Наконец египтологиня дошла до вопроса, который, я уверен, многие из присутствующих страстно мечтали задать, но из-за соображений вежливости или по стеснению сами озвучить не решались.
«Многие называли вас расистом, — сказала она. — Вы разделяете их мнение?»
Я постарался выбрать самый дипломатичный ответ из тех, что мне предложил Лавкрафт: «Расовые предрассудки есть дар природы, предназначенный для сохранения в чистоте различных ветвей человечества, которые развили эпохи». На тот момент эти слова даже прозвучали довольно резонно, однако у Лавкрафта еще было что сказать, и у меня не оставалось выбора, кроме как продолжить: «Проблема расы и культуры далеко не так проста, как она воспринимается нацистами и обслуживающими всякую шваль эгалитарными колумнистами жидо-йоркских газет».
В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь постукиванием пальцев по экранам мобильных устройств и поскрипыванием кресел, в которых заелозили отдельные зрители. Египтологиня не отступала: «То есть вы не одобряете всего того, что было достигнуто движением за гражданские права со времени вашей смерти?»
Информационный массив по Лавкрафту не включал никаких исторических данных о событиях, произошедших после его смерти, кроме отдельных фактов, имеющих отношение к оживившей его технологии. Ни один из вариантов мне не нравился, поэтому я выбрал тот, в котором не упоминались «ниггеры» или «крысомордые евреи», отдав предпочтение ответу невежественному, но обманчиво вдумчивому.
«Самая большая загвоздка в негритянском вопросе — это то, что в действительности он представляет собой двоякую проблему. Черные на самом деле значительно уступают белым. В этом у современных, сдержанных на эмоции биологов нет никакого сомнения… Но фактом является и то, что эта проблема была бы очень серьезной и очень реальной, даже если бы негр был равен белому человеку».
Я ожидал, что доктор Мейсон скажет что-нибудь или, может, попробует перевести разговор в другое русло, но он предпочел не вмешиваться. Египтологиня задала еще один вопрос, на этот раз о евреях. Кто-то поинтересовался моим отношением к межрасовым бракам, следующего занимало мое мнение о жителях Нью-Йорка. Ответы, хоть и приводили меня в ужас, рождались легко и быстро. Зрители были в курсе воззрений Лавкрафта и, конечно, понимали, на какие вопросы смогут получить наиболее шокирующие ответы. Чем безуспешнее были их попытки подловить меня, чем возмутительнее становились расистские высказывания, на которые они провоцировали Лавкрафта, тем заметнее росло их воодушевление.
Один молодой человек во всем черном, явно надеясь добавить беседе еще остроты, поинтересовался, кто хуже: черные или евреи. Полагаю, он наперед знал, как ответит Лавкрафт, который действительно предложил мне только один вариант, и я послушно его озвучил:
«Борьба с неграми носит полностью биологический характер, а с евреями большей частью духовный; но принцип и там и там одинаков».
Организатор кинофестиваля воспользовался возникшей паузой, чтобы объявить о завершении встречи, судя по моим часам на девять минут раньше, чем было оговорено. Понятно, что он не был в восторге от подобного рода разговоров в рамках своего фестиваля, пусть и посвященного фильмам ужасов, но он все равно повел себя чересчур грубо. Организатор поблагодарил доктора Мейсона, который, в свою очередь, поблагодарил зрителей, и те в ответ вежливо поаплодировали. Моя связь с залом прервалась, и я обмяк в кресле, с трудом переводя дух, весь взмокший от пота. Столь неожиданное отклонение от расписания показалось мне крайне нелюбезным, и я подивился тому, что люди перестали придерживаться даже самых простых правил приличий.
— Как на произошедшее отреагировал доктор Мейсон?
— Не было человека счастливей. Он казался довольным, хотя по нему, конечно, трудно сказать наверняка. Главным для него было то, что ответы Лавкрафта были правильными, пусть и неоднозначными. Он вернулся в лабораторию полный сил, и мы сразу же приступили к делу — внедрению новых функций и доработок.
— А вы что думали?
— Я тоже воодушевился, по крайней мере поначалу. Это ведь на тот момент был мой первый подобный опыт. Слова были прямо передо мной, оформленные в такие сложные и грамотно построенные предложения! Мне просто нужно было выбрать подходящее. Целыми днями я либо тестировал код, либо служил посредником для связи с Лавкрафтом. Прошла целая неделя, прежде чем я увидел, что пишут люди онлайн. Тогда-то я и наткнулась на публикацию в блоге, где утверждалось, что доктор Мейсон был отъявленным расистом. Глупость, конечно. Он, вообще-то, сам афроамериканец!
— Это тогда вы начали нарушать лабораторный регламент?
— Нет, тремя неделями позже. Доктор Мейсон должен был выступать на конференции Американской ассоциации содействия развитию науки, которая в тот год проводилась в Денвере. Не с демонстрацией, просто с докладом, тезисами будущей статьи. Эта статья занимала тогда все наши мысли или должна была занимать.
