитры. Висит картина Ван-Дейка. В углу бюст Гомера. На столе модель фрегата. Дверь в комнату закрыта портьерой. Мортейра сидит в кресле. Рембрандт стоит у окна.
Почтенный реб Мортейра! Я затем,
Не пощадив больные ваши ноги,
Зазвал к себе вас, чтоб дознаться: с кем
На Бреедстратен[42] возле синагоги
В четверг прошедший я заметил вас?
В четверг, вы говорите? Я не помню.
Красивый мальчик. Он гранил алмаз
У домика, где вход в каменоломню.
Блондин с глазами аспида серей
И с нежным ртом, как маленькая роза.
А, вспомнил! Этот молодой еврей —
Мой ученик, мой мальчик, мой Спиноза.
Ему от бога многое дано!
Вы знаете, какая мысль мелькнула
В моем уме! Я собрался давно
Писать безумного царя Саула.
Натурой для Саула служит мне
Маньяк один, благообразный с вида.
Чтоб развернуться в этом полотне.
Мне не хватает лишь царя Давида…
Я понял вас. Конечно, лучше всех
Спиноза мой Давида вам сыграет,
Когда ему не вменит это в грех
Фанатик наш Манассе бен-Израиль.
«Кумира, — скажет он, — не сотвори!»
Но Барух не в ладах с вероученьем,
Скажу вам по секрету: раза три
Ему уже грозили отлученьем.
Он страшно непокладист, мой юнец!
Я попрошу его.
Просите очень!
(встает)
Ну, я пойду! Я истомлен вконец
Событьями тревожной этой ночи.
(глядит в окно)
Пушкарь идет. Вот кто расскажет нам,
Какую принц сыграть задумал шутку[43].
(Кричит в окно.)
Ты с форта Вепп?
Всю ночь дежурил там,
Домой спешу.
Зайди-ка на минутку!
2
Мортейра садится, входит пушкарь.
Ну, разве на минутку, господа!
Не выспался, не ел, жену не видел.
Проголодался? Это не беда!
Сейчас устроим завтрак в лучшем виде.
Сосиски есть, яичницу подам,
Пивка прикажем нацедить в подвале.
А ты нам расскажи, как Амстердам
Вы, пушкари, от принца отстояли.
(Кричит.)
Фабрициус!
Молчание.
Заспался, сатана!
Флинк!
Молчание.
Тоже дрыхнет!.. Вечером вчерашним
Смазливая служаночка одна
Явилась к нам в сторожевую башню.
Ну, мы, понятно, бросили вино,
Забыли кости и решили было
Ее пощупать, как заведено.
Но тут девчонка эта нам открыла,
Что принц Оранский, неусыпный страж
Свободы нашей[44], грузит на телеги
Своих солдат, чтоб вольный город наш
Лишить его старинных привилегий,
Что он к нам подойдет в ночную тьму,
Что, словно Каин, предающий брата,
Пароль и отзыв выдали ему
Тузы из армии и магистрата.
Тогда мы запалили фитили,
Штыки проверили, как говорится,
И, не шумя, у пушек прилегли,
Готовые достойно встретить принца.
Боясь измены, не сказали мы
И ни словечка Сиксу или Куку.
Не миновать бы вам, орлы, тюрьмы,
Когда б им кто шепнул про эту штуку!
Мы так и думали. Глядим: как волк,
Бряцая медью копий для острастки,
Крадется рейтарский особый полк,
И впереди — вельможный принц Оранский,
Здесь для начала наш дозорный пост
Их обстрелял.
И поделом: не суйся!
Потом поднялся наш висячий мост
И громыхнули пушки Нисверслуйса[45].
Не стал протестовать высокий гость,
Откланялся и повернул обратно.
Лишь со скабрезной ручкой в поле трость
Нашли мы утром.
Принца, вероятно.
Отчаянной пальбы услышав звук,
В одном белье, с дежурной полуротой
На башню к нам явился Баннинг Кук
И грозно приказал открыть ворота.
Он заорал, но тут, не обессудь,
Братва его послушалась не шибко:
Ребята взяли дурака за грудь
И объяснили — в чем его ошибка.
Как изменился он!
Смешная роль!
На что смешнее! Вспомнишь — хохот душит!
Он проворчал, что принц ведь знал пароль,
Но наконец велел стрелять из пушек.
Он опоздал с приказом этим: тот
И так немало получил гостинцев.
Кук всякий раз хватался за живот,
Когда ядро летело в войско принца.
Тихо отворяется дверь, и входит доктор Тюльп. Прислушавшись к разговору, становится за портьеру и подслушивает.
Приехал Сикс. На башне у перил
Он долго в трубочку смотрел невинно.
Он очень пушкарей благодарил,
Но почему-то с крайне кислой миной.
Наш бургомистр, казалось, был бы рад,
Когда б врага впустили мы без звука.
Да, Сикс — лиса! Он — тонкий бюрократ!
Его накрыть куда трудней, чем Кука:
Он тут соврет, а там подпустит лесть…
А что ж служанка?
Канула как в воду!..
Да ты, Рембрандт, хотел мне дать поесть.
Я даром, что ль, сражался за свободу?
(кричит)
Эй, Флинк! Фабрициус!.. Всегда заснут!
3
Входит Хендрике. Увидев пушкаря, отворачивается. Тот внимательно в нее всматривается.
Их нет, хозяин.
А коль нет, так живо
Распорядись, чтоб через пять минут
Стояли тут яичница и пиво.
Хендрике кланяется и уходит.
Пред Хендрике пасуют повара!..
Девчонка эта — из твоих домашних?
Да.
Это та служанка, что вчера
Явилась к нам в сторожевую башню!
(прикладывает палец к губам)
Тсс. Тише, друг! Заткни-ка лучше рот
И не вертись: испачкаешься краской.
(тихо)
Так это ты предупредил народ,
Что замышляет злое принц Оранский?
А хоть бы я? О том, что принц кружит
Под городом, успел проговориться
Мне Баннинг Кук спьяна. А я — мужик
И не особенный поклонник принцев.
(задумчиво)
Так. Понял всё. Одно мне невдомек
Ведь Молчаливый[46], предок благородный,
В роду у принца. Как он, дьявол, мог
Подняться против вольности народной?
Друг, вы наивны! Принцы каждый раз
Теряют память о высоком прошлом,
Когда им биржа отдает приказ
Купцов избавить от высоких пошлин.
Что ж дальше будет?
Нападенье он
Ошибкой объяснит. Влетит солдатам.
Наш магистрат, чтоб соблюсти закон,
Напишет ноту Генеральным штатам[47].
Для вида Штаты принца пожурят,
Но, как рука прожорливой утробе,
Он нужен им, чтоб красть чужих курят…
А будь по мне, так я отсек бы обе!
Пускай отсохнет черная рука,
Что нищего на перекрестке грабит!
Когда-нибудь отсохнет. А пока…
Смотрю на вас — и удивляюсь, рабби!
Ваш ум, как шпага, светел и остер!
Восстаньте против волчьего закона!..
В моих глазах еще горит костер
На площади высокой Лиссабона.
Я стар. Я робок. Чтоб друзьям помочь,
Нужна отвага, может быть — жестокость.
А у меня, признаюсь, в эту ночь,
Как кастаньеты, кость стучала о кость.
Пусть каждый поднимает что горазд:
Я в почву добрую посеял грезы,
И я надеюсь: мы еще не раз
Услышим имя Баруха Спинозы.
Что ж! Мудрый филин — проводник зари.
Придет пора, и мы в набат ударим:
Матросы, пивовары, пушкари,
Ремесленники…
4
Хендрике вносит поднос с завтраком. Замечает подслушивающего доктора Тюльпа и, как будто нечаянно, толкает его подносом. Яичница и пиво падают на Тюльпа.
Извините, барин!
(Убегает.)
(в гневе подходит к доктору Тюльпу)
Вы слушали?! Ах да: ведь он ваш зять —
Наш бургомистр!..
(вытирая платком камзол)
Не для того, поверьте.
Я к вам пришел. Я должен вам сказать,
Что Саския стоит у двери смерти.
Пораженный, Рембрандт отступает.
Как, сударь?
(зло)
Вы замучили ее,
И, как свеча, она от горя тухнет.
Здесь ни к чему всё знание мое,
Все специи моей латинской кухни
Входит Людвиг.
