ИЗ ПОЭЗИИ НАРОДОВ СССР
С АВАРСКОГО
Гамзат Цадаса
155. ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Всесильный сок лозы, бездушный, но живой,
Что старца превратит порою в плясуна,
Что валит с ног юнца с тяжелой головой, —
Давайте пить, друзья, но — чур — не допьяна!
Шипучий сок лозы, что связывает всех
Сидящих за столом, кто пьет его до дна,
Одним дарящий грусть, другим веселый смех, —
Давайте пить, друзья, но — чур — не допьяна!
Веселый сок лозы, чей нищим сладок вкус,
Чей запах богачам милей, чем их казна,
Чьей волей в храбреца преобразится трус, —
Давайте пить, друзья, но — чур — не допьяна!
Коварный сок лозы, который так хорош,
Когда желудок пуст, но тяжела мошна,
И плох, когда его не в меру перепьешь, —
Давайте пить, друзья, но — чур — не допьяна!
Могучий сок лозы, что трудно побороть,
Что совести порой бывает лишена,
Что вяжет нам язык, переполняя плоть, —
Давайте пить, друзья, — но — чур — не допьяна!
Бесстыдный сок лозы, что просится назад,
Когда утроба им у пьяницы полна,
Валящий наземь нас, мутящий ум и взгляд, —
Давайте пить, друзья, но — чур — не допьяна!
Желанный сок лозы, от века милый нам,
Могуществом своим известный издавна, —
На радость всем друзьям, на горе всем врагам
Давайте пить, друзья, но — чур — не допьяна!
156. С КЕМ ДРУЖИТЬ?
Не все друзья верны, — хвалить иных нельзя.
Когда твои дела прекрасны, на обед
Они к тебе толпой сбегутся, лебезя,
Когда ж карман дыряв, — глядишь, — их нет как нет!
Ты с книгою дружи, чьи щедрые листы
Ждут взгляда твоего. Она всегда верна.
Пусть ты богат, как хан, пусть без копейки ты, —
Не станет изменять, не подведет она!
Прилежнее склонись челом к страницам книг,
Где каждая строка мед мудрости таит.
Будь жаден к знаньям, сын! Знай: ты не всё постиг,
Лишь черпая из них, твой разум будет сыт.
Оружье это ты не выпускай из рук.
Брани его иль нет, — надежен друг такой.
В обиде на тебя не будет этот друг,
Хоть бросишь ты его, в сердцах махнув рукой.
Будь знанья кунаком. Богат его очаг,
Щедры его дары, густы его сады.
А ты — желанный гость в цветущих тех садах:
Иди и собирай румяные плоды!
Ты книге поверяй свои мечты и жизнь.
Знай: в сердце, не спросясь, врывается поэт.
Ты всем, что на душе, с поэзией делись:
В ее улыбке ты на всё найдешь ответ.
157. СТИХИ О ТЕПЛОЙ ЗИМЕ
Скажи: кого зима из близких погребла,
Что траура по нем доселе не сняла?
Еще ответь мне, чем зима огорчена,
Что слезы без конца ручьями льет она?
Вершины наших гор в туман убрав подчас,
Она на краткий срок оденет в шубы нас,
Но теплый ветерок разгонит тучи вмиг
И треплет полы шуб: скорей снимите их!
Из плачущих очей страдалицы-зимы
Бегут потоки слез на рыхлые холмы.
Уж занят кое-кто сохой да бороной,
Решив, что в январе запахло вдруг — весной.
А в прежние года, бывало, глянем мы, —
Белеет наш аул под буркою зимы!
Знать, нынче у нее весь вышел нашатырь
И нечем полудить бедняжке эту ширь…
Кто видел, чтоб зима довольною была
Весенним ветерком и ласкою тепла?
Кто слышал, чтоб она от власти отреклась,
Могуществом своим с весною поделясь?!.
С АЗЕРБАЙДЖАНСКОГО
Сулейман Рустам
158. НЕ БУДЬ ДВУЛИКИМ
Если прям твой путь,
Если цель честна,—
Одноликим будь.
Ведь душа — одна.
Любишь вешний свет,
А не зимний мрак,
Так следи, чтобы цвет
Роз не смял твой враг.
Гордый, в час беды
Не клонись к земле:
Всей земли плоды
На твоем столе!
Если прям твой путь,
Если цель честна,—
Одноликим будь.
Ведь душа — одна!
С АРМЯНСКОГО
Сармен
159. ТРОЕ
Послушай быль, — как пали трое
Друзей за честь родной страны:
Врагов громили три героя,
Кавказа грозные сыны.
Их меж собою дружбой братской
Связала грозная пора.
Был из долины Араратской
Один из трех друзей — Ара.
С Каспийского седого моря
Явился храбрый Абдулла.
В улыбке детской, в чистом взоре
Видна душа его была.
Шота пришел с высот Казбека.
Был ярок блеск его очей.
Так отражает в горных реках
Заря огонь своих лучей.
Запомни, друг: их было трое —
Ара, Шота и Абдулла,
Три смелых сердца, три героя,
Три нежных друга, три орла.
Спустилась ночь на поле боя…
Тьма… Вдалеке горит жилье…
Лежат у пушки три героя,
И каждый думает свое.
В час этот перед наступленьем
Картину вспомнил вдруг Ара:
Как дома, с дочкой на коленях,
Сидел он… Светлая пора!
Жена смеялась. Спали дети.
Шло стадо. Мерк заката цвет…
Ему казалось, что на свете
Счастливей человека нет!
Мечтой переносясь далече,
Припомнил смуглый Абдулла,
Как в дом к нему в последний вечер
Проститься мать его пришла.
Пускай огонь любви горячей
В глазах у матери горит, —
Она не ропщет и не плачет
И сыну твердо говорит:
«Сынок! Пусть острый меч твой реет
Летучей молнией в бою!
Будь смел, коль хочешь ты скорее
Опять увидеть мать свою!»
Меж ними, погружен в молчанье,
Лежит задумчивый Шота.
К далекому воспоминанью
Уносит юношу мечта:
Был в ту весну в алмазных росах
Кудрявый персиковый цвет.
Безмолвно опершись на посох,
Пастух Шота встречал рассвет.
Кето с улыбкою лукавой
Спускалась с горной высоты.
Пред нею расступились травы,
Дорогу дали ей цветы!
Шота в густой траве по пояс
Уселся с девушкой Кето.
И, на груди ее покоясь,
В тот день был счастлив как никто!
Они в то утро заключили
Союз любви между собой…
Чу! Автоматы застрочили:
Шли немцы. Начинался бой.
Близ рощи пушка их под вечер
На холм поставлена была.
С холма врагам готовят встречу
Ара, Шота и Абдулла.
Снаряды Абдулла подносит,
Прилежно целится Шота,
Ара огнем фашистов косит —
Все стали на свои места!
Врагов сметал их каждый выстрел.
Чернели трупы что ни шаг,
Но вновь стеною шли фашисты,
Всё ближе был свирепый враг.
«Друзья! — товарищам-героям
Отважный вымолвил Шота.—
Уж лучше смерть на поле боя,
Чем жизнь в цепях, под свист кнута!»
«Без страха глянем смерти в очи! —
Ответил смелый Абдулла. —
Те, кто погиб за край свой отчий, —
Живут! Бессмертны их дела!»
Сказавши это, за снарядом
Спешит отправиться смельчак.
Враг свирепеет. Пули градом
Шлет в трех героев злобный враг.
Ара назад случайно глянул,
И сердце горечь обожгла:
Обняв снаряд, смертельно ранен,
Лежал бесстрашный Абдулла.
Ара присел на землю рядом,
Поцеловал его в глаза.
И к пушке мчится со снарядом,
Ужасен в гневе, как гроза.
Глядит и видит: что же это?!
Враги наглеют неспроста:
Лежит убитый у лафета
Бесстрашный друг его Шота…
С глубокой горечью, всей грудью
Вздохнув о друге дорогом,
Ара остался у орудья
Лицом к лицу со злым врагом.
К нему носил он сам снаряды,
Потом прицеливался сам,
Сам говорил «Огонь!» — и градом
Снарядов бил по злым врагам.
Но вот Ара рукой нащупал
Последний в ящике снаряд, —
А к пушке через гору трупов
Бегут враги за рядом ряд!
Не взять ее врагам проклятым!
Ара лопату вмиг нашел
И землю рыхлую лопатой
Насыпал в орудийный ствол.
Врагов увидя пред собою,
Смельчак решает, что — пора,
И грозную царицу боя
Взрывает выстрелом Ара!..
Он сам был ранен, но в расплату
За смерть друзей, за край родной
Швырнул последнюю гранату
Фашистам под ноги герой.
Врагов немало горец смелый
Отправил той гранатой в ад.
Всё на пригорке онемело:
Фашисты кинулись назад.
Запомни, друг: их было трое —
Бесстрашных молодых друзей.
Жизнь положили три героя
Во славу родины своей.
С БАЛКАРСКОГО
Кайсын Кулиев
160. ВСЕГДА ГОРДИЛСЯ ТЕМ, ЧТО ГОРЕЦ Я!
Как старый горец любит свой Казбек,
Так я люблю все земли и края.
Но к родине привязанный навек,
Всегда гордился тем, что горец я.
Мне довелось из Волги пить не раз,
Ее красой душа была горда.
Но свой далекий, свой родной Кавказ
Я вспоминал повсюду и всегда.
Чуваш, дружа со мною от души,
Мне с табаком протягивал кисет.
Мне русые знакомы латыши:
Я, раненный, оставил крови след
На их земле, а друг мой умер там,
Склонясь к земле простреленным челом.
