6 янв. 1774
Ясно, ветер по-прежнему попутный, с каждым днем теплеет, хотя, пока погоды стоят благоприятные, команда словно бы места себе не находит. Один-двое жалуются на кальмаров — эти твари на наших глазах все прибывают целыми косяками, их тут сотни, нет, тысячи! Я не замечал в них ничего необычного, пока один из моряков не добыл одного рогачом [т. е. гарпуном]. Он вытащил кальмара на палубу, чтобы мы могли рассмотреть его поближе. Это оказалась крупная (15 футов) разновидность Teuthis Linn[aeus], но вместо обычных двигательных плавников, у этих — громадные перепончатые крылья, вроде как у летучей мыши. От головы кальмара с каждой стороны отходит ряд членистых пальцеобразных отростков: на них и разворачиваются крылья, как паруса на рангоутах. Я взял на себя смелость самолично поименовать его Teuthis megaptera, за гигантские крылья (при всем уважении к Линнею).
Однако изучить этот образчик подробнее мы не успели: матросам не понравилось выражение его взгляда — он-де смотрит недобро и того гляди нас сглазит. Форстер, которому очень хотелось препарировать животное, попытался унять их страхи и напомнил, что душою, сознанием и волей наделен один только человек. Но моряки — народ суеверный, и, чтобы их успокоить, мы выбросили тварь обратно в море.
7 янв. 1774
Ветер, унесший нас из антарктических регионов, постепенно стихает, в небе по-прежнему ни облачка, стоит жара. Кальмары все плывут, птицы все летят целыми стаями — альбатросы, и фаэтоновые, и гигантские буревестники Micronectes giganteus Linn., все — на юг, зюйд-вестовым курсом. Их тени скользят по палубе, образуя подвижный решетчатый орнамент, так их много; а крылья поднимают шум, подобный великому урагану. Куда они направляются, сказать не могу; в той стороне мы никакой земли не обнаружили.
В полдень впередсмотрящий заметил на горизонте к северо-северо-востоку облако громадного размера. Оно свидетельствовало о вулканической активности, а значит, и об острове там, где на карте не значилось никаких островов. Так что «Резолюшн» взял курс на облако: команда сидела на скудном рационе из заплесневелого хлеба и тухлой воды и не отказалась бы от свежей; но гигантское облако, как выяснилось, находилось на большом расстоянии, и к заходу солнца ветер улегся, а до земли мы так и не добрались.
Ночью мимо нас все плыли и плыли косяки кальмаров. Светящимся пятнам не было числа; мы словно бы скользили по реке, искрящейся драгоценными каменьями. Матрос Айзек Гиллис присоединился ко мне у поручня и залюбовался этим зрелищем: он даже уверял, что видит в узоре из пятен некую последовательность или послание. Этому я поверить никак не мог; позже один из его сотоварищей сказал мне: «Да не обращайте на него внимания, сэр, Гиллис просто-напросто невежественный сын язычника-шотландца. Он родом с Западных островов{206} этой нации (так мне сообщили) и верит в шелки{207} и тому подобную чушь.
Однако ж мне очень захотелось расспросить этого Гиллиса, потому что узоры, которые он якобы видел, отличались от тех отметин, которые удалось рассмотреть мне. Позже в голову мне пришла блестящая идея, и я устроил ему проверку с помощью красок мистера Ходжеса (художника в составе экспедиции на борту «Резолюшн») и обнаружил, что он не различает цвета в красной области спектра. Тем самым уверения Гиллиса вдвойне сомнительны; в будущем я не поддамся на его выдумки.
8 янв. 1774
Жарко; погода почти штилевая; но мы наконец добрались до острова, дым над которым заприметили вчера, приблизительно на 50° южной широты 135° западной долготы. Это и в самом деле вулканическое образование, состоящее из базальта, пемзы и гранита. С трех сторон поднимаются отвесные черные склоны — с юга, запада и востока. На вершине колышется лес из пальм и саговников cycan circilanus Linn., а из глубины леса поднимается в небеса громадное облако. Перелетные птицы, должно быть, занесли в почву, образовавшуюся из вулканических выбросов, семена вышеупомянутых растений; однако в тот день мы никаких птиц не видели. В отличие от двух предыдущих дней ни одной птицы не наблюдалось ни на суше, ни на море. Все они улетели прочь.
Мы уже приближались к острову, когда налетел свежий ветер с севера и на нас повеяло такой вонью, какой, верно, мало кому из нас доводилось дышать в своей жизни. В ней слились запах серы из дымящегося, рокочущего кратера над нами и гнилостный смрад, да такой резкий, что иные из даже самых крепких матросов кинулись к борту. Обогнув остров с северной стороны, мы обнаружили источник этого адского зловония. Здесь земля понижалась более полого, нежели с других сторон, и шумливый прибой накатывал на черный песчаный пляж. Насколько хватало глаз, на прибрежной полосе валялись тысячи туш Teuthis megaptera, описанных мною выше, — все они наскочили на мель и теперь гнили под тропическим солнцем. Что пригнало их к острову, я даже вообразить не могу.