Я поражен… Что делать мне, друзья?..
Ее леченья дам подробный план я:
Не волновать. Позировать нельзя.
Беречь ее.
(в тон доктору Тюльпу)
Все исполнять желанья.
Профессоров консилиум сейчас
Созвать к больной.
(в отчаянии)
Здесь денег нужно море!
А где их сразу взять?
(к Мортейре)
Тут не до нас.
Пойдем, старик. У человека — горе.
Никем не замеченные уходят.
(смотрит на модель фрегата)
Модель продать?
Нет, слишком хороша!
Рембрандт подходит к картине Ван-Дейка.
Спустить Ван-Дейка?
Жалко: это память.
(берет в руки бюст Гомера)
Бюст заложить!
Не стоит ни гроша
Твой бюст — дешевка, говоря меж нами!
Ты — мой карман!
Благодарю за честь.
Флоринов, Людвиг! Денег, Людвиг, денег!
Спаси меня! Есть деньги?
(вынимает из кармана мелкую монету)
Деньги есть:
Один серебряный немецкий пфенниг.
Берешь?
Ты издеваешься, дурак!
Я не держу наследства под периной.
Займи мне, друг!
Ты задолжал и так
Двенадцать тысяч золотых флоринов.
Еще займи!
Нет денег.
Задуши,
Зарежь, но дай! Ведь не о бабьих фижмах,
О жизни речь!
(вынимает из кармана расписку)
Расписку подпиши.
Рембрандт, не глядя, подписывает.
Ну, понатужусь. Может, что и выжму.
Людвиг с доктором Тюльпом уходят. Рембрандт садится и глубоко задумывается.
5
Входит Саския в домашнем платье и чепце. Очень бледна, слаба. Идет, держась за стены.
Я вижу, милый, ты неисправим:
Кто был тут?
Тюльп и Людвиг.
А вначале?
Один — артиллерист, другой — раввин.
Ты всё с подонками. Как вы кричали!
А я и не вздремнула в эту ночь
Под адский грохот пушек Нисверслуйса.
(усаживает ее в кресло)
Любимая, позволь тебе помочь.
Ты нездорова Лучше не волнуйся.
Мне непонятно: что тебя влечет
К ночлежке, к рынку, к улице, к таверне?
Людей из общества — наперечет
В твоем кругу: всё больше грязной черни.
Натуру в них ищу я, может быть,
А может — совесть. Я тебя обидел?
Я, например, не в силах позабыть
Ту карлицу, что в желтом доме видел.
Стояла тьма. Лишь печь была светла.
В ней уголья пощелкивали сухо.
Открылась дверь, и в горницу вошла
Полуребенок и полустаруха.
На поясе ее висел петух,
Халат оранжевый иль одеяло
Влеклось за ней Казалось, мир потух, —
Так в отблеске огня оно сияло!
Я в первый холст решил ее вписать…
Тебе удобно?
Да и нет. Не знаю.
Укрой колени. Посвободней сядь.
Тебе понравилась моя «Даная»?[48]
Ты не польстил мне там. Я б как-нибудь
Иначе быть написана хотела:
В «Данае» у меня пустая грудь,
Зеленое расплывшееся тело.
Ты и такой мила мне, жизнь моя,—
С морщинками гусиных этих лапок.
Ужели ты хотела б, чтобы я
Намалевал тебя средь модных тряпок?
Когда б я так исполнил твой заказ,
То оскорбил бы страсть и вдохновенье…
(Вглядывается в Саскию)
Я уголки не дописал у глаз!
Подвинься к свету на одно мгновенье.
(Снимает с мольберта закрывающее его полотно, садится, берет кисть, начинает писать.)
Тут надо глубже тень. Тут ярче свет.
Здесь глуше тон, а здесь чуть-чуть цветистей…
Ты дремлешь?
Да.
Ты не устала?
Нет.
Рембрандт вытирает кисть о скатерть.
Опять о скатерть вытираешь кисти?
Я целый год другой тебе не дам!
Прости, родная; скверная привычка.
Как скучен этот грязный Амстердам,
Колоколов глухая перекличка,
Да мутные каналы, да туман,
Да черепица крыш, да кафель белый…
Счастливица Елена Фоурман[49]
Там, при дворе принцессы Изабеллы, —
Галантная любовь, театр, пиры,
Дворянские короны на жилищах…
А знаешь ты, что две мои сестры
Попали в лейденский «Синодик нищих»?[50]
Ах, бедные… Вот если б Амстердам
Сегодня ночью занял принц Оранский!
(удивленно)
А что б тогда?
Он перенес бы к нам
Жантильный дух учтивости испанской.
Ты вот о чем!
(мечтательно)
Изысканных господ
Какой цветник пестрел бы в свите принца!..
Ты что ворчишь?
Избави нас господь, —
Я говорю, — от этого зверинца.
(не слушая его)
Наверное, у дам и у мужчин
Жабо теперь обшито шелком черным…
Тебе Вильгельм пожаловал бы чин,
Назначил бы художником придворным,
Ты б написал его парадный въезд:
Чернь рукоплещет!..
(насмешливо)
Или громко свищет.
Нет, я от принца ни чинов, ни мест
Не принял бы: я живописец нищих.
Фи, не груби. Тогда твоя жена,
Как Фоурман, блистать бы стала всюду.
Я, правда, позабыл, что ты больна.
Ты так нечуток!
Продолжай, не буду.
Я думаю: какой продавший честь
Клейменый каторжник, забывший совесть,
Сторожевым о принце мог донесть?
А вдруг бы я сказал им эту новость?
Тебе, понятно, это всё равно,
Но я считала бы, что ты — предатель!
Рембрандт встает, отбрасывает кисть, подходит к окну.
А если бы я распахнул окно
И крикнул всем: суконщикам, солдатам,
Часовщикам, ткачам и пастухам,
Страну свою построившим на сваях,
Что хочет растоптать венчанный хам
Всё то святое, чем душа жива их?
Он, как сапожник, на меня орет!
Ты, видно, пьян?
Я с грубостями свыкся!
Как думаешь: кого бы весь народ
Назвал предателем — меня иль Сикса?
Кого б тогда браслетами оков
Украсил он и закидал навозом?
Мне безразлично мненье мужиков:
Я — бюргерша!
А я — потомок гезов!
Я б сплел для бар, — возьми их всех чума, —
Пеньковый галстук, добрую петлю, бишь!
(плача)
Ты груб, ты варвар, ты сошел с ума, —
Ты бессердечен, ты меня не любишь!
6
Входит пастор.
Воззри, господь, на этот мирный дом.
В нем обитающие да спасутся!
Кто вы такой и что вам нужно в нем?
Смиренный раб из «Общества Иисуса».
Хочу я лучше знать своих гостей
И в них стараюсь пристальней вглядеться:
Из общества Иисуса на кресте
Или из общества Христа-младенца?
(удивленно)
Не всё ль равно?
Я разницу готов
Вам объяснить и справкой быть полезен:
Иисус родился в обществе скотов,
А умер в обществе головорезов.
Кощунствуешь, мой сын!
Святой отец!
На неразумного свой гнев умерьте!
(К Рембрандту)
Я умираю! Близок мой конец,
И он меня приготовляет к смерти.
(волнуясь)
Молчи о смерти! Ведь за каждый миг
Твоих страданий я бы трижды умер!
(К пастору)
Подите вон отсюда, злой старик!
Прости тебя создатель! Ты безумен.
(Уходит.)
7
Рембрандт подходит к Саскии.
Звезда моя! Любовь моя! Прости!
Я снова позабыл, что ты больная.
Отныне сердце я сожму в горсти
И буду кроток!
Я тебя не знаю!
Ты пастора прогнал.
Слащавый пес!
Не богохульствуй! Без того мне жутко!
Ты об Оранском пушкарям донес!
Не доносил! Клянусь, что это — шутка!
Ты скуп! Ты отказался мне купить
Кровать и зеркало! Теперь я знаю,
Что всех твоих дурных поступков нить
Приводит к Хендрике!
(обнимая ее)
Куплю, родная!
Мне кажется, я стал бы воровать,
Чтоб подарить своей прекрасной даме
И с бирюзовым пологом кровать
И зеркало в красивой черной раме!
Входит Людвиг.