Жестокой битвы дым — по волосам
Полз у меня в окопе под Орлом.
Я по дорогам Севера бродил,
Любил простор и ширь его степей,
Хлеб дружбы ел и воду дружбы пил,
И все-таки всегда в душе моей
Блестел далекого Эльбруса снег,
Вздымались острые вершины скал.
Поднявший голову седой Казбек
Везде мне чудился, всегда сверкал.
Мне лапы сосен по душе пришлись,
Их смутный шум и свежая хвоя.
Я их люблю, но все-таки всю жизнь
Гордился тем, что вольный горец я!
Я видел пляски северных степей
И среди них прекрасные встречал,
Но твой, лезгинка, бешеный напев
Сильнее всех в моей душе звучал.
Как я люблю косматой бурки взлет,
И белый треугольник башлыка,
И стук копыт в горах, когда вперед
Уносит конь лихого седока!
Как горд я вами, милые края!..
Коварный враг, оставь свои мечты,
Что эту гордость потеряю я.
Нет! Жизнь скорее потеряешь ты.
161. ВЫНЕСЕМ!
Из черных дней войны, из пламени боев
Мы вынесем тебя и светлой и живой,
К своей родной земле нетленная любовь,
Как ты выносишь штык, кидаясь в смертный бой.
Мы вытерпим напор и голода и тьмы,
И как бы этот груз нам плечи ни нажал,—
Всё ж вынесем из битв свободу нашу мы,
Как горец из ножон выносит свой кинжал.
Мы вынесем любовь, и чистоту сердец,
И человечность ту, что вечно высока, —
Мы вынесем ее, как раненный боец
Выносит из беды флаг своего полка.
Да, вынесем. Тогда я заглянул в лицо
Бойцов, увидев, как зажаты губы их,
Я это прочитал в терпении бойцов
И в сдвинутых бровях полковников седых.
Из черных дней войны, из битвы огневой
Мы вынесем ее — ничто не сломит нас,—
Зажав разрывы ран, и светлой и живой,
Как знамя из огня выносят в битвы час!
162. ДЕДОВСКИЙ ДОМ
Валя в лесу дубовые стволы,
Дед на скале построил крепкий дом.
Теперь лишь груда пепла да гора золы
На этом месте. Дом сожжен врагом.
В изломанном саду — ни деревца,
Лишь обгорелая чернеет ель…
В том доме бабка родила отца,
Там мать мою качала колыбель.
В былые дни отец в расцвете сил
У горного козла спилил рога,
Пронзив его кинжалом, и прибил
Рога его к столбу близ очага.
Кавказец смотрит, сдерживая гнев,
На груду пепла. Дома больше нет.
Рога погибли, рухнули, сгорев,
Дубовые столбы, что ставил дед.
Сгорел тот снимок, на котором он
С кинжалом снят в черкеске у крыльца.
Висевшая в простенке меж окон,
Сгорела бурка моего отца…
Сгорел тот дом, в котором вырос ты,
Где мать певала песни для тебя,
Где ты лелеял юности мечты,
Где жил ты, вольность горскую любя.
И всё ж кой-что осталось: ты нашел
Котел, который под землей лежал.
Он закипит еще, родной котел,
На новом очаге… А вот кинжал
Торчит в земле. Ты вытащил его
Из обгоревших кожаных ножон.
Он почернел от дыма. Ничего!
Для мщения еще годится он!
Вдали Эльбруса ледяную тишь
Ласкает солнце, торопясь зайти,
И как тебе ни горько, ты молчишь,
С кинжала глаз не в силах отвести!
Кавказец! Ненависть твоя тверда,
Как сталь клинка, что выкован в горах,
Недаром клялся ты, что никогда
Свободных горцев не осилит враг.
163. ЗЕМЛЯ МОЯ!
О родина былин — земля моя!
Народ твой — исполин, земля моя!
Ты — мать, а я — твой сын, земля моя!
Прекрасней нет долин, земля моя!
Родная! Чем бежать, забыв борьбу,
Чтобы враги, сойдясь со всех сторон,
Спешили превратить тебя в рабу,—
Последний я в ружье вложу патрон.
Как бьется за свое гнездо орел,
Так буду за тебя сражаться я,
Я кровью напою твой каждый дол,
Умру, обняв тебя, земля моя!
Чем по тебе ступать ногой труса
И видеть твой позор и ужас твой, —
Пусть гибели сразит меня коса,
Чтоб спать мне на твоей земле родной.
Чем чувствовать в груди стыда огонь
И знать тебя чужой, моя земля, —
Пусть мой остывший труп растопчет конь,
Пусть кровь моя зальет твои поля.
Чем в ужасе бежать от тех зверей,
Что, задушив дитя, терзают мать, —
Я мертвым храбрецом хочу скорей
На бурке боевой своей лежать!
Чем знать, что упадет на след труса́
Холодная слеза из детских глаз, —
Пусть лучше окропит тех слез роса
Того, кто в битве пал за свой Кавказ.
Чем слушать, затаив в душе позор,
Знакомый, гордый шум орлиных крыл, —
Хочу, чтобы орел, владыка гор,
Крылами, точно брат, мой прах накрыл.
Когда б мне на Эльбрус глядеть пришлось,
В плен голову его отдав врагу, —
Уж лучше б прядь густых моих волос
Бураном занесло в его снегу.
Как жить мне без тебя, седой Казбек,
Без узких горных троп страны родной?
Без милых сердцу скал и бурных рек?
Как позабыть Баксан и Терек мой?
Орлы Кавказа, с кем дружить без вас?
Родные песни, как прожить без вас?
Друзья мои! Кому служить без вас
И голову за что сложить без вас?
Чем родину предать врага мечу
И на коленях жить, — уж лучше я,
В сраженье за тебя упав, — хочу
Спать мертвым на тебе, земля моя!
164. РУССКИЕ СОСНЫ
Бледна осенняя заря,
Дороги спят, обледенев.
Холодный дождик октября —
Как грустной песенки припев.
Наш эскадрон уходит в бой,
Уходит в сумеречный час,
И сосны русские толпой,
Как сестры, провожают нас.
Невесел их прощальный шум
Среди осенней тишины.
И кажется — тревожных дум
О нас те сосенки полны.
«Как сестры, затаив тоску, —
Мы ждать вас будем», — говорят.
По вымокшему большаку
На фронт уходит наш отряд.
Родные сестры! В трудный час
Близ вас на бурках спали мы.
Вы убаюкивали нас,
Как дома, шумом среди тьмы.
Уйдем мы, вы ж, оставшись тут,
Негромкий поведете сказ,
Что сосны русские поют,
Как сестры, — песенку о нас.
165. ПЕРЕД БОЕМ
В ночном бою на вражью высоту
Не все взойдут по ледяной росе,
Но перед боем, глядя в темноту,
Я говорю: «Пусть доберутся все!
И если обо мне заплачет мать,
То пусть не плачут матери других,
И коль меня жене не стоит ждать,
То жены близких пусть дождутся их!
И если мне забыть семью, — тогда
Пусть за меня мой друг обнимет дочь,
И коль закатится моя звезда,
Пусть ваши звезды озаряют ночь!»
166. «Любимая! Не раз я рвал цветы…»
Любимая! Не раз я рвал цветы
На поле, где зимой прошли бои;
Я верил: в блиндаже уснула ты,
И я тебе отдам цветы мои.
Я в низенькую дверь войду чуть свет
И, спящую тебя увидев там,
Тихонько положу большой букет
Из полевых цветов — к твоим губам.
Красавица моя! Твой легкий сон
Развеют свежесть их и аромат.
Я над лицом твоим склонюсь, влюблен,
Когда ты на меня поднимешь взгляд.
Не уходи, мой друг!.. Побудь со мной!..
Родная! Как тебя заждался я!..
Я в поле, где цветов полно весной,
Пойти с тобой хотел, любовь моя.
Но с поля возвратясь в окоп назад,
Тебя я не нашел, мой нежный друг,
Я видел лишь одних друзей-солдат,
Товарищей одних встречал вокруг.
Я в темном блиндаже ложился спать,
Под звездами в степи, в чужой избе.
И думал, свой букет боясь измять,
Что, может, завтра их отдам тебе.
Как часто о тебе мне снились сны.
И сколько я собрал цветов лесных.
Но не было тебя… За дни войны
Немало у меня завяло их!
Но всё же день придет, когда чуть свет
К тебе в наш милый дом приду я сам
И тихо приложу большой букет
Из полевых цветов — к твоим губам.
167. ПЕСНЯ О ГОЛУБЫХ ГЛАЗАХ
Мы шли усталые от зимних вьюг,
Что в лица нам кидали снежный прах,
Один лишь мой неутомимый друг
Всё песню пел о голубых глазах.
В походе, в блиндаже и где пришлось —
Он пел ее всегда — в туман и грязь,
И теребил густую прядь волос,
От этой песни грустным становясь.
«Настанет время, — говорил он мне,—
И упаду я с пулею в груди,
Как подобает другу на войне, —
Ты с этой песнею вперед иди».
Мой друг погиб. Он был убит в бою.
Уже готов покинуть белый свет,
Мне завещал он песенку свою…
Вот снег идет опять. А друга — нет.
Но помню я: когда он ранен был,
То перед тем как лечь и умереть,
Он так сухие губы приоткрыл,
Как будто вновь хотел ту песню спеть.
Мне не забыть в походах и в боях
Ни дня, ни места, где он погребен,
Но песенку о голубых глазах
Уже никто так не споет, как он.
