— И вы проделали это еще семнадцать раз?
— Я проделал это еще одиннадцать раз.
— На самом деле семнадцать. Вы что, не помните остальные?
— Не помню.
— Есть ли у вас копии сессий, помимо тех записей, что хранятся в вашем ноутбуке?
— Не помню.
— Когда вы перестали отзываться на фамилию Янновиц?
— Не думаю, что перестал.
— Перестали. Вы отзывались только на имя Говард.
— Не помню такого.
— Почему вы решили навсегда остаться внутри призрака Лавкрафта?
— Это гипотетический вопрос? Я в них не силен.
— Мы знаем об этом, но нам важно, чтобы вы постарались. Представьте, что это часть эксперимента.
— Я считаю экспериментальную и исследовательскую работу жизненно важной в продвижении нас как расы.
— Вы много об этом писали. Как по-вашему, что могло бы послужить причиной решения навсегда остаться внутри?
— Если человек недоволен чем-то в своей жизни… Или, возможно, если он не в состоянии принять на себя ответственность за свои собственные решения. Или, скажем, если его заставили.
— А если говорить о вас? Почему вы остались?
— Дайте мне минутку подумать.
— Не торопитесь.
— Я не уверен, что отвечу правильно. Это просто догадка.
— Ничего страшного.
— Я никогда не познаю славы. Никогда не приведу миллионы людей в ужас или трепет. Лавкрафт ушел в самом расцвете своих сил. Может, он заслуживает этого времени больше, чем я. Может, он лучше его потратит.
— Но призрак — не Лавкрафт.
— Не Лавкрафт. Он, быть может, даже лучше его.
— Что последнее вы помните? До начала этого интервью.
— Я работал за компьютером, готовился к последней сессии обсуждений. Шесть параллельных интервью и чатов. Я написал, что «самое чудесное, что есть в мире, на мой взгляд, это способность моего разума связывать воедино все его содержимое».
— Это ведь написал Лавкрафт?
— Это написал я.
— Довольно, Джин. Думаю, мы исчерпали все, что смогли восстановить из его личности. Давайте заканчивать. Отсоединяйтесь.
— Господи, — пробормотала Джин, моргая и потирая глаза, пока доктор Мейсон отключал воскрешенного Янновица. — Теперь понятно, как во всем этом можно безнадежно запутаться. Нет времени самому за себя подумать.
— Вы уверены, что извлекли абсолютно все, что Янновиц когда-либо написал?
— Мы с Кэрри занесли все его записи в наши базы данных, доктор Мейсон. И доступные в Сети, и хранящейся локально, на компьютере. Так что уверена.
— У нас не хватит материала на создание полноценной модели для возвращения Янновица. Не думаю, что мы сможем восстановить его таким образом, — со вздохом сказал доктор Мейсон.
— Его нейрохирург снова запросил доступ к призраку Лавкрафта для проведения лечения. За сегодняшний день получили от него четыре письма.
— Полагаю, придется разрешить. Я-то надеялся, что мы обнаружим сегодня что-нибудь, что позволит нам его вернуть. Но его врачи считают, что поможет только нейрональная каутеризация. Хотят выжечь личность Лавкрафта из его мозга.
— И это сработает?
— Не имею представления, но что еще остается делать? В любом случае это не наша забота. Мы и так на это день потратили. У вас полчаса на обед, пока я буду загружать мистера Лавкрафта, потом займемся творческими упражнениями.
— Мне кажется, его новый рассказ выходит очень даже неплохо.
— Он, конечно, не в моем вкусе, но да, полагаю, так оно и есть. В законченном виде, думаю, сам Лавкрафт его от своего не отличил бы.
Перевод Т. Савушкиной
БЕЗЛИКИЙДональд Тайсон
Дональд Тайсон — канадский писатель, автор художественных и научно-популярных произведений, посвященных самым разным аспектам западной эзотерической традиции. Из-под его пера вышли: ««Некрономикон». Странствия Альхазреда» (Necronomicon: The Wanderings of Alhazred, 2004), «Гримуар «Некрономикона»» (Grimoire of the Necronomicon, 2008), «Таро «Некрономикона»» (The Necronomicon Tarot, 2007) и «Тринадцать Врат «Некрономикона»» (The 13 Gates of the Necronomicon, 2010), а также биография Лавкрафта под названием «Царство грез Г. Ф. Лавкрафта» (The Dreamworld of H. P. Lovecraft, 2010) и роман «Альхазред» (Alhazred, 2006); все они были опубликованы в издательстве «Llewellyn Publications».
Боковое стекло «уазика-452» покрывал такой плотный слой пыли, что Говард Амундсон с трудом отличал кирпичного цвета пустыню от безоблачного синего неба над плоским горизонтом. Не то чтобы из окна тряского, дребезжащего микроавтобуса открывались такие уж интересные виды, по правде сказать. За последние десять часов травянистая равнина на окраинах Мандалгови{256} сменилась красным грунтом с редкими проплешинами зелени, свидетельствовавшими, что среди этого запустения еще теплится жизнь.