Ну, вот и я. С деньгами худо, брат:
Я их наскреб не много.
Буду краток:
Я напишу тебе твоих солдат.
Увидишь Кука, — пусть несет задаток.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ«НОЧНОЙ ДОЗОР»
1
Комната первой картины. Посредине на мольберте картина «Ночной дозор»[51]. Рембрандт кладет на нее последние мазки. Флинк смотрит.
Еще коснусь кобальтом этих лент,
Чтоб выглядели банты серебристей, —
И всё.
Какой торжественный момент,
Когда последние удары кисти
По прихоти своей, как некий бог,
Кладет на холст искуснейший художник!
Не лучше он, чем тот, когда сапог
Несет на полку, сшив его, сапожник.
Груба, сдается вашему слуге,
Такая параллель, скажу открыто.
Умей увидеть и на сапоге
Божественный румянец колорита.
Как ты нашел, скажи не лебезя,
«Ночной дозор»?
Позвольте вас поздравить!
Так нравится, что и сказать нельзя!
Ведь вот беда: придется, значит, править!
Открывается дверь, и в комнату заглядывает продавец красок. Рембрандт обращается к нему.
А, старина! Ты что ж просунул нос,
А не войдешь?
Простите ради бога!
Я киноварь и зелень вам принес,
Французской синей раздобыл немного.
О, и французской!
Вы довольны?
Да.
(Берет палитру.)
Сейчас мы ею на палитру брызнем.
Попробуем ее. Тащи сюда
Все краски юности, все краски жизни!
(Указывает на картину.)
Как по тебе: удачен этот холст?
Продавец красок рассматривает картину.
Тут следует немножко тронуть алой,
А этот меч, пожалуй, слишком толст.
Толст, говоришь? Посмотрим. Да, пожалуй.
Берет кисть, исправляет указанные недостатки. Флинк пожимает плечами и уходит. Входит Хендрике. Рембрандт тщательно завешивает картину. Обращается к Хендрике.
Я к Саскии схожу. Когда придут
Рубаки эти, эти выпивохи,
Ты, Хендрике, будь непременно тут.
А как дела супруги вашей?
Плохи!
Уходит вместе с продавцом красок.
2
Хендрике вытирает мебель. Входит Баннинг Кук.
Итак, сегодня свой «Ночной дозор»
Рембрандт покажет нам. Он дома?
Вышел.
(осматривая ее)
Что за фигура! Что за чудный взор!
Ты у него служаночка, я слышал?
Стряпуха я.
Как этот ротик ал!
Как эта ножка грациозна, боже!
Подобных женщин я еще не знал,
Хотя немало за границей пожил!
(Хочет обнять Хендрике.)
Ну, поцелуй меня, душа моя,
Бутончик, пышка, розанчик!
(увертываясь)
Не троньте!
Ты, видно, недотрога. Ну, да я
И не таких обламывал на фронте!
(Вынимает монету.)
Вот, видишь гульден, девушка? Позволь, —
Его я спрячу за твоим корсажем.
(Снова хочет обнять Хендрике, но та опять вырывается.)
Подите прочь!
Да ты святая, что ль?
И ущипнуть не позволяет даже!
(Снова подходит к ней.)
Ты спуталась с Рембрандтом, я слыхал?
Он не дурак! Подобная фигура
Сулит такое счастье!..
(Вновь пытается обнять Хендрике, та дает ему пощечину.)
Вы нахал!
Ступайте вон!
А, ты дерешься, дура?!
Так я ж тебя!
Уйдите, шарлатан,
Не то я вам еще прибавлю малость!
3
Входит Сикс, в изумлении останавливается. Хендрике убегает.
Я вижу, вас колотят, капитан?
(смущенно)
Любезный Сикс! Вам это показалось!
(Оправляясь.)
Затронь меня какой-нибудь нахал!..
Какие сны нелепые вам снятся!
Я просто поскользнулся и упал,
Служанка же мне помогла подняться.
Я б из нее не за удар — за звук
Котлету сделал, не жалея трости!
(Гордо.)
Еще никто, не будь я Баннинг Кук,
Не бил меня, клянусь игрою в кости!
Оба усаживаются в кресла.
Что слышно?
Выучили назубок
Приветствие Рембрандту офицеры!
Не рано ли? Блестящ, но неглубок
Талант Рембрандта. Он не знает меры.
(подозрительно)
Вы видели картину?
Да, видал.
И мне за вас, признаться, стало стыдно.
(волнуясь)
А что: скандал?
Не то чтобы скандал,
Но уваженья к армии не видно.
Посередине черного холста
Весьма небрежно намалеван кто-то
В нелепой позе, длинный, как глиста,
С лицом, простите, полуидиота.
(испуганно)
Не я ли, черт возьми?
Как будто вы.
А впрочем, мне могло и показаться.
Жаль, я не слушал голоса молвы!
Чего и ждать от этого мерзавца?
От вас налево изображена
Уродливая шлюха или сводня,
И кажется, что вот сейчас она
Вас за ноги потащит в преисполню.
На поясе ее висит петух…
Петух?!
Петух, — не больше и не меньше!
В такую мог бы втрескаться пастух
И то лишь тот, что год не видел женщин.
Хотя б красавица, а то — урод!
Вам всем она, ну, разве по колена!
Канальство! Что подумает народ?
Что скажут девушки? Да тут измена!
А компоновка!
Я велел подряд
Нас всех построить. Что же компоновка?
Не то чтоб, скажем, смотр или парад,
А прямо свалка, прямо потасовка!
Баннинг Кук встает и смотрит на часы.
Теперь четыре только. До пяти
Я сбегаю в казарму и обратно.
Послушайте: сюда должны прийти
Мои ослы с приветствием Рембрандту.
Я умоляю вас не уходить,
И если я не встречу их, — как друга,
Прошу строжайше их предупредить,
Что тут нужны не похвалы, а ругань.
(Уходит.)
(вставая)
Да, надобно их встретить как-нибудь
И предварить, пока Рембрандта нету.
4
Входит Рембрандт.
Кровавый кашель разбивает грудь
У Саскии.
(небрежно)
Простуда, верно, это…
Держите выше голову в беде!
Врачам не верьте! Их слова — химеры!
(Беспокойно выглядывает в окно, идет к двери.)
Мне надо показаться кое-где,
Я вмиг вернусь.
Уходит в одну дверь. В это время в другую, маршируя, входят четырнадцать офицеров корпорации стрелков под командой лейтенанта.
А вот и офицеры!
Ну, значит, все, кто приглашен, сошлись.
А где ж почтенный Кук, вояка жирный?
Ать-два! Ать-два! Равняйся! Становись!
В шеренгу стройся! Офицеры, смирно!
Стрелки выстраиваются в шеренгу перед завешенной картиной.
(Обращается к Рембрандту)
Он должен был в казарму к нам зайти
И привести стрелков на этот праздник,
Но, видимо, в харчевню по пути
Забрался горло промочить проказник
И там застрял. Да это ничего!
Я, как дежурный по полкам и ротам,
Сам открываю наше торжество.
Приветствие разучено по нотам!
Извольте слушать, господин Рембрандт.
(Поворачивается к стрелкам)
Стрелки, вниманье! Деккер, не картавить!
(Дирижирует.)
(хором)
Прекрасная! Картина! Лейтенант!
Позвольте! Нам! Художника! Поздравить!
Но он еще завешен, ваш портрет,
Вы восторгались, так сказать, заочно.
Вы видели картину?
Никак нет!
И вам она понравилась?
Так точно!
5
Рембрандт подходит к картине и открывает ее. Все толпятся вокруг. Вбегает Баннинг Кук.
(к лейтенанту)
А я бежал за вами по пятам!
Вас Сикс предупредил хоть на словах-то?
Действительно, картина, капитан,
Божественна!
Семь суток гауптвахты!
Но вы велели нам хвалить ее
И живописца что есть мочи славить
За этот холст…
На сутки под ружье!
Стрелки, молчать! Приветствие отставить!
Что это с вами приключилось, кум?
Чего вы вдруг взъерошили щетину?
Прошу полегче, господин пачкун!
Вы написали мерзкую картину!
Да ну?
Чтоб так изобразить меня,
Как тут я вышел, надо быть невежей!
Тут непохож всего один синяк,
Да ведь и он у вас как будто свежий.