С БАШКИРСКОГО
Мажит Гафури
168. ПРАВДА
Правда есть на земле! Не она ль в незапамятный век
Полновластно себе подчиняла и зло и добро?
Но промчались года, и на землю пришел человек.
Он польстился на золото и полюбил серебро.
Человек поклоняться презренному золоту стал,
Больше правды самой полюбив этот жалкий металл.
Опечалилась правда, и скрылась она наконец
От корыстных людей в глубину благородных сердец.
Погруженный в печаль, тот, кто истинно любит ее,
Вдалеке от людей одинокое строит жилье.
Ибо правда не ходит у золота в роли слуги,
Ибо правда и золото — давние злые враги.
В царстве правды от золота мы не найдем и следа,
Ибо золоту правда руки не подаст никогда!
169. ЖИЗНЬ
Уж первый белый волосок блеснул меж черных у виска.
Седеют волосы мои! Посеребрила их тоска.
О лето жизни! Ты прошло. Ко мне не возвратишься ты!
Всё в прошлом. Я, как старый дуб, осыпал юности листы.
Уже, подобно молодым, резвиться не пристало мне,
И если есть в душе мечты, то мало: лишь на самом дне!
Себя почувствовав юнцом, я иногда еще шучу,
Но вспомню седину свою — и отойду, и замолчу.
Я с наслажденьем часто вспоминаю молодость свою…
О многом я молчу и красоту в молчании таю.
Всё миновало! Где они — минувшей юности мечты?..
В моем грядущем ничего нет, кроме черной пустоты!
170. Я ТАМ, ГДЕ СТОНУТ БЕДНЯКИ
Я там, где стонут бедняки. Все нищие — мои друзья.
Они — мой круг: с любым из них сумею столковаться я.
Я их люблю за то, что в них ни капли скрытой злобы нет:
Любой из бедных чист душой, хотя и в рубище одет.
Далек от чванства, — я люблю весь день сидеть у их огня.
Друг друга не обидим мы: я их или они меня!
171. НА ЖИЗНЕННОМ ПУТИ
Не хнычь! Будь каждый день готов вступить с коварной жизнью в бой!
И в том бою иль победи, или расстанься с головой!
Ты хочешь без тревог прожить? Таких судеб на свете нет!
Ты хочешь обмануть судьбу? Таких людей не знает свет!
Ты говоришь: «Я проиграл. Не вышло. Счастья не догнать».
Всё ж не сдавайся и за ним пускайся взапуски опять!
Коль будешь ты в бою за жизнь великодушен, бодр и смел, —
Ты победишь! На свете нет совсем невыполнимых дел!
Бодрись! Приниженным не будь и гнуться не давай плечам,
Не трусь, как заяц, и пустым не поддавайся мелочам!
Тогда судьба пред смельчаком преклонит гордое чело…
Волнуйся, двигайся, дерзай, покуда время не прошло!
172. ИСКАНИЕ СЧАСТЬЯ
Не видно счастья на земле. А затеряться счастью где б?
Быть может, счастье в небесах, на золотой доске судеб?
«На этом свете счастья нет!» — уныло утверждает тот,
Кто в нем отчаялся. И вот на небесах он счастья ждет.
Бедняга твердо убежден, что там найдет свою судьбу,
Что в рай войдет его душа, когда он сам сгниет в гробу.
Я плоховато знаю рай! Ни разу я туда не лез.
Землей довольный, не вникал я в философию небес!
Коль этот круглый шар земной нам во владенье дал аллах,
То счастье надобно искать не в небесах, — в земных делах!
Для тех, кто счастлив на земле, земля куда милей, чем рай.
Я б землю выбрал, если б мне велел всевышний: «Выбирай!»
Я б часа жизни не отдал, чтоб вечности блаженство пить!
Я жажду счастья! Я живу! И почему бы мне не жить?
Я буду с тем, кто строит рай не в небесах, а на земле,
Покуда дух не испущу, не разложусь в загробной мгле!
Смерть только оторвет меня от почвы, где я жил и рос.
Я, плача, отойду с земли. Мне не расстаться с ней без слез!
Но прах мой даже и тогда смешается с родной землей
Пусть я умру! Врагам не даст покоя стих бессмертный мой!
173. УПОДОБЛЕНИЕ
Брильянтами блестят вдали
Ночные звезды там и тут,
А на поверхности земли
Цветами девушки цветут.
И кто б, скажи, земной цветок
Мог отличить от звезд ночных,
Когда б их сблизить кто-то смог,
Сумел бы в ряд поставить их?
А коль звезда в одном ряду
Могла бы с девушкой стоять,
Я отодвинул бы звезду,
Чтоб крепче девушку обнять!
Ведь блеском глаз в конце концов
Блистанье звезд затмит она!
Ведь, право, девичье лицо
Белей, чем полная луна!
А губы, губы!.. Но поэт
Лишен таких волшебных слов,
Чтоб описать их вкус, их цвет,
Жемчужный влажный блеск зубов!
Превыше всех похвал у ней
И косы черные, как мгла,
И над глазами — двух бровей
Раскинутые вкось крыла!
Коран недаром говорит,
Что небу девушки сродни:
Приняв земной на время вид,
Всё ж только гурии они!
174. ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ
Коль сердце чисто у тебя, — оно, как море, широко,
Оно охватит целый мир в едином взоре далеко.
Коль сердце чисто у тебя, — такое сердце всё вместит,
Всё в мире видит сердце то и, как алмаз, во тьме блестит.
Оно готово всех обнять: убогих, нищих и калек,
Мужчин и женщин — словом, всех, носящих имя «человек».
Оно глядит на белый свет открыто, не через очки,
Оно болит за всех людей, ему друзья все бедняки.
Но есть ослепшие сердца. Скупец — хозяин их таков,
Что вечно ноет и скулит и жмется из-за пустяков.
Нет ничего на свете, друг, тесней скупых сердец таких!
Они малы: не только мир — горошинка не влазит в них.
Такие повстречав сердца, я умоляю: «О аллах!
Скорей избавь меня от них — унылых, грязных и пустых!»
175. ПОСВЯЩЕНИЕ («„Он гаснет!“ — говорят тебе. Но посмотри: огонь — и тот…»)
«Он гаснет!» — говорят тебе. Но посмотри: огонь — и тот
Тускнеет, если человек в светильник масла не нальет.
Как громко свищут соловьи, когда в садах цветут цветы!
Но в день осенний соловьев, скажи, хоть раз слыхала ль ты?
Ты видишь погреб? Соловья запри в глубокий тот подвал
И слушай: запоет ли он? Нет! Он в неволе не певал!..
«Он гаснет!» — говорят тебе. Но ясно даже для детей,
Что невозможно жить и петь без упований и страстей!
176. ЛЮБОВЬ («Пусть дни идут, не гаснет страсть, наоборот: всё жарче кровь!..»)
Пусть дни идут, не гаснет страсть, наоборот: всё жарче кровь!
Ах, видно, заблудился я в твоем густом саду, любовь!
Бегу — и вдруг перед тобой колени робко преклоню,
Сержусь, но, словно мотылек, лечу к любовному огню!
«Я излечился!» — говорю, а сам дрожу, и вновь горю,
И возвращаюсь вновь к тебе, и вновь тебя боготворю!
Нет, я не в силах убежать! Ты стала мне, любовь, тюрьмой!
Я пойман: с четырех сторон пылает жаркий пламень твой!
177. ЧУДЕСНЫЙ СЛУЧАЙ(Из неопубликованных стихов)
Чудесный случай был вчера! Я мирно шел к себе домой,
Вдруг вижу: светит огонек, мой озаряя путь ночной.
Подумать: солнце? Но в горах уже погас заката свет!
Луна — подумать? Но как раз луны на небосклоне нет!
Откуда лился этот свет, лишь позже догадался я:
По улице навстречу мне шла ты, любимая моя!
178. В ЦВЕТНИКЕ
Вчера я вышел на прогулку в сад,
Пестрел цветов узорчатый ковер.
Он в душу лил мне сладкий аромат
И красками слепил мой слабый взор.
Их красотою наслаждался я.
Потом, поближе подойдя к цветам,
Спросил: «Скажите, кто у вас друзья
И кто, цветы, враждебен в мире вам?»
Под легкое дыханье ветерка,
Клонясь в сиянье нежной красоты,
В улыбке губы приоткрыв слегка,
На мой вопрос ответили цветы:
«Тот, кто для нас копает землю в срок
И поливает нас водой в тени,
Тот, чья душа прекрасна, как цветок,
Наш первый друг! — сказали мне они. —
А тот, кто нас не хочет поливать,
Кто, не трудясь, свои проводит дни
И рвет нас, права не имея рвать,
Наш первый враг!» — сказали мне они.
Услышав это, молвил я в ответ:
«Вы всё сказали верно в добрый час!
Тот, у кого любви к работе нет,
И на груди носить не должен вас.
Лишь тот хорош, кто смел и чист душой
И кто в труде проходит жизни путь.
Так пусть, цветы, работник молодой
Работнице приколет вас на грудь!»
179. ОН НЕ УМЕР
Когда кончается
Нам близкий человек,
Мы удивленно задаем вопрос:
«Кто умер?
Есть ли у него семья
И кто беднягу на кладбище снес?»
Когда покинет нас хороший друг,
Его конец печален только нам.
Потеря друга, что уснул навек,
Горька бывает лишь его друзьям.
Когда издохнет бай или купец, —
О нем лишь баев слезы горячи:
Пузатого собрата схоронив,
О нем рыдают только богачи.