Амундсон был твердо уверен, что ничего тоскливее пустыни Гоби он в жизни своей не видел. Сама ее унылая безотрадность заключала в себе странное величие. Она совершенно не походила на пустыни голливудских фильмов с их холмистыми песчаными дюнами. Пустыню Гоби ковром устилали камни. Они валялись повсюду, самой разной величины — от гальки до валунов размером с «фольксваген». По большей части голая пустошь была плоской, как стол, но тут и там однообразие нарушали невысокие хребты.
Машину тряхнуло — Амундсона подбросило на сиденье, он лязгнул зубами, прикусив кончик языка. Ощутил во рту вкус крови, выругался. Водитель выбрал дорогу настолько ухабистую и изрытую, что даже русский уазик задевал днищем, невзирая на свой знаменитый дорожный просвет.
Монгол на переднем сиденье обернулся, ухмыльнулся, что-то сказал водителю, тот бросил взгляд на Амундсона и рассмеялся. Никто из них английского не знал; говорить с ними было бессмысленно. Их наняли, чтобы доставить пассажира в место под названием Кел-тепу, и, со всей очевидностью, им было глубоко плевать, в каком состоянии тот доберется до места.
Амундсон поморщился. Внутри уазика разило машинным маслом, потом и верблюжьей мочой. Одному Господу известно, что эта машина возила до того, как в нее погрузили «Бэби Хьюи». Извернувшись на сиденье, Амундсон пригляделся к ремням, фиксирующим канареечно-желтую коробку с мультиспектральным электромагнитным томографом на грузовой платформе. Только ради этого аппарата его в треклятую пустыню и занесло. Когда Алан Хендрикс, исполняющий обязанности декана в Массачусетском технологическом институте, предложил ему провести полевые испытания, Амундсон ухватился за такую возможность обеими руками. Если тестирование пройдет успешно — штатная должность, которую он пробивает вот уже больше двух лет, почитай что у него в кармане.
Лишь много позже Амундсон задумался о том, во что обойдется перетащить «Бэби Хьюи» на другой конец света, в самую задницу мира. Сам прибор настолько легок и компактен, насколько способна современная электроника, но все равно, чтобы электромагнитные волны проникли сквозь твердый камень, энергии понадобится немерено; а «Хьюи» потянет на четверть тонны. Тут же притулился генератор, затребованный у монгольских властей. Амундсон категорически заявил, что не повезет «Хьюи» в пустыню без автономного источника питания. Правительство на его требование согласилось. Монголам не меньше Амундсона хотелось, чтобы испытания прошли успешно.
«Лучше б я сейчас в институте сидел, курсовые проверял, — думал про себя Амундсон, хмуро уставившись в заляпанное окно. — Если эта штуковина засбоит и все накроется медным тазом, идиотом буду выглядеть я, а переложить вину не на кого. Я тут один как перст — ни тебе ассистентов, ни коллег, никто мне тыл не прикроет».
Эта мысль утешения не принесла. Эскизный проект разработки «Хьюи» Амундсон, не моргнув и глазом, приписал себе, хотя автором идеи был один из его аспирантов, смышленый китаец по имени Юнь. Аспирант держал язык за зубами — он работал над докторской диссертацией, и у него хватало ума не пытаться нарушить университетский естественный порядок вещей. Но это лишь означало, что, если «Хьюи» не сработает, вся вина ляжет на плечи Амундсона.
Уазик резко накренился, завибрировал и остановился — водитель заглушил мотор. Приподнявшись, Амундсон сквозь противоположное окно микроавтобуса увидел неподалеку скопление походных палаток цвета хаки. Рядом были припаркованы несколько грузовиков.
— Никак приехали? — спросил он у водителя.
Монгол широко усмехнулся и залопотал что-то на своем языке. Распахнул боковую дверь и жестом дал понять долговязому инженеру, чтоб выходил. В кондиционируемый салон ворвался горячий воздух пустыни. Амундсон с трудом расправил затекшие члены. Он так долго просидел скрючившись на неудобном сиденье, что, казалось, у него даже кости одеревенели.
Полог самой вместительной из палаток был отдернут: оттуда вышли несколько человек европейского вида и один-единственный монгол. Седой бородатый толстяк — похоже, он тут всем заправлял — протянул руку. Ростом он был по плечо Амундсону: чтобы встретиться взглядом с серыми глазами инженера, ему пришлось запрокинуть голову.
— Вы, должно быть, Амундсон из МИТа, — произнес он зычным голосом. — Я Джозеф Ласки, и я правлю в этом аду. — Он расхохотался над собственной шуткой.
Амундсон пожал мозолистую руку с грязными ногтями, удивляясь ее силе.
— Это моя жена Анна, мой помощник Джеймс Сайкс, профессор Цахиа Ганцориг из Монгольского национального исторического музея в Улан-Баторе, и староста американской аспирантской группы Лютер Уайт.
— Из Питтсбурга, — усмехнувшись, уточнил атлетически сложенный чернокожий парень. — С остальными аспирантами вы познакомитесь за обедом.
— За ужином, — поправила Анна Ласки, улыбнувшись краем губ. — Мы за стол садимся поздно.
— Жалко даром терять световой день, — пояснил муж.
— Очень рад знакомству, — промолвил Сайкс, узкоплечий коротышка с залысиной на темени. — До смерти охота поглазеть на этот ваш агрегат.