Здесь у Клааса — сено в бороде!
А Ян — кривой!
Вам на нос села муха!
Входят Флинк и Фабрициус.
Где пышность тут? Я спрашиваю, где
Субординация? А потаскуха,
Что семенит, кривляясь, между ног
Растерянных уродов в этой куче?
Ужели б честный офицер не мог
Себе найти красавицу получше?
А колорит? Да это же конфуз!
Да, колоритец черноват, учитель.
В картине есть и несомненный плюс.
Какой?
А тот, что вы на ней молчите.
Нет, я тут, честно говоря, не франт!
Мои манжеты словно из муслина,
А не из шелка.
Браво, лейтенант!
Хоть под конец ты вспомнил дисциплину!
(К Рембрандту)
Картина ваша, сударь, клевета
На армию, чей стяг в боях прославлен.
Я думаю, что это неспроста,
И я вопрос, где надобно, поставлю!
Пускай рассмотрят ваш «Ночной дозор»
И сделают необходимый вывод.
(К стрелкам)
Позор ему, стрелки!
(хором)
Позор! Позор!
(к Баннингу Куку, указывая на стрелков)
Пусть эти безнадежны, ну, а вы вот
Скажите: что от прямоты войны
У вас осталось? Проданные шпаги?
Широкие атласные штаны?
Воротники из золотой бумаги?
Входит Сикс и вслушивается в речь Рембрандта.
Нет, Баннинг Кук! Кому-кому, а вам
Корить меня предательством негоже!
Хотите знать, какими я бы сам
Вас написал, чтоб были вы похожи?
Оранскому несущими ключи
От города…
Ни слова!
На коленях
Перед его высочеством…
Молчи!
Берущими от принца бочку денег!
Прохвостами без чести и стыда,
Торгующими родиной украдкой…
Выступает Сикс.
Вы расшумелись. Тише, господа.
Как бургомистр, я требую порядка.
Рембрандт отходит от стрелков и подходит к Сиксу.
В штыки встречает бедный мой талант
Толпа вояк, до этого немая.
Что с ними?
Право, господин Рембрандт,
Я их решительно не понимаю.
6
Входит Людвиг.
Я, видно, опоздал на торжество?
(яростно)
Пускай пираты вздернут вас на стеньгу,
Мошенник вы, за это сватовство!
Давайте нам обратно наши деньги!
(испуганно)
Но что случилось, именем Христа?
То, жулик вы от головы до пяток,
Что этого бездарного холста
Мы не возьмем! Верните нам задаток!
Холст неудачен? Ну и чудаки!
Сейчас и взбеленились! Так и пышут!
Любезный Кук! Да это пустяки!
Рембрандт его вторично перепишет.
(К Рембрандту)
Неправда ли?
Нет, не перепишу.
Как пес хвостом, я кистью не виляю.
Ну, не дури! Ведь я тебя прошу!
И не проси.
Рембрандт, я умоляю!
Ну, согласись! Не будь упрямцем, брат!
Сам посуди не выложить на стол же
Флорины им? Одумайся, Рембрандт!
Не будем ссориться. Ведь ты мне должен.
Торгуй сельдями, в бочке их соля;
Не продаются кисть, перо и лира.
(кричит)
Тогда я взыскиваю векселя
И без штанов пущу тебя по миру!
Я знал, что это у тебя в уме,
И ожидал уловки самой низкой.
Ты насидишься в долговой тюрьме!
(Вынимает из кармана расписку Рембрандта.)
Не забывайся! Вот твоя расписка!
К нему подходит Сикс, берет его под руку, отводит в сторону.
(тихо)
Остепенитесь. Кто же так орет?
«Штаны»… «Тюрьма»… Что за язык
суконный?
Тут надо делу дать законный ход.
Вы понимаете меня? За-кон-ный.
Вместе уходят.
7
К Рембрандту подходит Флинк.
Учитель мой, я был у Тюльпа. Он
Рекомендует мне начать леченье.
Ты что, объелся?
Нет, но принужден
У вас на время прекратить ученье.
Куда ты гнешь, я что-то не пойму?
(бормочет)
Деньжонок мало… слабое здоровье…
Письмо от папеньки… У вас в дому
И я, представьте, начал кашлять кровью…
Увы, я вынужден покинуть вас…
Не прогневитесь, умоляю слезно…
Ах, ты бежишь? Ну, что же: в добрый час!
Беги сынок, беги, пока не поздно!
Мы — разные…
Флинк уходит.
(к Фабрициусу)
А ты-то что молчишь?
Ведь и тебя, наверно, ужас гонит?
Спасайся вплавь, как судовая мышь
Спасается, когда фрегат затонет.
Ты тоже болен? Говори же! Ну?
Я не уйду, хозяин. Я без лести.
Как ракушка, приставшая ко дну,
Я затону с моим фрегатом вместе.
С криком вбегает Хендрике.
(к ней)
А ты зачем врываешься, крича?
И без того собранье наше бурно.
Чего тебе?
(кричит)
Врача сюда, врача!
Скорей врача! Хозяйке очень дурно!
Рембрандт убегает из комнаты.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ ЗЕМЛЯ УЦ[52]
1
Мастерская Рембрандта. Хендрике стирает белье. Входит пастор.
Благословите, пастор!
(благословляя)
Я, сестра,
Пришел потолковать с тобой и с мужем.
С хозяином? А он еще с утра
Ушел из дому.
Жалко. Он мне нужен.
Я всё, что вы велите, передам
Рембрандту, пастор. Я его служанка.
Не лги, дитя. Ведь целый Амстердам
Твердит, что ты — Рембрандта содержанка.
На нас клевещут злые языки.
Нас оболгали недруги во многом.
Грешно, сестра моя, втирать очки
Посреднику между собой и богом.
Спаси меня господь от этой лжи!
Ты посещаешь храм господень?
Часто.
Ты веришь в бога?
Верю.
Так скажи;
С ван Рейном ты сожительствуешь?
Пастор!..
Дитя, не отпирайся наконец.
Сознайся лучше, что сошлась с Рембрандтом.
(потупясь)
Он одинок. Он год уже вдовец.
А ты — девица?
Я — вдова сержанта.
До слуха моего дошло, что вы
Погрязли оба в гибельном разврате.
(волнуясь)
Не верьте, пастор, голосу молвы:
Я помогла вдовцу в его утрате!
Допустим, дочь моя, что это так.
Мужчина овдовел, а ты и рада!
Но церковью не освященный брак
Всё ж есть разврат, ведущий в лоно ада.
Да грех ли — помощь?
Я тебя прерву.
Скажи во имя вечного спасенья:
Ты с ним живешь как с мужем?
Да… живу…
Тогда прийди в общину в воскресенье.
Зачем?
(грозно)
Молись, распутница, творцу!
За любострастие с чужим мужчиной
Тебя зовет, как блудную овцу,
На строгий суд церковная община!
(плача)
Уж если беды, так со всех сторон!
За горем горе! Господи, за что же?
А чтоб сильней почувствовал и он
Удар карающей десницы божьей,—
Ты передашь ему мое письмо.
(Дает Хендрике письмо.)
И для него в общину вызов это.
(плача)
Недаром он вчера разбил трюмо.
Я говорила: скверная примета!
Пастор уходит.
2
Входит Рембрандт.
Ты плачешь, Стоффельс?
(вытирая слезы)
Что вы, сударь! Нет.
Я вижу: плачешь!
Может быть… Немножко…
О чем же ты?
Глаза мне режет свет,
Что с набережной падает в окошко…
Да это вздор! Хотите, барин, есть?
(Вынимает из печи кушанья.)
Вот колбаса с подливкою капустной,
Здесь пирожки, тут суп со спаржей есть.
Нет… Мне сегодня почему-то грустно.
Ты помнишь, как хозяйка умерла
И как в гробу лежала в платье бальном,
Как амстердамские колокола
Над поездом звонили погребальным,
И как она любила этот дом
С уютным садом, с тихим бельэтажем,
Как в катафалке, под уздцы ведом,
Шел черный конь, украшенный плюмажем,
Как нищие за белым гробом шли,
А в нем желтел ее невинный профиль,
И как на Зюдерзее[53] корабли
Прощались с ней… Ты снова плачешь, Стоффельс?
Нет, сударь, нет!
А всё же я сильней,
Чем даже смерть!
