Недолго думая, Конни бросилась бежать по лестнице в прачечную. Она и сама понимала, что это довольно неудачный выбор для укрытия, но парадный и боковой выходы располагались слишком близко к областям, захваченным странными сущностями. У двери на балкон поджидала бутылка «Столичной», наверняка забытая после недавней вечеринки. Конни нашла вполне естественным открыть ее и жадно хлебнуть огненного содержимого; ничего другого ей просто не пришло в голову. Она прислушивалась к тишине, к наполнившему дом безмолвию, от которого по коже бегали невыносимые мурашки. Наконец Конни схватила из шкафа одеяло и вышла на балкон. Укутавшись в одеяло, она уселась на верхней ступеньке лестницы.
Сказать, что она испытала потрясение, было бы значительным преуменьшением; потрясение осталось маленьким городком, покинутым ею много миль назад, теперь же Конни находилась в мегаполисе душераздирающих чувств и почти экстатического благоговения, где вопросы вроде «Как помочь Рику?» или «Куда бежать?» теряли всякий смысл. С балкона она видела их «субару», припаркованный в каких-то пятнадцати футах от лестницы. В гараже, под перевернутым цветочным горшком, были запасные ключи. Все эти очевидные вещи сейчас были разделены пропастями, через которые можно было перебраться лишь по извилистому серпантину. Над головой Конни сменялись созвездия, небо из черно-синего стало темно-голубым, но она так и не сдвинулась с места. Изо рта вырывались облачка пара; Конни еще плотнее укуталась и, пока иней незаметно покрывал балкон и лестничные ступени, мелкими глотками пила водку.
Когда небо на востоке побледнело настолько, что стало почти белым, Конни заметила внизу чей-то силуэт. Сперва она решила, что это Рик, и подскочила от радости, но тут же поняла, что это его отец. На нем был тот же смокинг, что во сне, брюки на коленях и манжеты рубашки покрывала засохшая бурая грязь. Его появление заставило Конни заговорить.
— Вы правда отец Рика или нечто иное? — спросила она, садясь обратно.
— Правда.
— Круто. Может, расскажете тогда, что случилось с моим мужем?
— Он принял в себя семя.
— Ту штуку из холодильника?
— Он расцвел.
— Я не… — Конни помотала головой. — Зачем? Почему? Почему именно с ним это произошло?
Отец Рика пожал плечами. Конни изо всех сил старалась не замечать, как при движении шевелится его лицо. Она вздохнула:
— И что теперь?
— Ему понадобится партнер.
— Что-что?
— Партнер. Для размножения.
Конни и не думала, что может так хохотать.
— Да вы, мать вашу, шутите!
— Процесс уже запущен.
— С чего вы взяли?
— Взгляни на бутылку.
— Эту? — Конни взяла бутылку. — Это водка.
— Верно. Он решил, что это поможет.
— На что вы… — В стекле отразился луч фонаря, и Конни заметила. Поднеся бутылку к глазам, она перевернула ее набок. В оранжевом свете Конни увидела плавающие в водке крошечные черные хлопья — их были десятки, сотни. — О боже. Как же так? Нет, нет!
— Так процесс займет больше времени, но он считает, что лишнее время тебе не помешает.
— Кто «он»? Рик? Рик это сделал?
— Чтобы привлечь тебя к тому, чем он стал.
— Привлечь меня?..
— Для расцвета.
— Ну уж… нет. Нет-нет-нет. — Конни замахнулась, чтобы швырнуть бутылку в отца Рика, но не смогла разжать пальцев. — Рик на такое не способен. Кто угодно, только не он.
Отец Рика не спорил; он просто исчез в тот самый миг, когда Конни произнесла последнюю фразу.
Прошло не так много времени. Занималась заря, и Конни почувствовала, как покидает заманивший ее ночными огнями город благоговейного страха и отправляется к необъятному серому океану, где бушуют шторма. Она покосилась на бутылку «Столичной», где в остатках водки плавали черные хлопья. Неужели Рик и правда оказался способен на такое, чтобы она стала его партнером для спаривания? Учитывая все ночные события, удивляться чему-либо не приходилось, но… Конни могла понять и даже представить, как появление отца убедило ее мужа съесть непонятную штуку из холодильника. Но поверить в то, что Рик додумался за компанию заразить ее, было непросто.
В сущности, такое поведение было вполне типичным для Рика. Пока они были вместе, любое решение было для него сродни прыжку с «тарзанки». Он слепо верил, что трос, к которому он привязан (то есть Конни), никогда не позволит ему удариться об острые камни внизу. Он бросил аспирантуру, потеряв при этом отсрочку для выплаты шестидесяти тысяч долларов студенческого кредита. Будучи безработным, он никак не мог по нему расплатиться. Он записывался на дорогие тренинги и пытался овладеть самыми разными профессиями, к которым быстро терял интерес. Он заказывал еду в ресторанах, когда дома был полный холодильник, и в итоге опустошил их общий банковский счет. Из-за своей безответственности он никак не мог получить ипотечный кредит — он даже чертов телефон зарядить не мог! И в результате он… Конни не смогла подобрать нужных слов, чтобы обозначить его последнюю провинность.
