Ты напитал меня плотью чародеев!
Ты — Эйхорт. Я пирую за Твоим столом! Ты — Ньярлатотеп-Метцли! Я смеюсь с Тобою заодно!
Ты разжижил мою плоть! Ты убил мой разум! Ты удлинил мои кости!
Ир Нгг Эйхорт Эблот Йетл! Йетл! Шинн-нгаа!
Я — это ты, и ты — это я. Я — твоя флейта. Я — твои зубы!
Феликс долго отрабатывал распев, добиваясь, чтобы он зазвучал в точности как у американских индейцев — то есть как во всех когда-либо просмотренных им ковбойских фильмах. Заснул он в три утра. Проснулся как с бодуна. Дверь в квартиру стояла открытой, на губах запеклась кровь, но Феликс Рамирес богатым воображением не отличался.
В знаменательный день все, что можно, пошло не так. Кто-то запер студию; где ключ, никто не знал. Потом никак не включался кондиционер. Потом мистеру Серлингу понадобилось уйти на другую площадку, и его пришлось прождать невесть сколько. Ряды претендентов на роль адских тварей редели. Пробы были назначены на три. В шесть тридцать наконец-то открыли гримерку. Феликс приставал ко всем и каждому с рассказами о своей новообретенной религии. Чернокожий охранник всем своим видом давал понять, что такими байками сыт по горло. Белая секретарша явно заинтересовалась сексуальной магией. Еще двое будущих вурдалаков признались, что обрели просветление не далее как в том же месяце. Один проникся идеей НЛО, второй нес какую-то чушь насчет сакрального крика.
И снова задержка. От пасты все лицо онемело; а теперь еще и голова слегка кружилась. Феликс понятия не имел, что такое «шалфей предсказателей», но зелье оказалось явно адским. Аж на хавчик пробило. В голову разные крейзовые мысли лезли. «Знаешь, будь я под кайфом от этой дури, я б и впрямь себе зубы повыдергал. Эх, клево было бы, прям как приход. А интересно, китаезы, они на вкус как китайская кухня, нет? А мне ведь не слабо хоть до неба допрыгнуть. А в Хуане Ротосе небось от человека, почитай, ничего и не осталось. Держу пари, черви эту кладбищенскую землю всю обгадили. И теперь на мне трупаки вместо одежды. А вот взять бы да заявить Роду Серлингу: «Предаю вас на одобрение Эйхорта!» Эх, жрать-то как хочется. Не надо было выкидывать ту пиццу, ее бы приправить земелькой, небось пошла бы на ура. Кстати, а не куснуть ли белую секретаршу?»
Феликс встал и принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Он ощущал себя все более странно. Хуан небось собрал целую ораву рассерженных молодых мексиканцев опробовать эту штуку, а потом порезвиться малец на каком-нибудь пижонском кладбище для белых. Скажем, на Форест-Лон — вот он, символ прогнившей насквозь белой Америки! То-то ребят небось переклинило! Феликс вдохнул поглубже. Надо сесть и сосредоточиться на заклинании. А то в комнате как-то слишком светло, как-то слишком жарко. Восемь остальных парней, загримированных под вурдалаков, начинали действовать ему на нервы. Хотелось на них запипикать.
Еще два вурдалака свалили нафиг. Сквозь открытые двери было видно: встала луна. Индейцы-отоми верили, будто луна когда-то ничем не уступала солнцу. И тогда солнце бросило луне в лицо кролика. Все кратеры, куда сунулись астронавты, — прямое оскорбление луне. Луна наделила плотью червей, и черви стали людьми. Дело людей — отомстить за оскорбление, нанесенное луне. Посланник луны выставлял всех прочих богов на посмешище. Дело людей — продолжать в том же духе. Феликс зажмурился. Луна призывала его. Отомсти за меня! Кровь крови просит!
Вошел мистер Серлинг в сопровождении своего дюжего телохранителя-датчанина. Феликс подпрыгнул и заявил, что сейчас споет.
— Что этот комедиант вытворяет? — спросил Серлинг.
Все слова словно бы поперепутались. Начинался распев на английском, а перешел во что-то другое. Телохранитель заслонил Серлинга.
— Если это рекламный трюк, то крайне глупый.
Феликс чувствовал: руки его растут и удлиняются. Все-таки надо было сделать разрез для хвоста. Теперь больно будет. Охранник выронил комикс. Один из вурдалаков вопил что-то насчет космических братьев.
А запахи! Все помещение провоняло отвратительным смрадом живых тварей, жарких и блестяще-пахучих, как солнце. Как Тонатиух! Наглое солнце, враг тысячеликой луны. Феликс схватил за руку почитателя космических братьев. Дернул посильнее. С первого раза оторвать не удалось, со второго — получилось. Кровь крови просит! Он принялся выжимать руку, точно тюбик с пастой. Прямо к себе в рот. Что за божественный вкус! Вот только зубы подкачали. Белые, прям как солнце. В грудь впилось что-то горячее. Это охранник в него выстрелил. Серлинг орал; дюжий блондин заталкивал босса в лифт.
— Предаю тебя на одобрение Эйхорта! — завопил Феликс. — Ты вступаешь в пределы между субстанцией и тенью, между материей и идеями! Я заношу тебя в каталог под буквой «С» — съесть!
И тут глазам Феликса открылась она — та самая громадная трещина в мире. Вот она, граница между субстанцией и тенью, между материей и идеями. Феликс видел нагуалей и земли грез. В трещину уводила длинная лестница из оникса или обсидиана — она принадлежала и одновременно не принадлежала пространству. Охранник швырнул в Феликса пистолетом. Да что козлу примерещилось — тут ему что, сериал «Облава»{244}, что ли?