Вы фантазер, мой барин.
Моя палитра властвует над ней!
Ей не свалить меня одним ударом!
Я Саскию нанес на полотно,
И пусть, сбирая урожай обильный,
Смерть скосит десять поколений, но
Она зубами лязгает бессильно.
Не раз минует чистый образ тот,
То полотно, что, как письмо в конверте,
К потомкам отдаленнейшим дойдет
И тронет их. Да, я сильнее смерти!
Грешно так думать.
(берет со стола раковину и подносит к уху Хендрике)
Вслушайся на миг,
Как в этой раковине гул прибоя
Еще гремит, хотя прибой утих!..
Опять ты плачешь, Стоффельс? Что с тобою?
Ах, у меня на сердце тяжело!
Всё от «дурной приметы»? Ты всё та же!
Вас полюбив, я причинила зло
Покойнице, и бог меня накажет.
За что? Ты скрасила мое вдовство,
Подруги лучше не могу желать я.
Ты, чтоб не трогать скарба моего,
Шла продавать свои чепцы и платья,
Оберегала мой покой и честь
И Титусу за мать бывала часто.
Я всем тебе обязан…
Барин, здесь
Письмо для вас принес недавно пастор
И строго-настрого велел мне, чтоб
В приход явилась я на суд общины.
(Передает ему письмо.)
Вот вам письмо.
Ах, снова этот поп!
Так вот в чем горьких слез твоих причина!
Сейчас посмотрим, что он пишет тут.
(Читает.)
«Написано в четверг седмицы чистой.
Художника Рембрандта прибыть в суд
Зовет община братьев-кальвинистов.
Зане, не будучи супругом ей,
Художник этот, с дьяволом условясь,
Живет в бесстыдном блуде со своей
Служанкой Хендрике, прозваньем Стоффельс,
И, вопреки заветам древних книг,
В своей гордыне демонской возвысясь,
Писать дерзает образы святых
С евреев нищих оный живописец.
В его картинах благочестья нет,
Понеже нет благообразья в типе
Натурщиков. Пример тому — портрет
Иосифа, бегущего в Египет.
Он, осквернив святое ремесло,
Ответить должен». Подпись иерея,
Печать общины, месяц и число…
Они и были нищие евреи!
Кто б в этих плотниках да рыбаках
Узнал изнеженных святых Фьезоле?[54]
Они ходили в грубых башмаках,
И на руках у них цвели мозоли.
Пускай понять Италию я мог,
Но подражать ей не учился сроду:
Что скажет щуплый итальянский бог
Веселому фламандскому народу?..
Я не подсуден этому суду
И не явлюсь. Да и тебе не надо
Ходить туда.
Нет, сударь, я пойду.
Зачем?
Меня пугают муки ада.
Рембрандт садится рядом с Хендрике и обнимает ее.
Ну полно, успокойся, не дрожи!
Пускай враги идут сюда гурьбою!
Что могут все святоши и ханжи,
Все лицемеры сделать нам с тобою?
О барин, очень многое!
А я
Лишь посмеюсь над их вознею жалкой!
(Вынимает из шкафа богатые женские одежды.)
Ты хочешь быть принцессой, жизнь моя?
Я не принцесса, сударь. Я — служанка.
(подавая ей одежды)
Вот кашемировые ткани. Тут
С брильянтом диадема. Здесь кораллы.
Надень-ка их. Кораллы подойдут
К твоим губам, что так бессмертно алы!
(Одевает ее.)
Примерь накидку с бахромой густой.
На пальчики, что чистили картофель,
Я перстенек надену золотой.
(Одев Хендрике, повертывает ее к свету)
Ты не служанка, ты принцесса, Стоффельс.
(Любуется ею.)
Как ты нежна, смугла и горяча!
Как царственно блистает взор твой синий!
Я, барин, только дочка трубача!
Молчи! Я напишу тебя богиней!
Так напишу, что будут влюблены
В тебя цари и принцы!
Что вы! Принцы!
Пускай они в порфирах рождены,
Они не стоят твоего мизинца!
Я и себя у твоего плеча
Изображу…
Я неровня вам, барин!
Сын мельника и дочка трубача, —
Клянусь палитрой, — неплохая пара!..
Ну, не ходи в общину!
Нет, пойду.
(смотрит в окно)
Кто к нам идет? Я что-то плохо вижу.
(испуганно)
Ах, сударь, вы накликали беду!
Наш бургомистр, посредник ваш бесстыжий,
Толпа людей, какой-то молодец
В судейской форме, в шапочке юриста,
Пять стражников, подводы и писец,
И впереди других — судебный пристав.
3
Входят Сикс, Людвиг, судебный пристав, писец, стражники; горожане.
Кто тут Рембрандт ван Рейн, художник?
Я.
В согласии с указом магистрата
Вас выселить из вашего жилья
Явились мы.
Нежданная утрата!
Всю движимость, какая есть у вас,
Мы распродать должны.
За что так жестко,
Нельзя ль узнать?
Об этом был указ
Глашатаем прочтен на перекрестках.
Извольте выслушать его и вы.
(К писцу)
Писец! Начните, если вы готовы.
(читает)
«На основании второй главы,
А именно — параграфа шестого
Законов наших, суд и магистрат
Решили дело, в коем…»
Что за бредни!
«…ответчиком является Рембрандт,
А в иске просит Людвиг Дирк, посредник.
Нотарьус доложил суть дела их:
Дирк, будучи Рембрандту другом близким,
Ссудил сто двадцать тысяч золотых
Последнему (предъявлена расписка)».
Сто двадцать тысяч! Людвиг, ты в уме?!
Вы мне читать мешаете!.. «Ответчик,
Истцом предупрежденный о тюрьме,
Сказал ему, что расплатиться нечем.
Суд порешил: в уплату иска — дом
Ответчика с усадьбой семь на десять,
А также всё, что в нем или при нем,
Отдать истцу, их тяжбу зрело взвесив».
(Свертывает указ. К Рембрандту)
Ну, вот и всё. Ты понял наконец?
Так выметайся! Нечего коситься!
Позвольте, сударь. Если вы — писец,
То, следовательно, супруга ваша — псица.
Уж где тут помнить совесть или честь!
Но суть не в этом… Я теряю разум!..
Где ж справедливость?.. Людвиг, это месть?..
Кто подписался под таким указом?
(к писцу)
Вы не дочли указ. А я всегда
Велю закон блюсти как можно строже.
Тут дальше речь про этого жида,
А про Рембрандта нет.
Извольте всё же
Дочесть указ уж потому хотя,
Что прозвучала тут о мести фраза.
Пускай ответчик, подписи прочтя,
Не заподозрит подлинность указа.
Что ж, ваша милость, я могу прочесть.
(Читает.)
«До всех, кто верует, во имя бога,
Об отлучении Спинозы весть
Хоральная доводит синагога:
Израиля врагами научен,
Закон колеблет еретик Спиноза,
А потому да будет вынут он
Из тела иудейства, как заноза!»
Барух Спиноза! Ба! Натурщик мой!
«Пусть голодом язвим и мучим страхом,
Бездомен будет летом и зимой
Вероотступник этот, этот ахер[55],
И отлучен, и погружен во тьму,
И, как евреи из страны Мицраим[56],
Везде гоним. Проклятие ему
Изрек раввин Манассе бен-Израиль.
Пусть, на людей поднять не в силах глаз,
В лесах скрывается, подобно зверю.
В осведомленье граждан сей указ
Составлен и подписан…»
4
Верю, верю!
Поди не верь, коль даже бургомистр
Любуется, как в цирке на балконе,
Моей бедой.
Ваш вывод слишком быстр;
Я охраняю вас от беззаконий.
От беззаконий? Что ж тогда закон?
Ведь дело то, что сделал Людвиг, — низко!
Истец ваш действовал по форме: он
Сбор оплатил и предъявил расписку.
Поддельную!
Что делать, мой Рембрандт!
По чести, я помочь вам прямо жажду!
Но я не бог. Я только бюрократ,
Как правильно сказали вы однажды.
Теперь мне всё понятно: это месть
За принца, за сторожевую башню!
Я к вам, — тому моя порукой честь, —
Настроен с благосклонностью всегдашней.
Припомните: я вас предупреждал,
Я говорил, быть может даже резко,
Что шутки ваши вызовут скандал.