И ходят в трауре по богачу
Пять-шесть его приятелей всего.
А весь трудящийся рабочий мир
Не даст и двух копеек за него!
Но если друг у бедняков умрет.
Тогда печаль мильонов горяча!
Она, как нож,
Пронзает их сердца!
Пример тому —
Кончина Ильича!
Его потеря громом потрясла
Трудящихся людей на всей земле!..
Иные умирают, — год пройдет,
И память их теряется во мгле.
Воспоминанье об иных из нас
Засыплет время, как следы — песок.
Грусть о других — с годами всё сильней
И образ их всё более высок!
Потомки ставят
Памятники им
И чтут в сердцах
Их благородный труд.
Так Ленин и учение его
У нас в душе
Вовеки не умрут!
Ученье это никому из нас
Не даст с дороги правильной свернуть.
Он проложил,
Как мудрый инженер,
В грядущее прямой и ясный путь!
Он — образец бессмертной славы нам.
И образцов светлей и ярче — нет!
Вовеки будет
Над землей сиять
Его немеркнущий и чистый свет!
Мне кажется — Ильич не умирал!
Я думаю — он жив поныне в ней, —
Неутомимой, бдительной, стальной,
Прямой и мудрой партии своей!
Да!
Он презрел теченье быстрых лет!
Всё больше уважаем и велик,—
Ильич живет! Не умирал он, нет!
И враг пред ним в бессилии поник!
180. КЛУБОК ЖИЗНИ
Коль жизнь мою смотаешь — не велик
Покажется ее клубок тугой,
А размотай — и с одного конца
Едва увидишь ты конец другой!
Мустай Карим
181. КОНЬ
Мне снился конь мой, быстрый, как огонь.
Ему не по душе простор степей.
Во сне склонился вороной мой конь
Над госпитальной койкою моей.
Он говорил: «Три месяца ты здесь.
Скучает без удил моя узда.
Без седока я в белой пене весь
Один скачу неведомо куда.
Из длинной гривы вырвала пурга
Ту ленту, что тобою вплетена,
Но ни одна чужая мне нога
Стать не смогла в пустые стремена.
Я клялся зеленеющим лугам,
Воде озер, синеющих светло,
Что одному тебе, хозяин, дам
Сесть на свое узорное седло.
Мне грустно без тебя — и вот я здесь.
Вставай же с койки, всадник молодой!
За кровь твою неся фашистам месть,
Мы вновь с тобой помчимся в смертный бой.
Когда ты ставил ноги в стремена
И крепкую узду сжимал в руке, —
Для счастья грудь моя была тесна!..
Как жить нам друг от друга вдалеке?»
Сказал — и сразу, как бывает в снах,
Исчез куда-то конь мой вороной.
Суровый доктор в роговых очках
Заботливо склонился надо мной.
«Прошу вас, доктор, вылечить меня.
Мне в лазарете душу жжет печаль:
Я вижу призрак своего коня,
С пустым седлом несущегося вдаль!»
182. ЛУНА
Ночные облака летят…
Тоскуя, в вышину
Глядит задумчивый солдат
На бледную луну.
Луне, наверное, видна
Та улица и дом,
Где нынче девушка одна
Задумалась о нем.
Вдруг в тучи полная луна
Укрылась, как назло.
Затмилась наша сторона,
А у врага — светло.
Солдат привстал и на бегу
Стал заряжать ружье.
«Луна попала в плен к врагу!
Так отобьем ее.
Чтоб очи девичьи, грустны,
Когда в туман глядят, —
С врагом на золоте луны
Не скрещивали взгляд.
Чтоб, погружен в ночную тьму,
Почуял враг шальной,
Что на земле у нас ему
Нет места под луной!»
183. РАСПАХНУВ ОКНО
Не убегай от молний прочь,
Пускай блестят они!
Пошире в грозовую ночь
Окошко распахни.
В испуге не смежай ресниц
При быстром их огне,
Пусть сердцу блеск ночных зарниц
Напомнит обо мне.
Пусть дом твой пламя гроз ночных
Осветит ярче дня,
Пусть буря пряди кос твоих
Расчешет за меня.
Вглядись — и ты поймешь, что есть
В зарницах мой привет,
Что о далеком друге весть
Тебе несет их свет.
Я жив, покуда сила бурь
Не стихла на земле,
Покуда молниям — лазурь
Прорезывать во мгле!
С БЕЛОРУССКОГО
Максим Танк
184. В МЕТЕЛЬ
Буран несет снега седые
И завывает, как шальной.
Всю ночь немецкий часовой
Стоит, кляня снега России,
Что замели костра огонь
На бивуаке батарейном,
И думы о далеком Рейне,
И трупы немцев вкруг него.
Хоть клонит сон, да не зажмурить
Очей: сечет лицо метель,
Страх заползает под шинель,
Томит звериный голос бури.
Вдруг тень мелькнула.
«Кто идет?..»
Молчанье… Стихла дрожь тревоги:
То столб, упавший близ дороги,
Чернеет да метель метет.
Но столб ли это? Снова:
«Кто там?» —
Кричит солдат, и в этот раз
Звучит ответ:
«Не трогай нас!
Мы — мертвецы из пятой роты.
Домой идти собрались мы.
Чтоб отомстить за все невзгоды,
Чтоб кровью с нашего народа
Смыть ужас гитлеровской тьмы.
Мы пали в битве под Москвой.
Тут нас земля не принимает!
Нас дома семьи ожидают,
Так что ж: пропустишь, часовой?»
Солдат берет на изготовку.
Не верит и молчит. Но вот,
Вглядевшись, трупы узнает
И вдруг роняет в снег винтовку…
То — сон или прошли во мгле
Две тени — часовой не знает.
Но близ него метель ночная
След заметает на земле.
Сжал сердце ужас черной лапой.
С Востока грозный день встает!
И вот сам часовой идет
Вслед мертвецам на дальний Запад.
А вдоль опушек и полян
Горят разрушенные села,
И над бескрайним полем голым
Свистит разгневанный буран!
185. ГАСТЕЛЛО
Под крыло убегала земля,
Ты прищурил седые ресницы…
Плыли избы, мелькали поля,
И березы стояли, как жницы.
Словно чайка, летел поутру́
Самолет над страной урожая,
Птиц тревожа в плужанском бору,
В Свитязь-речке на миг отражаясь.
И ничто не сказало о том
В этот день и спокойный, и ясный,
Что война твою землю огнем
Всю охватит, что солнце погаснет,
Что судьба тебе, ринувшись в бой,
Защитить ее собственной грудью!
И что эта земля над тобой
Возвышаться, как памятник, будет!..
Нарастающий гул над землей…
Чья машина за облаком? Кто там?
Вдруг на аэродром фронтовой
Ляжет тень твоего самолета?
Нет, не ляжет!.. Лишь ярким огнем
Небосклон озарится погасший,
Да на запад, звено за звеном,
Всё летят истребители наши.
Пролетают они штурмовать
Банду лютых врагов наших смело
И в огне, в каждой битве искать
Самолет капитана Гастелло!
186. НЕ ЖАЛЕЙТЕ, ХЛОПЦЫ, ПОРОХА
Не жалейте, хлопцы, пороха,
Меткой пули и гранаты.
Все, кому свобода дорога,
Грудью встаньте против ворога —
Оккупанта!
Пуща темная, высокая,
Недоступная поляна,
Погреби врага жестокого,
Стань пристанищем для сокола —
Партизана!
Морем слез и кровью выпитой
Захлебнется шайка вражья!
Скоро день расплаты выпадет:
Над Днепром стоим, над Припятью
Мы на страже!
Днем — буранами крылатыми,
Легкими тенями ночью —
Сонным лагерем меж хатами
Мы скользим и бьем гранатами
Банду волчью!
Чуют гады в каждом шорохе,
Что уж близится расплата…
В страхе слышат песню вороги:
«Не жалейте, хлопцы, пороха
Оккупантам!»
187. РОДИНЕ
Тучи с запада низко плывут,
Мы глазами их бег провожаем.
Каждый знает, что слезы несут
К нам они из родимого края.
Долетают к нам ветры из тьмы,
Где чернеют сожженные крыши.
В их ночных завываниях мы
Материнские жалобы слышим.
Мы не спрашиваем журавлей,
Что несут они нам, пролетая.
Каждый знает: бойцов-сыновей
Ждет и кличет отчизна родная.
Беларусь! Ты пылаешь огнем,
Но вовек не сковать тебя катам,
Пока мы, твои дети, живем
И в руках наших штык и граната,
Пока ясное солнце горит,
И порукой тому, что воскреснешь
Ты для радостной жизни, — звенит
О тебе наша вольная песня.
Мы воротимся, мать! Мы придем,
Чтоб опять на просторах счастливых,
Наливаясь отборным зерном,
Золотились широкие нивы.
Если ж в смертном погибнем бою,
Всё ж обиду твою не забудем
Никогда: даже мертвые будем
Мстить врагам за обиду твою.
188. ТОЧИТЕ ОСТРЕЙ ОРУЖЬЕ!
Точите острей оружье,
Товарищи и друзья!
В огне и крови отчизна —
Родная страна моя.
Фашистские танки топчут
Поля и курганы ее.
Над виселицами вьется
Тучами воронье.
В немецкой неволе стонут
Лесные наши края…
Точите острей оружье,
Товарищи и друзья!
Приблизилось время мести,
Ступайте же в смертный бой!
Навеки покройте, братья,
Славою боевой
Клинки, что фашистов косят,
Огонь, что врагов настиг,
Бураны, что заметают
Проклятые кости их,
И песни о смелых, — песни,
Ведущие в бой полки, —
В которых звенят бураны,
И полымя, и клинки!