Феликс понимал: пора навести порядок. Эти люди просто дезориентированы.
— Нинойоалитоатцин иник негуатль иник чикнаухтопа! Нимоквеквелоатцин Ниехорт! Yo es Nyarlathotep-Metzli! Я — Праотец Червей! — заорал он.
Никто не поклонился. А должны бы! Насмешник Моквеквелоатцин некогда научил червей ходить, чтобы высмеять богов. Религия — это черный юмор такой. Феликс кинулся на визжащую секретаршу. Ухватил ее за пухленькие, как тамале{245}, щечки. Засунул их к себе в рот. Ее вопли перешли в хохот.
Теперь Феликс видел сквозь землю, как будто и пол, и почва превратились в прозрачнейший хрусталь. Он видел Эйхорта: разбухший белый футбольный мяч на крошечных ножках. Вурдалаки кормились плотью. При каждом движении Эйхорта по Лос-Анджелесу прокатывались бессчетные землетрясеньица. Эйхорт вздрагивал — и сотрясалось все тихоокеанское побережье. В желеобразной массе открылись глаза — и взглянули на Феликса с такой любовью, какой он не знавал со времен смерти матери.
В двери ворвалась полиция. Луна словно бы увеличилась в двадцать раз. Лунный свет источал неизбывную сладость. Феликс скачками кинулся к двери. Полицейские открыли огонь, побежали следом. Снаружи, на парковке, стоял большой белый фургон. Дверь была открыта.
Внутри ждала Карлотта, выставив напоказ все свои шестнадцать крохотных грудей. За рулем сидел вурдалак. Наверняка Хуан. Карлотта пипикнула, залаяла; по всей видимости, это означало: «¡Vámonos!»[41] Феликс кинулся к своей красотке. Фургон, накреняясь, пулей вылетел из «живописного делового центра Бербанка».
«В ту ночь, — в прессе ее назвали «атакой вурдалаков», — мне удалось спасти босса разве что чудом. Он чуть не в истерике бился, снимая «Холодный воздух»{246}, — на площадке дневал и ночевал. Были назначены пробы на вурдалаков для «Модели Пикмана» — и, как оно всегда с Эн-би-си, объявление о том, что пробы отменяются, затерялось на главном распределительном щите. Босс решил, что пойдет. Пожалел бедолаг-актеров, которые уже прождали так долго. Как только он появился, один из них — нарик, не иначе, — понес какую-то чушь. Я попытался увести босса, но тот, как всегда, заартачился. Тут к первому подскочил еще один «вурдалак». А нарик возьми и оторви ему руку. Мы все решили, это фокус такой, раскрутки ради. И тут охрана начала пальбу. Босса я благополучно вывел за дверь. А в Эн-би-си все это дело замяли. Решили, пусть думают, что это была дурацкая рекламная кампания. Разумеется, кое-что наружу все-таки просочилось — у нас ведь в городе как: чем больше крови, тем круче новость. Какой-то репортеришка попытался связать этот инцидент с вандализмом на кладбище, но я вам так скажу: это всего-навсего очередная наглядная иллюстрация того, какие в Голлижути нравы».
Перевод С. Лихачевой
ЧАСОВОЙ КОРОЛЬ, СТЕКЛЯННАЯ КОРОЛЕВА И ЧЕЛОВЕК С СОТНЕЙ НОЖЕЙДаррелл Швейцер
Даррелл Швейцер пишет в жанре фэнтези и ужасов с начала 1970-х годов. Его произведения публиковались в журналах «Whispers», «Twilight Zone», «Cemetery Dance», «Interzone», «Postscripts» и в многочисленных сборниках. Его перу принадлежат три романа: «Разбитая богиня» (The Shattered Goddess, 1982), «Белый остров» (The White Isle, 1989) и «Маска чародея» (The Mask of the Sorcerer, 1995) — и повесть «Жизнь с мертвецами» (Living with the Dead, 2008). Швейцер пишет стихи, критические работы, берет интервью. Он автор книг о лорде Дансени и Г. Ф. Лавкрафте и девятнадцать лет проработал одним из редакторов в журнале «Weird Tales». Швейцер четырежды номинировался на Всемирную премию фэнтези и один раз ее получил.
Большую часть этой истории остается лишь домысливать, потому что во многом это лишь предположения плюс изрядная порция лжи. Я не видел, как все было. Меня там не было.
Признаю, что встретил Реджинальда Грэма в колледже в начале своего первого семестра. Он был на два года старше, и да, я превозносил его сверх меры и, видимо, действительно, как тогда утверждали зубоскалы, таскался за ним следом, как щенок, но нет, любовниками мы не были, никакого гомосексуализма, все было совсем не так. Ненавижу, когда люди мыслят исключительно такими вот клише и совершенно не способны хоть чуточку пошевелить своими крошечными мозгами. Когда юноша вступает в подобные отношения с человеком постарше, это скорее попытки Вагнера найти своего Фауста, сделаться подлинным учеником чародея, ассистентом безумного ученого, мелким прислужником. Чтобы получить эту роль, не обязательно даже быть горбуном. Юноша жаждет мудрости и наставлений, жаждет найти свой путь в жизни и отчаянно цепляется за того, кто, по его мнению, может все это дать. Возможно, это и правда свидетельствует о некоторой слабости характера или даже незрелости. Вы когда-нибудь спрашивали себя, а что же в конце концов сталось с беднягой Вагнером? Да всем плевать. Сами прочтите.