Нет! Это вы подстроили в отместку!
Сикс пожимает плечами и отходит.
5
(к стражникам)
Тащите всё сюда, что в доме есть,
Мы здесь же и устроим распродажу.
Стражники расходятся по дому и начинают сносить в мастерскую вещи.
Вот бирюзовый бархат, ваша честь.
Вот шляпа с белым кружевным плюмажем.
Вот золотая цепь, да как длинна!
Берите всё, что только взять возможно!
Не бархат мне, а синь его нужна,
Не золото, а блеск его тревожный.
Входит Фабрициус. Стражники вносят кровать с голубым пологом и зеркало в черной раме.
Вот зеркало и скатерть со стола.
А вот кровать с альковом.
Это дело!
Я взял кровать.
Она на ней спала!
Я — зеркало!
Она в него глядела!
Вот занавес.
Я ларчик вам принес.
Взглянув на ларец, Рембрандт хватается за сердце.
Что с вами?
Душно… В сердце боль тупая…
А что в ларце?
Безделка: прядь волос.
(бросается к ларцу)
Отдайте мне…
Купите.
Покупаю.
(Роется в карманах, находит всего одну монету.)
Монета лишь…
(подавая ему еще одну)
Возьмите и мою.
А что тебе останется на ужин?
Позвольте! Я ларец не продаю.
Он мой теперь! Он самому мне нужен!
Отбирает ларец. Рембрандт идет за ним.
Отдай мне ларчик! Я тебя прошу!
Отдай во имя рая или ада!
Отдай! Я новый вексель подпишу!
Теперь мне векселей твоих не надо.
Рембрандт безнадежно отходит в сторону. Входит Флинк. Во все время его разговора с Рембрандтом стражники вносят в мастерскую новые вещи.
6
(мрачно)
Ну, как дела, почтенный хиромант?
Прошла у вас желудочная боль-то?
Не надо лучше, господин Рембрандт!
Я в мастерской у метра Миревольта.
Какой художник! Что за колорит!
Куда там к шуту всяким… староверам!
Под кистью метра полотно горит!
Не мудрено: французская манера!
Да, уж в какой трактирчик ни залезь,
Везде теперь поют французам оды.
Я слышал — и французская болезнь
Становится последним криком моды.
Флорины к метру льются в три ручья!
Поверите ль? Рекой текут заказы!
У Миревольта в студии и я
Набил карман, признаться, до отказа.
Мне у него на диво повезло,
А ведь от вас ушел в одной сорочке!
Я обнаглел и, всем чертям назло,
Посватался к его смазливой дочке.
И, видимо, придется вить гнездо
Да звать учителя любезным тестем.
Я к вам зашел гардины из Бордо
Приторговать в презент моей невесте.
Что ж, обратитесь к Людвигу.
(подходит к Флинку)
Осел!
Проваливай отсюда, чтоб ты высох!
Флинк убегает.
7
Вся обстановка дома Рембрандта и все его вещи снесены в мастерскую.
Ну, вот и всё.
Как всё? Еще не всё!
Еще осталось много!
(Роется в карманах.)
Где мой список?
Позвольте мне проверить!
Как назло,
В карман куда-то книжка завалилась…
(Вынимает записную книжку и читает.)
Тетрадь гравюр Гольбейна и Калло?
(проверяя)
Гравюры все на месте, ваша милость.
Медали?
Есть.
Шлем великана?
Есть.
А тот камзол, где бок немножко в сале?
Ага! Так вот зачем вы, ваша честь,
Покупки наши в книжечку списали!
Молчи!
(глядя на Рембрандта)
Камзол ответчиком надет.
Кораллы где? Накидка, что из пуха?
Кольцо?
Накидки и кораллов нет.
(узнавая эти вещи на Хендрике, срывает их с нее)
Ах, вот они! Разоблачайся, шлюха!
(схватывая ружье из наваленной на полу груды оружия)
Прочь от нее, иль я возьму ружье!
Ее подметки ты не стоишь даже.
(перехватывая ружье)
Здесь ничего нет твоего! Здесь всё мое!
Попробуй взять: в тюрьму пойдешь за кражу!
Ступай отсюда вон!
Хендрике снимает с себя надетые на нее Рембрандтом одежды, берет котелок и свечу в подсвечнике, кладет их в мешок, завязывает веревкой.
Сейчас… сейчас…
Мы только котелок, где пищу варим,
Возьмем с собой, и если гонят нас,
То мы уходим… Не сердитесь, барин…
Ни щепки брать не позволяю я!
Да это, сударь, свечечка… веревка…
Моя веревка, и свеча моя,
И мой мешок! Не смей их брать, воровка!
Оставь подсвечник: он посеребрен!
И этот котелок для варки пищи
Поставь на место! Выметайся вон
Отсюда, девка! Твой хозяин — нищий!
Пойдем, старуха.
Да, ступай плясать
И петь в харчевнях, грубая скотина!
(задумчиво)
Теперь я Иова начну писать.
(не расслышав)
Что, что писать? Доносы?
Нет, картину.
Я, Людвиг, ухожу. Но берегись:
Я так тебя ославлю, что покуда
Земля стоит и существует высь,
Все будут говорить, что ты — Иуда,
Разбойник подлый…
Я вас перебью:
Когда ответчик делом недоволен,
В его правах претензию свою
Здесь изложить — в судебном протоколе.
(Протягивает Рембрандту протокол.)
Ну что ж, пиши. Мой почерк груб и куц,
А ты и подлость выведешь красиво.
(Диктует.)
«Жил человек в земле восточной Уц,
И было имя человеку — Иов».
КАРТИНА ПЯТАЯНА «КАНАЛЕ РОЗ»
1
Комната с убогой обстановкой в гостинице. На стене висит этюд «Туша вола». Постаревший Рембрандт сидит перед мольбертом с недоконченным автопортретом. На постели лежит красный тюльпан.
Подходит ночь, а Хендрике всё нет.
Как в этой комнате темнеет быстро!..
Почти окончен мой автопортрет
Уж я не ждал, что вдохновенья искра
Блеснет во тьме, что творчество придет
Согреть меня в беде и в униженье…
(Протирает глаза)
Недолго поработал я — и вот
Уже глазницы разъедает жженье
Да, надобно спешить. В конце концов
Мне пятьдесят. Не маленькая мера.
Глаза мои повязкою слепцов
Завяжет скоро, как глаза Гомера,
Чертовка старость, заслонив простор,
Седую рябь каналов и бассейнов…
В дверь стучат.
Войдите, если вы не кредитор.
Входит принц.
Я в мастерской великого ван Рейна?
(удивленно)
Да, сударь мой, вы у него.
Ага!
Он тут, кудесник из волшебной сказки!..
Скажи, мой друг: ты у него слуга?
Да. Мою кисти, растираю краски.
Так доложи ему: издалека
Приехавший наследный принц Тосканы
Приема ждет.
Не выйдет он, пока
Не завершит последними мазками
Картины новой.
Что ж, я подожду.
(Садится на стул.)
Смешны названья улиц в Амстердаме!
Я на «Канале роз»[57], мечтал, найду
Дворец Рембрандта с пышными садами!
Ведь говорят, что он богач и франт,
А здесь всего кривых домишек груда.
Как он попал сюда?
Чудит Рембрандт,
И бедность — новая его причуда.
Его роскошный дом на Бреедстрат
Спит, окруженный парком заповедным,
А он живет в лачуге.
Как я рад,
Что он всего лишь притворился бедным!
В талантливых людей из нищеты
Не очень склонен верить я, признаться.
Я убежден, что если гений ты,
То ты добьешься славы и богатства.
Ну, это как сказать!
Постой, постой!
Лакею с принцем спорить не пристало.
(Дает Рембрандту золотой.)
Возьми-ка лучше этот золотой
И постарайся, неучтивый малый,
Чтоб твой патрон был не такой педант:
Ведь знатность чтить обязан даже гений.
Мне скучно ждать!
Принц! Это я — Рембрандт!
(пораженный, встает)
Сеньор профессор! Сотня извинений!
Я потрясен! Нет, я безумно рад!
Но извините… право, мне неловко:
Что значит этот странный маскарад?
(Указывает на обстановку комнаты.)
А то, что я вживаюсь в обстановку,
Чтоб Иова писать. Мои друзья
Для антуража сняли эту келью.
