В конце концов ничего другого не оставалось, кроме как отправить меня домой. Хотя дома уже не было. Квартиру опечатали за неуплату. Все вещи пропали, кроме тех, которые удалось спасти моей сестре Морин, да еще кое-каких книг, документов и прочих мелочей, не приглянувшихся арендодателю.
Выписываясь из больницы, я потребовал вернуть все, что было у меня в карманах. Каким-то чудом карманы уцелели, хотя вся одежда была искромсана, как и мое тело. Мне выдали бумажник, ключи и прозрачный пакет с застежкой, в котором лежало чудом уцелевшее кольцо Стеклянной Королевы.
Овдовевшая старшая сестра взяла меня к себе, и больше десяти лет я прожил с ней в сельской местности на севере штата Нью-Йорк. Тьма и открытые пространства наводили на меня ужас. Я предпочел бы город с его яркими огнями, но выбора у меня не было. Так я и жил с сестрой, тихо-мирно, наполовину инвалидом, оставался второстепенным поэтом без дотаций, и после еще нескольких (все более странных) сборников общее число проданных экземпляров перевалило-таки далеко за трехзначное число. Меня даже дважды номинировали на Совершенно Никому Не Известную Премию.
Потом Морин заболела и умерла, и я, шестидесятитрехлетний мужчина, остался один в ее доме, окруженный со всех сторон тьмой, голыми полями и безлюдными просторами.
В зеркале я видел обрюзгшее сереющее лицо, действительно напоминавшее лицо Гарри Поттера, который проворонил свое предназначение и почти уже одряхлел. Мне подумалось: вот он человек, жизнь которого прошла мимо, который так и не сумел ничего толком добиться в этом мире, потому что мир этот казался ему сном, наполовину забытым сном в те редкие моменты, когда он по-настоящему пробуждался в более темном истинном мире, где безмерно храбрый, безмерно великолепный Реджи Грэм сражался с чудовищными прихвостнями Человека с Сотней Ножей (вернее, с девяносто девятью ножами, ведь один был у Реджи) и защищал своего повелителя Часового Короля и его Стеклянную Королеву.
Я как раз стоял в ванной перед зеркалом, когда мои размышления вдруг прервали: воздух позади меня затрещал, будто кто-то проделал длинную вертикальную прореху в стенке палатки, а потом через прореху что-то протолкнули.
Раздался грохот, и что-то тяжелое упало в ванну. С изумлением, грустью и смирением я узнал в предмете ту самую кувалду, с помощью которой Реджи Грэм убил человека-скорпиона и спас мне жизнь.
А сейчас я буду рассказывать вам неправду.
Прореха в «реальности» никуда не делась, ее края хлопали на холодном ветру. Ванная, а следом за нею и весь дом наполнились сырым воздухом, запахом льда и замерзшей грязи с окрестных зимних полей. Я знал, что нужно делать, и понимал то, что однажды растолковал мне Реджи: время в темном мире и в мире света движется с разной скоростью. Для меня минуло больше двадцати лет, а для него, быть может, всего несколько часов.
Я медленно и тихо старился, а он по-прежнему сражался в самой гуще боя.
Мне хотелось бы верить, что я выполнял свой долг, когда надел тяжелые сапоги и самые толстые джинсы из всех, что у меня были (доспехов-то у меня не водилось, так что пришлось довольствоваться этим), а еще пальто и перчатки, а потом ступил через прореху в другой мир и сражался там бок о бок с Реджи Грэмом, долго и упорно, продемонстрировав выносливость гораздо большую, чем сам в себе полагал. Там Реджи называли другим именем, он был знаменитым мастером темных искусств, отчужденным и внушающим страх, но вместе с тем героическим, рискнувшим собственной душой ради высших целей, Зигфрид и Фауст в одном лице. А подле ковылял я, его верный спутник, охромевший из-за старой раны.
Я, словно Тор, орудовал той кувалдой, но этого оказалось мало, и в конце концов замок наводнили люди-скорпионы, Стеклянную Королеву разбили вдребезги, а Часовой Король разлетелся на крошечные механические детали. Последний раз я видел Реджи Грэма, когда он сошелся в смертельной схватке с врагом на узеньком мосту над пропастью — один нож против девяноста девяти.
Мне пришлось бежать. Я оставил его там. Он сам так хотел. Мы оба знали, что единственная надежда — кольцо, которое нельзя разбить, нельзя отдать в руки врагу, ведь в один прекрасный день его должен надеть на палец наследный принц.
И я бежал обратно через ту прореху в реальности, сражаясь по пути с людьми-скорпионами, а потом упал, ужасно израненный, в ванной комнате на втором этаже. Там меня спустя несколько дней и нашла полиция: почтальон и соседи встревожились, когда увидели, что я не достаю письма из ящика, а газеты валяются на подъездной дорожке.
И снова следовало многое объяснить.
Это лучший вариант концовки, самая приятная неправда.
И какой я после этого?
Другая версия такая: я оказался трусом. С кувалдой в руке пробрался сквозь прореху в осажденную цитадель, чтобы наконец крикнуть Реджи Грэму:
— Да ты, на хрен, спятил! Все это не по-настоящему! Ты сам не настоящий! Это наверняка сон, который снится одному из нас, пока он валяется в смирительной рубашке в сумасшедшем доме!