Я принялся шерстить Интернет в поисках отзывов на нашу презентацию. Египтологиня, которую на самом деле звали Лила Харпер, полностью выложила ее в своем блоге. Дама была весьма впечатлена. Она поняла, насколько выдающимся было достижение доктора Мейсона, который благодаря потрясающему технологическому прорыву смог вернуть человека с того света — во всем его величии и чудовищности. Отзывы других оказались менее восторженными. Конечно, многие из тех, кто не питал теплых чувств к Лавкрафту, были возмущены его расистскими убеждениями и тем, как бездумно мы преподнесли их современной аудитории. Поклонники его творчества разделились: одни утверждали, что авторам, вдохновляющимся Лавкрафтом и его мифами, не пристало быть частью чего-то подобного, другие указывали на то, что даже гораздо более известные писатели говорили значительно более предосудительные вещи.
Я не удержался и тоже начал участвовать в обсуждениях на форумах. Сперва я появлялся там под псевдонимом HarveyW, но, когда вовлекся в одну особенно неприятную дискуссию о моральной подоплеке использования вырванных из контекста слов мертвеца и вкладывания их в уста смахивающему на привидение самозванцу, кто-то из участников отследил мой IP-адрес до университета, и меня разоблачили. К счастью, доктор Мейсон ничего не заметил, или ему просто было все равно. Он сосредоточился на проекте и готовил к публикации свою первую статью на эту тему. Я же занялся онлайн-обороной и сражался за проект, расхваливая его значимость и потенциал. Мои насчитывающие десятки тысяч слов комментарии и публикации в блогах доказывали, что интеллектуальный синтез, на который будут способны наши призраки, совершит революцию в сфере литературоведческих и исторических исследований, а также даст нам новое понимание покойных мыслителей. Мои оппоненты называли меня в лучшем случае заблуждающимся мечтателем. Еще часто звучали такие характеристики, как «деляга» и «аферист».
Доктор Мейсон просто не понимает, как все это работает. Ему было наплевать, что люди писали в Интернете о нашем мистере Лавкрафте, но на самом деле, если бы наша репутация пострадала, то это оказало бы губительное влияние на все вокруг — на финансирование, публикации, само принятие проекта. Расизм его не волновал, потому что представлялся ему курьезным историческим артефактом. Оживление этой стороны Лавкрафта было для него свойством системы, а не ее дефектом. Но я-то знал, знал наверняка, что нам надо переманить любителей Лавкрафта и сетевое сообщество на нашу сторону, поэтому и обратился к ним, несмотря на указания доктора Мейсона не делать этого. Обратился прямо через интернет и попытался объяснить нашу позицию.
Но получалось у меня это скверно. Думать на ходу я не могу, и в спорах мне приходилось нелегко. В одном из форумов я написал: «Вас не заботили расистские мнения Лавкрафта, пока вы не услышали их от него вживую», имея в виду, что его расизм не мог стать ни для кого сюрпризом. Они же решили, будто я их самих назвал расистами. Тогда я написал: «Вы не видите самого главного», но это было воспринято как обвинение в глупости. Дела шли хуже некуда, когда Лила Харпер бросила мне спасательный круг, подсказав: «Покажите нам, какой от всего этого прок, вместо того чтобы говорить нам, что мы ошибаемся».
Мне пришлось дожидаться февраля, когда доктор Мейсон должен был отправиться со своим докладом на конференцию. Я отказался присоединиться к нему в самый последний момент, сославшись на проблемы с желудком. Кэрри и Джин тоже поехали, так что лаборатория осталась в моем полном распоряжении. Я договорился с Лилой: это будет беседа в реальном времени, разговор, в котором смогут поучаствовать все наши противники. Пусть сами все увидят.
Последнее крупное изменение, которое доктор Мейсон внес в призрака Лавкрафта, было довольно простым, но крайне существенным. До этого программа уже провела синтаксический анализ и проиндексировала все тексты Лавкрафта, что мы отсканировали (другими словами, абсолютно все). Обновленная версия включала еще и полное содержание всех бесед, в которых принимал участие мистер Лавкрафт, что позволяло ему запоминать разговоры, которые он каждый день вел в лаборатории доктора Мейсона, и учиться. Он был в состоянии запоминать задаваемые ему вопросы и позднее ссылаться на них. Первоначально предполагалось, что эта доработка позволит призраку фиксировать положительные и отрицательные реакции слушателей и учитывать их при проведении анализа. Так и случилось. К тому же благодаря ей Лавкрафт превратился в более непринужденного собеседника и, возможно (я очень на это надеялся), в самого искусного в мире полемиста. Он помнил решительно все — не только то, что сказал сам, но и то, что говорили его собеседники. Успех был у меня в кармане.
Естественно, первый вопрос касался расовой тематики. В окне чата высветилось недвусмысленное «Что вы имеете против черных?». Мои ответы мгновенно транслировались из лаборатории на Ustream, модератором выступала Лила Харпер, которая находилась в тот момент у себя дома в городе Юджин, штат Орегон. Вживую нас слушало всего около семидесяти человек, но весь разговор записывался.