Четвертый месяц по Европе я
С образовательной слоняюсь целью.
В столицах мира осмотрев не раз
Дворцы, притоны, церкви и лицеи,
Я наконец, чтобы увидеть вас,
Явился в Северную Веницею[58].
«Учись! — велел мне строгий мой отец. —
Диковинки, — сказал он, — огляди ты».
Я в Льеже видел синий огурец,
В Марселе — шимпанзе гермафродита,
Я в Риме туфлю папы целовал,
А в Лондоне обедал в клубе лысых…
(садится за мольберт и начинает что-то подрисовывать в автопортрете)
А я-то в качестве кого попал,
Меж огурцов и туфлей, в этот список?
Сеньор профессор! Ваш талант высок,
Как горная вершина Santa Cristi[59].
Я умоляю: хоть один мазок
Божественной, бессмертной вашей кисти!
Я вывез из Московии кота,
А из Парижа — серию открыток
Для холостых…
(про себя)
Я знал, что неспроста
Явился этот вертопрах. Он прыток
И нагловат. А я сегодня зол!
Так подожди ж!
(Берет кисть и вытирает ее о камзол принца.)
(в ужасе)
Маэстро! Вы в уме ли?
Зачем вы пачкаете мой камзол?
Дарю мазок, что вы иметь хотели.
Я о своем портрете вас прошу,
А вы буквально поняли!..
Дружище!
Мне очень жаль: я принцев не пишу.
Но почему?
Я живописец нищих.
Вы шутите!
Нисколько. Вы из лож
Видали королевских фавориток,
Вы видели, как море высек дож,
Как кровь Христа у капуцинов бритых
Кипит, в бутылку ими налита.
А нищету вы видели?
Ни разу.
(показывая вокруг)
Так посмотрите: это — нищета.
Я убежден, что шутка — ваша фраза.
2
Входит кредитор.
Вы мне должок вернете, господин?
Немного позже. Денег нет, папаша.
У вас, Рембрандт, всегда ответ один!
Я больше ждать не в силах, воля ваша.
А вот, отец, поправятся дела —
И потекут червонцы, как водица.
(про себя)
Возьму в счет долга хоть «Этюд вола».
На вывеску, пожалуй, пригодится.
Снимает этюд со стены и уходит. Вслед за кредитором к двери идет принц.
Куда же вы, мой просвещенный друг?
Ведь вас отправил ваш папаша строгий
Учиться жить?
(сухо)
Пардон, мне недосуг.
(открывая перед ним дверь)
Вам недосуг? Так скатертью дорога!
Принц уходит.
3
Входит Хендрике со свечой в руках.
Однако же долгонько за свечой
Ходила ты в плавучую лавчонку!
Простите, сударь, грех невольный мой.
Какой тут грех! Ты, Стоффельс, не девчонка.
Мы выросли из тех прекрасных лет,
Когда ходить за юбкой нас учили…
(Обнимает ее.)
Опять была на покаянье?
(уклоняется от его объятий)
Нет.
Ты нынче что-то немногоречива
И нелюдима сделалась с тех пор,
Как этот поп лишил тебя причастья.
Вас тяготит ужасный мой позор,
И я вам приношу одно несчастье,
Я это знаю и уйду от вас.
Не покидай меня в моей пустыне!
Нет Саскии, и Титус мой угас…
Зато господь вас, барин, не покинет.
На что мне он! Когда б не ты со мной,
Я умер бы, больной, гонимый, нищий.
А ты, открыв торговлю стариной,
Взяла меня, дала мне кров и пищу,
И труд, и жизнь…
Нет, сударь, я уйду.
Опять всё то же! Но сознайся: чем я
Не мил тебе?
Я приношу беду.
На мне лежит проклятье отлученья.
Заладила! Послушай: я не врал
Тебе ни разу, а живем мы — годы.
Так вот, клянусь: чем больше я терял,
Тем больше я имел.
Чего?
Свободы!
(Снова обнимает Хендрике.)
Не уходи! Я буду одинок!
Так одинок, как труп на шумной тризне!
(торжественно)
Примите же страдальческий венок, —
Сей тяжкий ключ блаженства вечной жизни.
Ах, как тебя сломили эти псы!
Не нервничай. Забудь про всё, что было.
Погладь мои солдатские усы,
Как ты когда-то гладить их любила.
Прижмись покрепче к моему плечу.
Долой врагов с их клеветою мутной!
Сейчас, родная, я зажгу свечу.
(Зажигает.)
Смотри, голубка, как у нас уютно.
Какой уют? Всего лишь — нищета!
В иных дворцах мне было боле сиро.
(Целует Хендрике.)
Ведь очертанья маленького рта
Волнуют слаще всех сокровищ мира!
(вырываясь)
Не надо, барин! Ради всех святых!
Мне запретили это!
Ах, иуды!
Дитя мое, как ты боишься их!..
Ну, ладно. Успокойся. Я не буду.
(Отходит от Хендрике.)
Да, кстати, Стоффельс: наши чудаки
В гостиных вводят на тюльпаны моду.
Тюльпанами забили парники,
Тюльпанами забили огороды.
Я тоже для тебя купил один,
Хоть мне сдается, — роза благородней.
(Берет с постели тюльпан и подносит Хендрике.)
Смотри, какой нарядный господин!
Совсем как принц, что приходил сегодня.
Как лепестки он пышно распростер
И весь дрожит, как розовое знамя.
(Любуется тюльпаном.)
Он на костер походит…
(в ужасе)
На костер?!
Ну да: на пламя… Что с тобой?
На пламя?!
(Бросается к двери.)
(удерживая ее)
Куда же ты!.. Любовь моя!.. Сестра!..
Мы выбросим его… Другим подарим…
(вырываясь)
Простите, сударь!.. Я боюсь костра!..
Я ухожу от вас!.. Прощайте, барин!
(Убегает.)
4
Рембрандт, обессиленный, садится. Входит продавец красок.
Я к вам не вовремя?
Нет, нет… садись…
Я рад потолковать с единоверцем…
(Растирает рукою грудь.)
Как вы бледны! Вы вовсе извелись!
Так. Пустяки. Немножко болен. Сердце.
(подает ему пакет)
Вот, сударь, краски вам.
Я гол и бос,
Чем мне платить?
Оставьте, ради бога!
Я сепию и сажу вам принес,
Да жженой кости раздобыл немного…
Ага, — и жженой!
Вы довольны?
Да.
А светлых нет, хоть у других проверьте.
Их мне не надобно. Тащи сюда
Все краски старости, все краски смерти.
КАРТИНА ШЕСТАЯВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
1
Комната Рембрандта в гостинице. Вечер. На стенах портреты Саскии, Хендрике, Титуса. Входит Флинк, осматривается.
Вот это мастерская! Прямо смех!
Лохмотья, ветошь, грязные стаканы…
А всё ж Рембрандту, одному из всех,
Нанес визит наследный принц Тосканы.
Не пожалею про заклад руки,
Что это — признак близкого успеха,
И, значит, вновь к нему в ученики
Втереться надо мне, других объехав,
Да что-то долго нету старика!
Придется мне, пожалуй, через сутки
Наведаться вторично, а пока
Неплохо бы сыграть такую шутку.
(Берет кисть и рисует на полу монету.)
Вот нарисую золотой флорин
Здесь на полу и дам скорее тягу.
Воображаю, как, подвох открыв,
Рассердится подслеповатый скряга!
2
За дверью слышны шаги. Флинк прячется под кровать. Входит Рембрандт.
Весь город обошел, а что за толк?
Лишь так устал, что сердце бьет, как молот.
Никто, Рембрандт, тебе не верит в долг,
Четвертый день твой собеседник — голод.
Как быть тебе?
(Замечает нарисованную на полу монету.)
Однако же постой!
Я, видно, брежу: не флорин ли это?
Мне повезло! На этот золотой
Я холст куплю для нового портрета.
(Хочет поднять монету и видит, что она нарисована.)
Так это шутка? Кто ж ко мне проник
И разыграл такую злую шутку?
Ах, если б знал безжалостный шутник,
Как мне сегодня тягостно и жутко!
Я одинок и болен, слаб и сир,
Глаза не видят, сердце жить устало.
(Подходит к окну, смотрит на город.)