Направьте свой путь на запад:
Уж близок родимый край.
Бор синий, земля родная,
Своих сыновей встречай!
Уж скоро с твоих просторов,
С равнин твоих и холмов
Весенние воды смоют
Черную вражью кровь…
Вставай, молодое утро!
Заря над землей — сияй!
Направьте свой путь на запад,
Идите в родимый край!
С ГРУЗИНСКОГО
Александр Абашели
189. КРАСНОЗНАМЕННАЯ
В небесах, под клекот гневный,
Плыл орел железнокрылый…
У врага отбив деревню,
Наша рать в нее входила.
Словно море, пели люди,
Четким шагом землю меря:
«Кто разил уже, тот будет
Впредь разить лесного зверя!»
Шли бойцы, и так алело
В небесах над ними знамя,
Так от топота звенела
Вся земля под их ногами,
Так приветливо ласкало
Их сиянье голубое, —
Будто сталь клинка сверкала
У врага над головою!
Из ворот глядели деды
На советских исполинов,
И цвела заря победы
На косых крылах орлиных.
Давид Гачечиладзе
190. ПАРТИЗАНСКАЯ
Где бойцы украдкой точат
Лезвие меча?
Лес — их дом. Им светит ночью
Месяц, как свеча.
Меж кустов туман дымится,
Бледен свет луны.
Сонная щебечет птица
В царстве тишины.
Партизаны видят — топит
Зорька даль в огне.
И толкуют, сев под тополь,
О родной стране.
Бой лесные невидимки
Дать хотят врагу,
Легкий пар белесой дымки
Вьется на лугу.
Гнев сверкает у героев
В глубине очей:
Стонет край их от разбоя
Немцев-палачей!
Где пройдут враги — заронят
Ненависть без дна.
На знаменах их вороньих
Свастика видна.
Стал богатый округ нищим:
Всё забрал палач!
Над угрюмым пепелищем
Слышен детский плач.
Пусть узнает ярость мести
Враг, что кровью пьян!
Звонче грянь, лихая песня
Смелых партизан!
Партизаны! Правда с нами!
Вождь зовет нас в бой!
Пусть несется над полями
Клич наш боевой!
Наших братьев зов крылатый
В бой скликает нас.
Наступает час расплаты,
Мести грозный час!
Мост над речкой перекинут,
Выгнут, как дуга…
В бой идут бронемашины
Злобного врага.
Точно колокол набатный,
Грянуло «ура!»,
Рвутся мины и гранаты,
Тел растет гора.
Битвы час промчится скоро.
На могильный холм
Важно сядет черный ворон,
Шевеля крылом.
Слышен крик его гортанный
В боевом дыму.
Станет прах гостей незваных
Пищею ему.
Партизан же скроет в дымке
Ночь, сойдя с небес.
Их отряд, как невидимку,
Спрячет темный лес.
Там они украдкой точат
Лезвие меча.
Лес — их дом, им светит ночью
Месяц, как свеча.
Родина на дело мести
Подняла их стан.
Пусть же звонче грянет песня
Смелых партизан!
С ЛАТЫШСКОГО
Арвид Григулис
191. «Воду ржавую болота…»
Воду ржавую болота
Трудно пить, но долог путь,
А измученному жаждой
Тяжело и шаг шагнуть.
Пью из топи обомшелой,
Дух едва переводя.
На пробитой пулей ветке
Сойка тщетно ждет дождя.
Что ж! Спасибо за прохладу,
Влага ржавая болот.
Освежился я, и снова
Дальше путь меня ведет.
О лесной трясины брага,
Золото родной земли
Лишь к губам твоим прильнул я,
Силы вновь ко мне пришли.
Сапоги не давят ногу,
Стало легче ружьецо.
В боевой дороге ветер
Обвевает мне лицо…
Битвы кончатся, но где бы,
Ржавь болота, я ни жил,
Не смогу забыть, как жажду
Я тобою утолил!
С ЛИТОВСКОГО
Антанас Венцлова
192. ВЫ НЕ УМЕРЛИ
Ужель погибли вы, те смельчаки, которых
Земле предали мы у городов и сел?
Неправда! Ваша кровь преобразилась в порох,
Взрывающий фашизм, как льдину ледоход.
От казахстанских нив, из Грузии обильной,
Покинувши Литву, оставив тихий Дон,
Под Харьков вы пришли, под Каунас, под Вильнюс,
Несли под Ленинград багрец своих знамен.
Пускай вы пали там! В сказаниях народных
Через десятки лет вас назовет страна.
Как молния, сверкнул ваш благородный подвиг,
Сияньем озарив простые имена.
Их повторят леса, бушующие реки,
Трава, что шелестит в полях в рассветный час…
От подлого врага освободясь навеки,
Свободная земля не раз прославит вас.
Людас Гира
193. БЕРЕЗКА
Ой, стоит в Литве березка
У реки, под горкой.
До земли она вершину
Клонит в думе горькой.
Ветер западный качает
Ствол березки белой.
Он сломал ее вершину,
Он ей больно сделал.
Как топор, ее обрезал
Этот ветер черный.
Рядом — дерево другое
Выворотил с корнем.
Лучше он не дул бы, этот
Ветер чернокрылый:
Много в маленькой деревне
Горя натворил он!
Тихим утром он пронесся
Над спокойным краем —
И затлелись в нем пожары,
Села пожирая.
С той лихой поры березка
Никнет в думе смутной,
Днем и ночью всё тоскует,
Вечером и утром.
Вдаль глядится, словно хочет
На восток пробраться,
В край, куда ушло в то утро
Много наших братцев.
Передать велит поклон им
Перелетным птицам,
Чувствуя, что дали клятву
Братцы возвратиться.
Ой, зеленая березка!
Жди их ежечасно.
Ты права: они вернутся
В край свой утром ясным.
Вновь придут они с победой,
Разгромив фашистов, —
В грозных танках, на ретивых
Конях норовистых.
Отобрав у подлых немцев
Землю-мать сырую,
Мимо сломанной березки
Мы промаршируем.
У березки той литовской,
Что в зеленом дыме
Ждет нас, — мы поднимем шапки
В честь страны родимой.
Пред собой Литвы родимой
Увидавши дали,
Вспомним клятву, что березке
И Литве мы дали.
Мы поклялись землепашцам,
Поклялись рабочим,
Что жестокий меч расплаты
На врагов наточим.
Что Литвы земля святая
Снова будет чистой,
Что с нее метлой железной
Мы сметем фашистов.
Что под красною звездою
Над землею будет
Господином, кто над нею
Руки сам натрудит.
Что Литва, земля святая
Наших предков славных,
Будет вновь в семье народов
Равною из равных.
Знай: мы выполним, березка,
То, что раз мы скажем.
Уж недолго всем народам
Быть под гнетом вражьим.
Скоро все мы дома будем,
Белая подружка.
Жди — и в сторону Востока
Поверни верхушку.
И когда заслышишь звуки
Песенки походной, —
Знай, зеленая: мы близко,
Мы уже подходим!
Саломея Нерис
194. МАТЬ («На березах почки…»)
На березах почки
Стали зацветать.
Четверых сыночков
Проводила мать.
У старухи слезы
Застилают взгляд.
Старые березы
У ворот шумят.
Крепкий и плечистый
Первый сын — герой
Молодым танкистом
Понесется в бой,
Под вторым — чубарый
Пляшет, чуя плеть.
Не придется старой
За него краснеть.
Смерть врагам жестоким
Третий сын несет:
По небу он, сокол,
Водит самолет.
Снайпером четвертый
Смотрит в темноту.
Много немцев мертвых
На его счету!
На березах листья
Свежие шумят,
Голубями письма
К матери летят.
Тот у ненавистных
Немцев мост взорвал,
Уложил фашиста
Этот наповал.
Старые березы
Август золотит,
Мать роняет слезы:
Старший сын убит.
Что же! Зубы стисни,
Сдерживайся, мать,
Ласточками письма
От троих летят.
А березам в осень
Облетать, не цвесть.
Ей зима приносит
Вновь дурную весть.
Позабыв усталость,
Снежный ветер, вей.
У нее осталось
Двое сыновей.
Пригревает солнце,
С гор бежит вода,
Стукнула в оконце
Новая беда.
Вновь березы вскоре
Зашумят, да что ж!
В старом сердце горе,
Точно острый нож.
Велика утрата,
Горюшко без дна,—
Три сынка, три брата
Унесла война.
Ветви: «Не печалься,—
Шепчут у ворот, —
Младший сын остался,
Он к тебе придет!»
Но с березы веток
Щелкнул соловей,
Что у старой нету
Больше сыновей.
То не буйный ветер
Морщил речки гладь, —
То о мертвых детях
Убивалась мать:
Голову склоняла
У берез в тени,
Землю целовала,
Где лежат они.
Тропкой на погосте
Уходила мать —
На полях их кости
Белые собрать.
В лес пришла к отряду
Смелых партизан,
И блеснула радость
По ее глазам:
Статны и румяны,
Зорки и сильны,
Эти партизаны —
Все ее сыны.
195. МАТЬ КРАСНОАРМЕЙЦА
Помню я, в сентябре это было:
Уходили на запад полки,
Сына хлебом старуха кормила
Из морщинистой теплой руки.
Этот хлеб прибавлял ему силы:
Он был хлебом отчизны. Он был
Снят с полей его родины милой,
С тех, что сам он когда-то косил.
И налившийся силой стальною,
Сын готов был к борьбе и труду.