А потом все с той же кувалдой в руках сбежал обратно в настоящий мир, бросив Реджи на произвол судьбы. Вот только люди-скорпионы пытались не дать мне уйти, и именно поэтому я вновь оказался ужасно изранен.
Но главная проблема с этой версией (полиция ловко обошла это в своем отчете) заключается в том, что в ткани между мирами осталась прореха, будто порванный занавес, края которого хлопали на холодном ветру. Я сумел выбраться обратно, но люди-скорпионы вбежали следом, и я сражался с ними прямо там, в тесной ванной.
Затрудняюсь объяснить, что сталось с кувалдой. В ванной ее не нашли.
Не могу объяснить. Но в итоге получилось, как в той шутке про лампочку и сюрреалиста. Вы ее знаете: сколько сюрреалистов нужно, чтобы закрутить лампочку? Два — один держит жирафа, а второй сыплет в ванну сияющие механические детали. Разве что в моем случае не было жирафа, а в ванне лежали красные обломки людей-скорпионов (некоторые все еще дергались). Этого полиция в отчете тоже не указала.
Реджи предупредил, что враг пойдет на всевозможные уловки, чтобы выманить у меня кольцо.
Поэтому я был настроен категорически отрицать любой вариант, помимо вышеописанных, но вдруг посреди ночи в мою дверь забарабанил Реджи. Он вопил, что все понял неверно, нет никакой героической борьбы в темном мире, есть лишь безумие и нескончаемый ужас; и я, боясь этой окончательной правды, не открыл дверь, оставил его умирать на пороге после того, как он, мучаясь от боли, приполз из тьмы, из невероятного далека. Последний его вопль был самым пронзительным, что-то сильно ударило в дверь, потом торопливо завозилось, заскреблось, и в щель над порогом затекла не кровь, но чернота, живая, почти осязаемая чернота. Я отступил вверх по лестнице и наблюдал, охваченный ужасом вперемежку с восторгом, как чернота ткнулась туда-сюда, ощупью, словно огромный язык, а потом убралась восвояси.
Открыл я, только дождавшись утра. Ничего. Ни тела. Ни крови. Даже царапин на двери.
Понятия не имею, что сталось с Реджи Грэмом, где он, жив или мертв. Негодяи! Притворщики! Давайте оторвите половицы{251}, если хотите. Ничего вы там не найдете.
Но попрошу вас объяснить, почему с пола между входной дверью и лестницей полностью исчез лак, будто бы его слизали дочиста.
Итак, что вы думаете? Я знаю, что думаю я. А думаю я, что наконец-то распутал этот клубок и нашел разгадку. Да, все это неправда, хитросплетение иллюзий и лжи. А правда в том, что я не Вагнер, слабовольный, но преданный и немного жалкий оруженосец. Думаю, я Фауст, а Реджи Грэм (или то, что казалось Реджи Грэмом) был Мефистофелем, посланным хитростью выманить у меня мою душу — кольцо.
Оно все еще у меня. В этом я признаюсь. Надежно спрятано. Вы его не получите. Я не выдам его ни под какой пыткой. Буду хранить, пока не явится законный принц и ваш мир зла и иллюзий не разлетится навеки, словно стекло под ударом кувалды.
Какой я после этого сумасшедший?
Перевод Д. Кальницкой
ДРУГОЙНиколас Ройл
Николас Ройл — автор шести романов, двух повестей и одного сборника рассказов «Бренность» (Mortality, 2006). Еще один его сборник — «Лондонский лабиринт» (London Labyrinth) — скоро должен выйти в издательстве No Exit Press. Ройл выпустил пятнадцать антологий, включая «Темные земли» (Darklands, 1991), «Лучшие британские рассказы 2011» (The Best British Short Stories 2011) и «Стаи: сборник таинственных историй о птицах» (Murmurations: An Anthology of Uncanny Stories about Birds, 2011). Он преподает писательское мастерство в университете Манчестер Метрополитен и управляет издательством Nightjar Press, публикующим малотиражные издания.
Каждое утро начиналось одинаково: жена Грэма принималась ворочаться, потом выбиралась из кровати, и в это время просыпался он сам. Сара шла в ванную. Пока она занималась там водными процедурами, Грэм принимал сидячее положение, разворачивал корпус и спускал ноги с кровати — прямиком в китайские домашние туфли. Затем вставал, медленно и с усилием (от недели к неделе усилие требовалось все большее), подходил к двери, снимал с крючка халат, надевал. Взбирался по лестнице на третий этаж (легко или с трудом — это все больше зависело от того, во сколько он лег накануне), чистил зубы, справлял нужду и спускался обратно. Под дверью в ванную обычно виднелась полоска света — значит жена еще не вышла. Грэм отправлялся на первый этаж, выключал сигнализацию, шел в кухню, заваривал две чашки чая и относил их наверх. К тому моменту жена уже выбиралась из ванной, и он вручал ей одну чашку. Сара брала ее со словами благодарности и принималась за свой туалет.
И вот одним прекрасным утром, пока жена еще была в ванной, Грэм сложил на своей половине кровати две подушки — свою и Сарину, — прибавил еще пару диванных, закрыл все это одеялом и на цыпочках прокрался на третий этаж. Время он рассчитал неправильно — вернулся вниз как раз тогда, когда Сара выходила из ванной, — и потому незаметно проскользнул в сп