Спят небеса. Спит равнодушный мир,
Спит Амстердам на ста своих каналах.
Мой Амстердам! Мне без него и дня
Прожить невмочь! Тут на любом канале
Мне каждый мостик близок! Тут меня
Любили, ненавидели и гнали.
Плывущих лодок дремлют огоньки,
Часы на башне полночь бьют в дремоте,
Спят бюргеры, надвинув колпаки,
Спят нищие, закутавшись в лохмотья.
Ночных мышей скребущий, робкий звук
Один тревожит тишь убогой кельи.
Спит хитрый Сикс и громогласный Кук,
И демоны стоят над их постелью.
Я одинок: спит Саския в гробу,
Спит рядом с нею Титус на кладбище,
И, ожидая ангела трубу,
Спит Хендрике в своей могиле нищей.
Над спящими колокола звенят,
Звезда в ночи падучий след свой чертит…
Лишь я не сплю… Но вот уж и меня
Забрала сладкая зевота смерти.
(Подходит к портретам и обращается к ним)
Родные тени! Заклинаю вас
Моей любовью — золотым оружьем:
Сойдитесь в этот одинокий час
Ко мне, живому, на прощальный ужин!
(Ставит портрет Саскии на стул у стола.)
Ты, Саския, на Стоффельс не сердись,
Не мучь ее ревнивыми словами.
(Ставит портрет Хендрике на другой стул.)
Ты, Хендрике, с хозяйкой помирись
И рядом сядь. Да будет мир меж вами!
(Ставит портрет Титуса между ними.)
Я, Титус, место и тебе нашел!
Сегодня мы невидимые брашна
Поставим тесно на широкий стол
И запируем весело!
(из-под кровати)
Мне страшно!
(заглядывая под кровать)
Там кто-то есть. Посмотрим, что за гусь.
Ах, это ты! Вылазь, трусливый олух!
Я до смерти покойников боюсь!
Учитель мой! Не надо звать за стол их!
(Вылезает.)
Спросонок ты иль вовсе во хмелю
Попал сюда?
Простите… грех случился…
(указывая на рисунок флорина)
Монету ты нарисовал? Хвалю!
Ты хоть чему-нибудь да научился
У Миревольта.
Видит бог, — не я!
Во-первых, мне…
А в-третьих и четвертых,
Ты станешь врать, господь тебе судья!
Я вас прошу, не вызывайте мертвых!
(улыбаясь)
А надо бы! Не стану, так и быть…
Зачем пожаловал в мою обитель?
Я воротился, чтобы изучить
Секреты вашей техники, учитель.
А Миревольт?
Какой уж колорит
У Миревольта! И рисунок пресный!
А как о вас он грубо говорит!
Вот это мне совсем неинтересно.
Позвольте мне вопрос задать: у вас
Светлейший принц Тосканы был, я слышал?
Про эту честь из уст в уста рассказ
Идет по Амстердаму!
Был, да вышел.
Не понимаю, сударь, ничего.
Я указал ему, как говорится,
Где бог, а где порог: прогнал его.
Вы выгнали?!
Я выгнал.
Принца?!
Принца.
(Раздумывает.)
Ну, что ж! Пожалуй, я тебя приму.
Мне пригодятся двадцать пять флоринов.
(хватается за живот)
Ох, как вредит желудку моему
Ост-индская новинка — мандарины!
В чем дело, Флинк?
Схватило за живот!
(Про себя)
Вот влопался! Как мне сбежать отсюда?
(К Рембрандту)
И гнет, и режет, и кидает в пот!
Я к вам назавтра непременно буду,
А нынче болен.
Убирайся, пес,
Покуда я тебя не выгнал взашей.
3
Флинк убегает. Входит Фабрициус.
Кто был тут?
Флинк.
Он ног бы не унес, —
Застань меня здесь, — из мансарды нашей!
Фабрициус! Вот и конец пришел
Моей последней маленькой надежде…
(Хватается за сердце.)
Но что со мной? Мне так нехорошо
Еще ни разу не бывало прежде!
Кровь бьет в виски, густа и горяча.
В глазах желтеет, ноги холод студит…
(Падает на руки Фабрициуса, который несет его на постель.)
Вам нужно лечь. Я позову врача.
Невестку вашу позову…
(Выбегает в коридор и зовет.)
Эй, люди!
(лежит один на постели)
Ни дня, ни ночи. Черная дыра.
Как бьется сердце! Уж не смерть ли это?
Старик Рембрандт! Пришла твоя пора,
Пора последнего автопортрета.
Как в океан сливаются ручьи,
Так мы уходим в мир теней бесплотный.
(Обводит глазами комнату.)
Лишь вы, душеприказчики мои,
Мои эстампы, папки и полотна, —
Идите в будущее. В добрый час.
Возникшие из-под музейной пыли,
Откройте тем, кто будет после нас,
Как мы боролись, гибли и любили,
Чтоб грезы те, что нам живили дух,
До их сердец, пылая, долетели,
Чтобы в веках ни разу не потух
Живой и чистый пламень Прометея!
4
Входит пастор.
Меня поставил грозный судия
Посредником между тобой и небом.
Посредникам не очень верю я:
Один из них уже пустил без хлеба
Меня по миру.
Не кощунствуй. Ты
Собраться должен в дальнюю дорогу.
Покайся мне, и в нимбе чистоты,
Как блудный сын, ты возвратишься к богу.
Как будто не в чем. Я в труде ослеп,
Не убивал, не предавал, работал,
Любил, страдал и честно ел свой хлеб,
Обильно орошенный горьким потом.
Святая дева раны освежить
Придет в раю к твоей душе усталой.
Я старый гез. Я мельник. Я мужик.
Я весь пейзаж испорчу там, пожалуй.
Ты святотатствуешь! Как ты упал!
Ужель ты бога не боишься даже?
Уж не того ль, что сам я создавал
Из бычьей крови и голландской сажи?
Оставь меня. Пусть мой последний вздох
Спокойным будет…
(поднося к его лицу распятие с изображенным на нем Христом)
О грехах подумай!
(глядя на распятие)
Как плохо нарисован этот бог!
(Умирает.)
Войдите, люди. Этот грешник умер.
5
Входит хозяин гостиницы, Магдалина ван Лоо, Фабрициус, Мортейра, соседи.
Едва велел я постояльцу, чтоб
Он выбрался, — а он умри в отместку!
Да кто ж теперь ему закажет гроб?
Тут есть родные?
Я его невестка.
Ты и неси расходы похорон!
Коль хочешь, гробом я могу заняться.
Ах, батюшки! А сколько стоит он?
Пустое, дочка: гульденов пятнадцать.
Магдалина ван Лоо
Пятнадцать гульденов! Ведь вот дела!
Ах, сударь, всю мою досаду взвесьте:
Двух месяцев я с мужем не спала,
И вдруг — плати за похороны тестя!
Кто умер тут?
Бог знает кто. Рембрандт.
Не знать Рембрандта — это стыдно прямо!
Да это туз! Бумажный фабрикант!
Краса и гордость биржи Амстердама.
Комната наполняется людьми.
— Такой богач — и умер!
— Тс! Не плачь!
— Мы все в свой срок червям послужим пищей.
Одно мне странно: если он богач,
Как умер он в лачуге этой нищей?
Скажи, хозяин, толком наконец.
А то ошибка вышла тут, возможно:
Мертвец — Рембрандт ван Юлленшерн, купец?
Да вовсе нет: Рембрандт ван Рейн, художник.
Ах, живописец!
Ну? Я так и знал.
— Уж, верно, поздно.
— Не пора идти ли?
— Пойдем, пока через Большой канал
Рогатки на мосту не опустили.
Комната быстро пустеет. У трупа остаются Фабрициус и Мортейра. Мортейра подходит к Рембрандту и долго смотрит ему в лицо.
Лежит — и пальцем не пошевелит…
Да, многого его душа хотела!
А я слыхал, что ваш закон велит
На семь шагов не приближаться к телу.
На семь шагов? Ах да, на семь шагов…
Но он ведь жив. Талант еще ни разу
Не умирал. Скорей его врагов
Чуждаться надо, как больных проказой.
Он — живописец нищих, наш талант,
Пусть надорвался он, но, злу не внемля,
Он на плечах широких, как Атлант,
Намного выше поднял нашу землю.