Под стальной, под осенней луною —
«Мать! — сказал он. — Прощай! Я иду!
Вот тебе мое вещее слово:
Я вернусь. А погибну, — не плачь!
Пусть друзья мои будут готовы
Сбросить гнет, что несет нам палач!..»
Помню я, в сентябре это было:
Мать шептала, грустна и горда:
«Смыть фашистскую черную силу
Кровь героев должна навсегда!»
196. «Пушек хриплый кашель…»
Пушек хриплый кашель
В роще раздается,
А у рощи нашей
Василек смеется.
Щелкает бесстрашно
Жаворонок-птица,
А по горным пашням
Ходит смерть, как жница.
Ты меня не сглазишь,
Цветик мой хороший:
Я винтовку наземь
Всё равно не брошу.
Я железной стану,
Буду ледяною,
Пока ходит пьяный
Враг моей страною.
Всё за песню требуй,
Жаворонок-птица,
Но зачем ты в небе
Вздумал загруститься?
Для чего ты, пташка,
Вьешься надо мною,
Говорят, что тяжко
Умирать весною?
Разве смерть коснется
Тех, что жизнь любили?..
Нам, бесстрашным, солнце
Светит и в могиле!
С МОРДОВСКОГО
Никул Эркай
197. УКРАИНЕ
Украина! Край твой чистый
Немец опозорил.
Плачет в песнях бандуристов
Твое злое горе.
Не журись! Пускай калину
Жжет мороз суровый,
Но весна на Украину
Возвратится снова.
Стал печальным твой чудесный
Златоглавый Киев.
Вот уж год — оттуда песни
Не звучат живые.
Твои дочки, Украина,
В поле не хохочут:
В темной роще тополиной
Враг закрыл им очи.
Старикам твоим глубоким
Слезы взор туманят,
А сыны твои в широком
Поле партизанят.
Не затем ли у криницы
Вербы золотились,
Чтоб на землю с плеч у фрицев
Головы катились?
На пути любой овражек
Станет их могилой,
Дикий хмель вкруг шеи вражьей
Обовьется с силой.
Кобзари поют былины
Про твои печали…
Но за волю Украины
Все народы стали!
Закаляясь в битве долгой,
В ряд, как ветераны,
Дружно стали дети Волги,
Дети Джамбулстана.
Встали на Суре эрзяне,
На Дону — казаки…
Верь, что скоро ты с друзьями
Смоешь вражью накипь.
Не горюй же, Украина,
О печальной доле:
Скоро в край твой журавлиный
Возвратится воля!
С ОСЕТИНСКОГО
Коста Хетагуров
198. ЗНАЮ
Знаю, притворно поплакав,
Справят обряд похорон.
Скажут: «Покой его праху!
Только лишь маялся он».
К тризне заколют скотинку,
Чтоб не постился народ.
Память мою на поминках
Друг аракою запьет.
Спорить до вечера будут, —
Где я: в аду иль раю?..
Поговорят — и забудут
Даже могилу мою!
109. МУЖЧИНА ИЛИ ЖЕНЩИНА?
С песней крестьяне проходят ущельями,
Но обрывается песня косца:
Глядь, — на дорогу из горной расщелины
Череп упал и рука мертвеца.
Шутят крестьяне: «Видать, запустелые
Наши дороги бедняге должны!»
Челюсти черепа белые-белые
Мертвой усмешкою обнажены.
Облит закатом, он блещет, как золото,
Смотрят глазницы подобно очам…
Вдруг ядовитою струйкою холода
Страх пробежал у крестьян по плечам.
«Люди! — отшельник сказал из пещеры им.—
Что у вас там?»
— «Вот хотим угадать —
Кто потерял этот череп ощеренный:
Доблестный муж или честная мать?»
«Экой народ! Вы глупее, чем перепел! —
Старый отшельник воскликнул шутя. —
Кто был хозяин этого черепа,
Вмиг разгадает теперь и дитя!
Всем нам особые свойства завещаны,
Каждому нраву — примета своя.
Кто же, скажите, не знает, что женщины
Перед поминками не устоят?
Чтобы узнать — то мертвец иль покойница
Надобно крикнуть: „Вон тело лежит!“
Череп мужчины и с места не тронется,
Женщины череп стремглав побежит!»
Мало крестьяне поверили этому:
«Видно, смеется над нами старик!»
Но пренебречь не посмели советами
И над находкою подняли крик:
«Слава Хамбитте и царство небесное!
Как он, бедняк, умирал тяжело!..»
В черепе вдруг что-то щелкнуло, треснуло,
И покатился он тропкой в село.
200. ПРОЩАЙ!
Вот и готов я… И лапти, и посох,
Пояс из прутьев — обнова в пути.
Рваная шуба… И, солнцу утесов,
Я говорю тебе: что же, прости!
Ты от меня, дорогая, устала.
Взгляд твой давно мне сказал: «Уходи!»
Знаю, как сердце твое трепетало,
Слышу твой стон, затаенный в груди.
Вот и прощай, ты теперь уж не будешь
Требовать впредь от меня ничего.
Нынче, дитя, ты мой взгляд позабудешь,
Завтра забудешь меня самого.
Если ж, — когда ты опустишь ресницы,—
Явится образ ушедшего прочь
И беспокойному сердцу приснится
Смерть его в поле в холодную ночь, —
Ты не пугайся: не горе, а счастье
Он принесет тебе, этот кошмар.
Кто-то возьмет на себя все напасти,
Чтоб от тебя отвести их удар.
Я возьму в спутницы злую судьбину,
Чтоб поскорей с ней конец обрести…
Ты ж позабудь про печаль и кручину,
Не сожалей, не горюй и — прости!
С ТАТАРСКОГО
Муса Джалиль
201. КАСКА
Что ж! Пускай ты боец, закаленный в борьбе.
Ну, а всё же скажу напрямик:
Нелегко и с одеждой расстаться тебе,
Если ты к ее складкам привык…
Не однажды в жестоких сражениях я
Защищал мою родину-мать,
И осталась железная каска моя
На бруствере окопа лежать.
Был лесок впереди.
Немчура из леска
Нас огнем поливала три дня.
И, казалось, связались с землей облака
Желтой лентой сплошного огня.
Ты — боец! Как бы враг ни палил, — карауль
Все уловки фашистов в бою!..
Глянул я из окопа — и несколько пуль
Тотчас щелкнули в каску мою.
«Э! Видать, мою каску, — подумал я тут, —
Взял на мушку немецкий стрелок.
Он старается, чтоб и на пару минут
Я привстать из окопа не мог!»
Я поднял на штыке ее и в аккурат
Над собою поставил, на вал.
Немец к ней пристрелялся. Его автомат
Так огнем ее и поливал!
«Ну, молодчик, — я думал, — довольно тебе
Тратить столько патронов и сил!..»
Я укрытие немца нашел по стрельбе.
И его наповал уложил.
Прогремело «ура!». И пошла, как стена,
На фашистов советская рать,
И осталась пробитая каска одна
На бруствере окопа лежать.
Пусть она не годится!..
В окоп под горой
Всё ж за ней я вернулся на миг:
И с пробитою каской расстаться порой
Нелегко, если ты к ней привык!
А она мне надежной подругой была:
Помогла уничтожить врага
И в боях не однажды от смерти спасла, —
Вот за что она мне дорога!
202. ПИСЬМО ИЗ ОКОПА
Милый друг!
В твоих ласковых письмах — любовь.
Я их счастлив читать без конца!
Получив их, обнял я винтовку и вновь
Повторил свою клятву бойца.
Знаешь ты: ростом я человек небольшой,
А в окопе и вовсе я мал.
Но сегодня, прочтя твои письма, душой
Я, казалось, весь мир обнимал.
Мой окоп — это грань двух враждебных миров,
Меж которыми злая борьба.
Делит надвое мир этот узенький ров,
Всей земли в нем решится судьба.
В наш глубокий окоп свой привет принесли
Люди с дальних полей, с горных троп,
И с надеждою взор всех народов земли
Устремился на этот окоп.
Вижу я из него, как склоняет лицо
Над жужжащею прялкою мать:
То прядет она шерсть, чтобы сотням бойцов
Сотни варежек теплых связать.
Вижу я: наши сестры в полуночный час
Ни на шаг не уйдут от станков,
И подруги готовят гранаты для нас,
Чтоб скорей мы сломили врагов.
А ребята-тимуровцы тоже не прочь
Обсудить вечерком у ворот —
Как бы семьям героев получше помочь,
Обласкать и утешить сирот.
Чувством дружбы, что, ширясь, растет день за днем,
Все мы связаны, край наш любя…
Нет, винтовка моя!
Твоим метким огнем
Защищал я не только себя!
Я лихому врагу на твоем языке
Дал на зверства достойный ответ.
Твердо знаю я, палец держа на курке:
Выстрел мой — голос наших побед.
Пусть у немцев колени морозом свело
И скривило отчаяньем рот.
Меня греет могучей отчизны тепло,
Мне опора — великий народ!
Как бы смерть, свои черные крылья раскрыв,
Ни грозила бойцу впереди, —
В моем сердце бессмертен свободы порыв,
Жизнь бушует в широкой груди.
Чувство гордости душу волнует мою,
От него мои очи влажны.
Друг!
Скажи:
Что почетнее смерти в бою,
На защите родимой страны?..
Так спасибо тебе!
До меня донесли
Твои письма, как светлый ручей,
Всенародный привет из родимой земли,
Гордость мною отчизны моей.
До свиданья ж!
До встречи, мой друг дорогой.
Нежно-нежно целую тебя!