В тридцати ярдах от кромки воды начинался лес; едва мы бросили якорь и корабль пристал к берегу, как из-за деревьев появились люди. На таком расстоянии (около полумили) мало что удавалось разглядеть касательно их природы, кроме разве того, что цветом кожи они походили на всех прочих виденных нами островитян Южного моря, — темнокожие, с черными курчавыми волосами, как у негров, и все рослые как на подбор. Как бы то ни было, мне наряду с мистером Форстером-старшим и несколькими матросами выпало сопровождать капитана Кука на берег в одной из шлюпок, и вскорости нам представилась возможность познакомиться с местными жителями поближе.
Доплыв до берега, мы оказались среди гниющих кальмаров, двинулись вверх по пляжу, и там я наконец смог рассмотреть дикарей более отчетливо. Этот народ и впрямь отличался могучим телосложением, самые приземистые были не меньше шести футов, а иные возвышались над нашими самыми дюжими матросами. Все они, независимо от пола, носили сплетенные из травы юбки, прикрывающие гениталии, а грудь оставляли открытой, в том числе и женщины, на манер таитянок. Но, невзирая на весьма откровенный наряд, ничего привлекательного в них не было. Напротив, у них всех, и у мужчин, и у женщин в равной степени, облик дышал свирепой яростью, что лишало их какого бы то ни было природного очарования. Эту свирепость еще более подчеркивали татуировки на руках и ногах, на груди и в особенности на лице. Узоры на лице напоминали моко индейцев таика мови [маори Новой Зеландии. — Ред.], вот только оригинальностью не отличались. Тела всех мужчин покрывали разводы в виде переплетенных лоз или щупальцев: они ответвлялись во все стороны от единственного глаза, запечатленного на лбу. Татуировки были выполнены с удивительным мастерством, и орнаменты могли бы даже показаться красивыми, если бы не лютое выражение лиц. В придачу мужчины были вооружены мечами, утыканными по кромке акульими зубами, — такие в ходу и на других островах — благодаря чему выглядели еще более грозно.
Храбрость капитана Кука всегда граничила с опрометчивостью; он вышел к туземцам с распростертыми объятиями и предложил им в дар бумагу [редкий товар в Тихом океане. — Ред.], но они упорно отказывались. Один из матросов, владевший несколькими островными диалектами, отправился с ним в качестве толмача. Остальные остались стоять между шеренгой враждебно настроенных островитян и завалами вонючих кальмарьих туш, и я бы затруднился сказать, что из них хуже. И без того напряженная ситуация усугублялась ощущением тревоги, еще ранее распространившимся по кораблю, но команда стосковалась по приличной пище, а вода в трюме давно позеленела и протухла, так что решили, что рискнуть стоит.
Переговоры между капитаном и островитянами, по всей видимости, протекали мирно. И тут Гиллис, тот самый матрос, который разговаривал со мною о кальмарах, подошел к одному из дохлых морских чудищ, валяющихся на песке, и нагнулся его ощупать. Тут же из строя выбежали два десятка воинов и кинулись к нам, потрясая клинками и издавая яростные вопли. По счастью, наши люди были вооружены мушкетами и тут же вскинули их на изготовку. Не успели они спустить курки, как кап. Кук закричал: «Стреляйте поверх голов!» — и так наши и поступили. Треск выстрелов сдержал атаку дикарей, но лишь отчасти и не так действенно, как нам бы того хотелось. Пока они растерянно застыли на месте с занесенными клинками, меньше чем в двадцати футах от нас, а наши люди лихорадочно перезаряжали мушкеты, на моих глазах Кук и толмач о чем-то быстро и настойчиво переговаривались с островитянами. «Нельзя трогать кальмаров! — крикнул нам переводчик. — Эти люди почитают их священными». При этих словах мы все как один отошли от кальмаров на несколько футов, не сводя глаз с воинов, а те, в свою очередь, неотрывно следили за нами. Я воздел руки в умиротворяющем жесте, и все немного подуспокоились. Со временем Кук и его спутник вернулись к нам и сообщили, что нам позволят запастись водой и съестными припасами, при условии, что задержимся мы ненадолго.
Мы возвратились час спустя с двумя шлюпками и двадцатью двумя матросами, и во второй раз нас приняли хоть и сдержанно, но не так враждебно, как прежде. На самом деле мало-помалу наши хозяева-дикари сделались более дружелюбными и помогли нам разжиться всем необходимым. Мне было дозволено побродить по их лесу и поискать образчиков животного мира в сопровождении одного исполинского воина, волосатого Рустама{208} по имени А’тай, но собиратель из меня получился самый жалкий. На острове, как ни странно, почти не встречалось высших форм жизни, хотя я обнаружил следы пребывания многих птиц, которые теперь остров, похоже, покинули. Я тут же вспомнил целые сонмы пернатых, что в предшествующие дни на наших глазах летели на юг, и призадумался.
С двуногими обитателями острова мне посчастливилось больше. Ко мне присоединились матрос-толмач и мистер Форстер, и нам удалось расспросить нескольких дикарей на разные темы, и здесь мои расспросы принесли прелюбопытные плоды. [Автор играет словами, одновременно намекая на плоды, собранные матросами. —