Небо за деревьями наливалось красками, бледно-розовые тона сменились багровыми. Стволы и ветви напоминали неизвестные Конни иероглифы. Солнечные лучи придали румянца коже, окрасили в рыжий цвет бутылку, адским пламенем заплясали на покрытых инеем ступеньках. Конни безотрывно смотрела сквозь деревья на поднимающееся солнце, пока не перестала замечать все остальное.
Фотоны низвергались на ее листья, пробуждая их к жизни.
(Что?!)
Она сложилась под прямым углом, и солнечный свет раздробился.
(Ох)
Чернота.
(Боже)
Конни вскочила.
Дрожь корней. Чернота, все шире. Холод под ногами. Схватив бутылку за горлышко, Конни ударила ею о перила. Бутылка разбилась только с третьего удара. Остатки водки выплеснулись на доски. Глазам Конни предстали сотни крошечных черных — как там их называл отец Рика? — эмбрионов, пронзительно вопящих, осознавая, что она видит и слышит их.
Чернота. Стебель изгибается. Стекло на коже. Конни взглянула на отбитое горлышко бутылки. Неплохое импровизированное оружие, пусть у нее и было чувство, что она с пращой идет на ядерную войну.
Утренний воздух наполнил шум хлопающих кожистых крыльев. Конни почти видела летающих вокруг дома существ, чувствовала, как они искажают пространство. Уронив одеяло на доски, она подошла к незапертой двери в прачечную. Думала, что будет иначе? Крепко сжав стеклянный кинжал, Конни открыла дверь и шагнула внутрь.
Посвящается Фионе
Перевод Ю. Павлова
«ТОГДА ОТДАЛО МОРЕ МЕРТВЫХ…»[36]Джейсон Экхарт
Джейсон Экхарт — иллюстратор-фрилансер, время от времени еще и пишет: в литературе как искусстве его особенно радует дополнительное измерение — время. Его статьи и рассказы публиковались на страницах «Weird Fiction Review», «Lovecraft Studies», «Studies in Weird Fiction» и других журналов. Сам он зачитывается Лавкрафтом, Дансени, Бирсом, Робертом Э. Говардом, Лорен Эстельман и книгами по истории. Экхарт живет в Массачусетсе с женой, падчерицами и кошками.
В 2004 году историков и естествоиспытателей равно взволновала новость о том, что обнаружены судовые журналы британского натуралиста Маргейта Таунсенда. Небольшие, переплетенные в акулью кожу томики в восьмую долю листа всплыли в лондонском аукционном зале Беркли и Дайтона в составе анонимного лота и были приобретены представителями факультета естествознания Мискатоникского университета. Значимость этого документа — как отчета очевидца о второй великой исследовательской экспедиции капитана Джеймса Кука (1772–1775) с участием официальных корабельных «природоведов» Иоганна Рейнгольда Форстера и его сына Георга — не подлежит сомнению. Настоящий кладезь информации о тихоокеанской флоре, фауне и туземных обычаях окажется бесценен для будущих историков, антропологов и биологов.
Но этими немалыми достоинствами важность документа отнюдь не исчерпывается. В частности, он может раз и навсегда разрешить долгий спор о том, почему Кук в январе 1774 года, отступая от антарктических паковых льдов, внезапно поменял направление примерно на 47° южной широты и, снова взяв курс на юг, достиг 71° 10′ южной широты — той легендарной крайней точки, «дальше которой, как мне кажется, человеку пути нет».
В журналах Таунсенда этот период датирован 5–11 января 1774 года. Ученые не преминут тут же отметить множество расхождений между рассказом Таунсенда и содержанием других дневников, которые велись на борту «Резолюшн» (в том числе и за авторством неустрашимого Кука). Но на основании целого ряда внутритекстовых свидетельств у Таунсенда, вкупе с тем, что его записи вполне согласуются с прочими судовыми хрониками в отношении всех других подробностей путешествия, многие приходят к заключению, что отчет Таунсенда более достоверен; более того, что остальные участники экспедиции договорились молчать относительно всего обнаруженного в ходе тех пропущенных дней. Почему — станет ясно по прочтении. Именно с целью продолжить дискуссию и подтолкнуть научное сообщество к новым изысканиям нижеследующий текст ныне опубликован и впервые представлен широкой публике благодаря финансовой поддержке Исследовательского фонда Френсиса Виланда Терстона{205}.
5 янв. 1774
Нынче утром ветер слабый, небо ясное — какое блаженство оказаться вдали от лютого холода и ледяных гор крайних южных широт! Во множестве встречаются птицы, в т. ч. альбатросы, буревестниковые, Puffinus Линнея и т. д. Тако же летучие рыбы — их целые стаи, вся палуба ими завалена, и блестят, как бруски серебра. Налетели прямо на наш корабль, точно гонимые ураганом. Позже обнаружились несколько кальмаров неизвестного вида, плывущие на юго-юго-запад. Мы встречали их снова и снова, покуда не сгустились сумерки, но и тогда эти существа распознавались по ярким цветным пятнам на бессчетных длинных щупальцах.