Уже скоро мы встретимся снова с тобой.
Вражью силу в земле погребя.
С УКРАИНСКОГО
Андрей Малышко
203. «Во мне душа твоя жива…»
Во мне душа твоя жива,
Огнем горят твои слова!
Нет, не удастся никому
Столкнуть тебя из света в тьму.
Я вижу твой спокойный взор,
Весь в яворах зеленый двор,
И ширь небес, и даль дорог —
Всё, что я в памяти сберег.
Дни светлой юности моей,
Барвинка вешнего синей.
Я часто думаю о них,
Об этих светлых днях моих.
Призывно лебеди кричат,
Порывы юные звучат
Труда, любви и доброты,
Которой так гордилась ты!
Напевы стариков седых,
Раскаты песен молодых,
Речь о любви наедине,
День — в деле, ночь — в спокойном сне,
Донецких работяг семью
И юность жаркую свою
Припомнил я. И ясно мне,
Что не погибнешь ты в огне,
Где мор, и голод, и пурга,
И козни лютого врага,
Мать Украина! Слышу я
Хрип конский, крики воронья:
Оно, не улетая прочь,
Терзает мертвого всю ночь.
Отец мой! Друг мой! Побратим!
Взгляни на горизонт. За ним,
Как в гетманщины дни, — вдали
Дороги смерти пролегли.
Там в поле мерзнет детвора,
Там волки рыщут у двора,
Оттуда на грядущий день
Ложится тягостная тень.
Глубоко в сердце спрячу я
Гром пушек, крики воронья,
Очей незрячих пустоту,
Ночей осенних темноту
И радостную дерзость их —
Моих мечтаний молодых.
Когда б, собрав невинных плач,
Их горе вытрубил трубач,
Когда б всю боль и всю тоску
Соединить в одну реку,
То мир, что к горестям привык,
От плача б тяжкого поник,
Луга у золотых берез
Завяли навсегда от слез.
Какие снились нам жнивья?
И что за ветер чую я?
Смотрите: кровь и месть растут
Густым посевом! Близок суд!
Мечтает о весне дубок,
В простой семье растет сынок,
В него, изранена в бою,
Вольешь ты ненависть свою,
И в лес уйдет сыновний след…
Идут полки. Горит рассвет.
И в каждой хате у дверей
Я вижу ждущих матерей.
Всем, кто склонился на мечи,
Всем, кто расстрелян был в ночи,
Всем, кто убит в моем краю, —
Свою печаль я отдаю,
Ее разбивши на куски,
Так, чтобы поровну тоски
И гнева каждому из нас
Досталось на отмщенья час.
За меру — меру! Кровь — за кровь
Мы, истребив своих врагов,
В родимом поле на весну
Поднимем плугом целину…
Вставай, палимая огнем,
Мужающая с каждым днем,
Ты, что не хочешь умирать,
Что будешь жить, — родная мать,
Мать Украина!..
204. «Ты меня накличешься ночами…»
Ты меня накличешься ночами
И, неся разлуку за плечами,
Вдоволь наглядишься из окна.
Исстрадаешься в своей надежде,
Вспомнишь землю, где мы жили прежде,
В юности, и где теперь война.
Ты не можешь видеть издалёка,
Как чужие танки мнут жестоко,
Горе сушит, кроет боя мгла
Эту землю, что, росой умыта,
Вся в садах, вся в желтых копнах жита,
Вся в цветах, как радуга, цвела.
Нелегко идти к родному дому
Через мертвых, через вспышки грома,
Через ночь — прожекторов мечи, —
Быть всегда в бою, всегда в дороге…
Ты еще накличешься в тревоге,
Наглядишься из окна в ночи!
205. «Бронзовый памятник в сквере новом…»
Бронзовый памятник в сквере новом,
Яблоня в тихом саду цветет…
Всё отпылало закатом багровым:
Войны, побоища, кровь и пот.
Но сберегает нам память наша
Воспоминание о прожитом.
Лето цветет. Поднялась ромашка.
Белой гречихи море кругом.
Дети щебечут. Седеет мята,
И серебрится полынь-трава…
Сколько замучено и распято —
Знает земля, как старуха вдова.
Пыль на дорогах, закат багровый,
Камень истертых ногами плит,
Травы да памятник в сквере новом,
Где безыменный боец зарыт.
Максим Рыльский
206. Я — СЫН СТРАНЫ СОВЕТОВ
Страны Советов сын, я говорю Иуде,
Тому, чей низкий лоб жжет Каина печать:
Иной отчизны мы искать себе не будем,
Мы кровью матери не станем торговать.
Блиставшая вчера на камне пьедестала,
В гирляндах из цветов, окроплена вином, —
Сегодня нам она стократ милее стала,
В жестокий смертный бой идущая с врагом.
В развалинах, в крови, в геройствах несказанных,
Чья слава будет жить века, а не лета,—
Для нас дороже всех небес благоуханных
Обычная ее земная суета.
Нам черствый хлеб ее милее, чем святыня,
Снега ее зимы прекрасней, чем весна,
И то, что горечью она объята ныне,—
Лишь знак, что оживет для радости она.
Я — гордый сын страны, что ранами своими
Несет свободу всем народам и краям.
Поклонится ее бойцам непобедимым
Любой цветок земли, склоняясь к их ногам.
И словом, и мечом я, сын Страны Советов,
Готов разить врага, что, как палач, жесток.
Еще ее чело в колючий терн одето,
Но славою сплетен ей лавровый венок.
Хоть за слезой слезу она, как бисер, нижет,
Но уж споткнулся враг среди ее равнин,
И в небесах над ней зарю победы вижу
Я — сын моей страны, я — самой правды сын!
207. СЛОВО И ОТЗВУК
Сошлись мои друзья, обветренные боем,
И в розовые сумерки зимы
В залог того пожали руки мы,
Что грудью от врага свой стяг и хлеб закроем.
Привет через эфир послали мы героям
На вспаханные танками холмы…
О слово вещее! Набатом грянь из тьмы,
Сзывая их на бой, бодря и беспокоя!
И нам эфир принес их пламенный ответ,
Что над землей уже зари забрезжил свет,
Что лютого врага слабеет злая сила,
Что близится уже победы нашей срок,
Что возрожденья день счастливый недалек,
Что синий свод небес весна позолотила!
Владимир Сосюра
208. «Насильники из хаты…»
Насильники из хаты
Успели всё забрать..
Лежат в крови ребята,
А рядом с ними — мать.
Не видеть солнца в поле
Им в ясные деньки:
Их ночью закололи
Немецкие штыки.
В разбитых окнах стынут
Снопы лучей дневных…
Отплатит Украина
За смерть детей своих!
Михайло Стельмах
209. ПОСВЯЩЕНИЕ
Когда зашепчет сон-трава в дуброве
И ей ответят крики лебедей,
Земля проснется в праздничной обнове,
Букашки зашныряют по воде;
Когда из сел, что в горе онемели,
На поле снова выйдут трактора, —
Я возвращусь в продымленной шинели
В чудесный край могучего Днепра.
Начну пахать глухие перелоги,
Смотреть, как ржи потоки ливней пьют,
И будут сердцу видеться дороги,
Где жизнь со счастьем об руку идут.
И вдруг в лесу, где шелестит калина,
Я твой напев услышу по пути…
Что ж! Пожелай тогда нам, Украина,
На праздник мира песню принести!
Павло Тычина
210. ГОЛОС МАТЕРИ
Ужасна эта ночь была:
Трещали стены, буря выла…
Мне тяжесть на сердце легла
И, как свинец, его давила.
«Встань, брат!.. Спаси!..» — в мой
сонный слух
Слова из бури долетели,
И беспокойства смутный дух
Поднял меня с моей постели.
Я глянул в темноту, и мне
Привиделось, что там висело
Перед окошком, в вышине,
В петле качавшееся тело.
Я ужаснулся: «Это ты?!»
— «Сними меня!» — висящий крикнул.
Рукою холод темноты
Ловил я, лбом к стеклу приникнув.
…И мне почудилось, что — вот
Я в Киеве… Псы сворой тощей
Грызутся… Немец стережет
Повешенных… Безлюдна площадь…
Как сладко жизнь отдать, друзья,
За свой народ, за счастье края!..
Бросаюсь к виселице я,
Петлю ножом перерезаю.
На землю брата я кладу
И сердца слушаю биенье,
И, оживающий, в бреду
Хрипит он: «Мщенья, друже! Мщенья!»
Тут немец выстрелил по мне.
И я проснулся… Дождь бил в крышу.
Так это было лишь во сне?
Как душно!.. Я из дома вышел.
Но тяжесть на сердце легла
И, как свинец, его давила.
Ужасна эта ночь была!
Деревья гнулись, буря выла…
«Тебя, — мне кто-то молвил вдруг
Сквозь бури шум, — я разбудила.
Не спи! Пусть бодрствует твой дух!
Как никогда нужна нам сила!
Идут друзья твои на бой,
Их тысячи, их миллионы.
Пусть вдохновит их голос твой
К победе рваться непреклонно!
Вослед полкам спешат полки,
Чтоб вражью раздавить ораву.
Дай им огонь твоей строки,
Что закалялась в гневе правом!
Ужель ты слеп и глух? Взгляни:
Вот те, кто умер, в край свой веря.
Они взывают: „Прокляни
Нас всех замучившего зверя!“
Смотри, что делает злодей:
Повешенных качает ветер…
Святую злобу перелей
В свой стих!.. Гляди: убиты дети,
А матери их — растлены,
Отцы — живьем зарыты в землю.
Почувствуй боль родной страны —
Тогда лишь я тебя приемлю.
Ведь ты остался молодым,
Воспой же гнев родного края!
Сегодня я сынам своим
В огне и буре лик являю!
Будь тверд и крепок как алмаз.
Забудь обманчивую жалость:
Тому, кто ослабел хоть раз,
Я во второй раз не являюсь!
Ты узнаешь мой голос? Я —
Вскормившая тебя, как сына,
Страна советская твоя,
Твоя родная Украина!»
…И засвистело в проводах,
И стихло… Утро наступало…
Лишь в тучах молний двух зигзаг
Сверкал, как будто в небесах
Мать к сыну руки простирала!
С ЭСТОНСКОГО
Хуго Ангервакс
211. НА РЕКЕ ПИРИТА
Утро наступало, был туман над морем
Унесен порывом северных ветров…
Пирита родная! На твоем просторе
Ржавые разводы оставляют кровь.
Разрываясь, треском оглушают мины.
Расщепляет сосны вражий автомат.
Над верхами башен таллинских старинных,
Вспугнутые боем, голуби летят.
Зарево пожара… Грохот канонады…
Пьяные фашисты — наглые скоты…
У тебя, отчизна, вновь украли радость,
Но ярмо неволи разве стерпишь ты?
Башни, что от дыма битвы почернели!
Что дороже сердцу моему, чем вы?
Потому-то в свисте вражеской шрапнели
Я и не склоняю гордой головы!
То́мпеа! Я вижу над твоей стеною
Алый флаг, что будит мужество в груди.
Пирита в огне течет передо мною,
Олевисте в черных тучах позади.
Пусть же не мечтает сброд фашистский пьяный,
Что народ мой тише и смирней овцы:
Старые отныне не закрылись раны,
И не отболели старые рубцы.
Бьют врага линкоры на морском просторе,
Залпы сотрясают наши берега.
Пирита родная! Ты уносишь в море
Трупы оккупантов, злую кровь врага…
Разрываясь, треском оглушают мины,
Расщепляет сосны вражий автомат.
Над верхами башен таллинских старинных,
Вспугнутые боем, голуби летят.
Йоханнес Барбарус
212–213. ОСЕННЕЕ
1. «Когда дни осени, как инвалиды…»
Когда дни осени, как инвалиды,
скрипя протезами, бредут понуро
толпой безногою в ненастье, в ночь,
паучьи нити утром хмурым,
на сеть антенн похожи с виду,
поют, что жизнь твоя умчалась прочь.
Когда, блестящие росой густой
на мачтах утренних сквозных кустов,
они несут тебе в приемник-сердце
печаль осеннюю, едва звеня,
ты не боишься ли тогда увериться
в законе дня, в уходе дня?
Тогда ты слышишь ли на терпком небе
вкус едкой горечи, как во хмелю,
и запах тления?.. Один, как в гробе,
на горле чувствуешь ли петлю?
Осенним вечером душа осталась
одна, без дружеской моей руки.
Ступни скользящие дрожат устало,
глаза бесслезные сухи, жестки.
Слез нет как нет! ты в холодной лени
подходишь к морю, садишься — и
глядишь, как море швыряет в пене
на берег горести свои.
Виски горящие ветер резвый
остудит, гладя твое плечо,
и одарит тебя прохладой трезвой…
Тогда одно лишь горячо
желанье — жить!.. Весну влюбленным
еще раз встретить!.. Опять, опять
Неаполь, солнцем опаленный,
увидеть!.. Жить!.. Не умирать!..
Когда рождаются звездопадом
в тебе те помыслы, — в этот час
знай: мы с тобой шагаем рядом,
одна печаль связует нас!
2. «Пол опустевшей безрадостной нивы…»
Пол опустевшей безрадостной нивы
Вымела осень — до колоса.
В сердце — зевота полей сиротливых,
Засухой сжатые полосы.
Грабли сгребли всё, что срезали косы.
Вянет листва облетелая.
Осень подходит, туманная осень.
Что ж! Ничего не поделаешь!
Ветер осенний ограбил природу.
Нивы остались раздетыми.
Может, и творчество этого года
Как-то невзрачно поэтому?
Да уж: посев мой удачливым не был!
Сеянный в засуху грустную,
Вырос без влаги чахоточный стебель,
Зерна качая безвкусные.
Чахлых скирдов обнаженные ребра
Встали скелета громадою.
Стук молотилок добычею доброй
Хмурое сердце не радует.
Осень шумит на картофельном поле
Ржавой ботвой да бурьянами.
Борозды, вдаль убегая на волю,
Рельсами блещут туманными.
Грустные мысли бегут поневоле
В дали, где озимь печалится.
Что-то припомнилось… Так среди поля
Камень знакомый встречается.
214. СКАЗКА НАШЕГО ВРЕМЕНИ
С бычьей физиономии пара нахальных глазок
в розовом настроении смотрит из-за пенсне…
Если он видит слабого, бьет его, не промазав.
«Что, — говорит, — поделаешь? В жизни, как на войне!»
Нос натирает золото. Стала краснеть ложбинка.
Щеткой пробор зализан, как языком кота.
Лишь из ноздри, забытая, тянется волосинка
да, как лучи, топорщатся усики возле рта.
Ворот теснит дыхание и подпирает уши:
три подбородка выросли, — он тесноват для них!
Кровь ударяет в голову, галстук петлею душит…
Франт, он сует, как висельник, пальцы за воротник.
Цепь от часов красивая, толстая, золотая,
вдоль по жилету тянется через тугой живот.
Он за любою женщиной, от сладострастья тая,
как за своей добычею, улицами идет.
В ложе сидит промышленник с временною женою.
Лисье боа на женщине — как серебристый жгут…
Смрадно его дыхание, тяжкое и хмельное.
Тлеют глаза любовницы, ресницы ее — как трут.
Солнце блистает на небе и серебрит порошу.
Дама блаженно щурится: ласкова к ней судьба!
Шуба ее из соболя, и туалет хороший,
пудель, звеня цепочкою, писает у столба.
Это его законная розовая подруга,
с утренними визитами выйдя на полчаса,
шествует оснеженным, заиндевелым лугом.
Ей Ариадны нитью служит цепочка пса.
Девушка с нотной папкою, в шубке из горностая,
следом идет. Шаги ее вялы и неровны.
Ей ли в унылом Таллине жить, красотой блистая!
Не для нее ль составлены все поезда страны?
Это его наследница сонной бредет походкой.
Грезы о принцах оперных ей лишь одни милы…
Папеньку нынче заперли в дом, где окно в решетках,
и за подлог навесили на руки кандалы.
Тело рабочих Таллина обнажено бедою.
С блуз их висят лохмотьями порванные края.
Дома у них — салака, черный сухарь с водою,
пасмурная, голодная, высохшая семья.
Три драгоценных шкуры плечи трех женщин нежат.
Помните: эти шкуры содраны с нищих, с нас!..
Песня — это не песня, если, как нож, не режет:
слушайте хоть однажды поэзии диссонанс!
215. ЛЮДИ ПОД ЛУНОЙ
Есть люди: пусть и мелок день их,
Они всегда полны собою.
Весь смысл их жизни — в пачке денег.
Что им война и поле боя?
Они — вот пуп земли, что будет
С другими — им какое дело?
К любой среде такие люди
Приспособляются умело.
Им вечно кажется, что скуден
Паек — отрада тел их бренных.
Войну клянут такие люди
Из-за ее тягот военных.
Клещи, они вопьются разом
В ткань так, что кровь из тела брызнет.
Они — слепцы, их честь и разум,
Как ставни, заперты для жизни.
Бездушны сами и ленивы,
Они вниманья ждут от друга.
Мы сохраним их негативы
И разглядим в часы досуга.
Противны этих баб столетних
Нытье и жалкие печали.
Услышав их пустые сплетни,
Презрительно пожми плечами!
216. ВООРУЖЕННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Скажи: ужели и в дни сраженья,
Поэт, останешься ты интимным?
Довольно сдерживать вдохновенье!
Пусть песня станет военным гимном,
Пусть стих пойдет на вооруженье!
В такие дни ты не будешь прежним —
Приличным, кротким, беззлобным, гладким.
К тебе взывает весь мир безбрежный!
Ему, что стонет в жестокой схватке,
Приди на помощь стихом мятежным!
Будь беспощаден, могуч, неистов,
Точи оружье, иди в атаку.
Стихи, как армию, в поле выставь,
Мсти им, прервавшим наш труд собакам,
Штыком и словом громи фашистов!
Под ритм чеканный стихов суровых
Шагай в походе и стой на страже.
Тот динамит, что заложен в строфах,
Взорвет на воздух твердыни вражьи…
Копи ж его для ударов новых!
Пусть робких муз убивает холод.
Ты ж, битвой смертною опаленный,
Мир вновь отстроишь на месте голом
И песню выносишь, вдохновленный
Сражения красотой тяжелой.
Март Рауд
217. «Мечтой лечу я в родимый край…»
Мечтой лечу я в родимый край,
Где жил и где умру…
Ищи его, душа моя! Летай
Листовкой на ветру.
Земля зеленеет, а над ней —
Солнце и облака…
Но сердце давит мне всё больней
По родине тоска.
Кукует кукушка. Цветут цветы.
На запад туча идет…
Гроза возмездия! Это ты
Затмила весь небосвод!
Пускай же блистают над головой
Молнии там и тут:
В полях Эстонии смертный бой
С врагами братья ведут.
Победа! От Пейпуса волн иди
До моря синей черты.
Иди — и край мой освободи
От крови и нищеты!