Он прошел по траве двора, усеянной звездочками листьев, ступая уже увереннее. Ноги больше не казались чужими. Да, это знакомое тело Рики, легкое и послушное. А вот и его «мустанг», по начищенному капоту шуршат дубовые листья. И все же кто он такой?
Если подумать, в каком-то роде он — вот этот автомобиль; он долго копил деньги на машину, а потом доводил ее до ума. Синий «мустанг» с готовностью откликнулся на его прикосновение и с урчанием покатил по лиственному туннелю, оставив позади дом — развалину без дверей и без окон. И все же Рики Дьюс… кто он теперь?
Он выехал из зарослей и помчался по извилистому шоссе. Внизу виднелся залив, затянутый влажным саваном тумана, под которым сверкала и переливалась самоцветная змейка, пересекающая Район. Рики привычно закладывал повороты, съезжая по одному из щупальцев гор, впивающемуся в море.
Рики надо было что-то сделать. Бесспорно, и это тело, и эти нервы принадлежали ему, Рики, но он не знал, кто он сейчас; из него как будто выдрали огромный кусок. Он должен был сделать что-то ужасное, любым путем отыскать утраченное, хотя бы малую толику самого себя.
Руки его привычно двигались, зная свое дело. Он въехал в туман, уверенно ведя машину по извилистой трассе, и остановился на обочине у винного магазина, там, где они припарковались совсем неда… Когда? Целую вечность назад. Он вышел из «мустанга».
Рики страшился того, что ему предстояло совершить, и, чтобы разделаться с этим поскорее, шагал быстро, не раздумывая, обменявшись со своими новыми знакомцами лишь коротким кивком. Он спешил в магазин. Кивнул маорийцам в темных очках, парням в бейсболках с острыми козырьками, типам в алых капюшонах и с золотистыми карманами. Он торопился, но все же успел заметить, что все они смотрели на него с каким-то непонятным изумлением.
— Бутылку «Джека Дэниелса», — сказал он продавцу, вытащил купюру из рулона не глядя и на сдачу получил ворох двадцаток.
Араб, восхищенно уставившись на Рики, сунул бутылку в бумажный пакет.
Из любопытства Рики спросил:
— Я странно выгляжу, что ли?
— Нет, — ответил продавец и добавил еще что-то, но Рики уже отвернулся — ему не терпелось выйти на улицу и приложиться к бутылке.
Погоди-ка, он что, добавил «Пока еще нет»?
Рики вышел из магазина, открыл бутылку и сделал два больших, жадных глотка.
И с нетерпением предвкушал, что вот сейчас виски на него подействует. Он ощутил жаркую волну в центре своего существа, сгусток энергии в животе и влил в себя еще три щедрых глотка. Теперь он стоял, ожидая внутреннего потрясения, чуть пошатываясь от выпитого.
И вот — накатило: жар, смятение, легкое онемение. И ничего больше. Никаких чудес. Никакого зова труб. Никаких огненных колес… Он только что выхлестал полпинты виски, но, по сравнению с недавно виденным чудом, никакого эффекта не ощутил.
И так Рики понял, что теперь он — другой, пока еще незнакомый себе самому.
— Как жизнь? — поинтересовался амбал в лиловом спортивном костюме; лицо у него было как у сурового тольтекского истукана, а губы кривились в неуместно веселой ухмылке.
— Живется, — сказал Рики. — Выпить хочешь?
— «Джека»?
— Ага. Бери всю бутылку. И крышку держи.
— Спасибо, не надо. — Амбал крышку не взял и тут же приложился к бутылке, косясь на Рики странным понимающим взглядом типа «так я и думал».
Рики смотрел на него. Он совершенно не представлял, что дальше случится в его жизни. Вот сейчас ему просто было интересно смотреть, как амбал хлещет виски…
Амбал причмокнул:
— Все по-другому, правда? — Он ухмыльнулся Рики и взмахнул бутылкой. — Теперь ничего не имеет значения. Ну, то есть я так понимаю. Мне вот и с бухла хорошо. А ты… ты ж с этим Андре был… Свидетелем.
— Был. Что с того? Вот скажи мне, какой в этом смысл?
— Нет, это ты мне сам скажешь. Я точно знаю, что на такое не пойду. И никто из моих знакомых на это не пойдет. А ты этого не знал, правда?
— Вот и объясни, какой в этом смысл.
— А какой пожелаешь. Кстати, насчет желаний. Я тут хочу тебе кое-что показать. Можно?
— Ага. Показывай.
— Давай отойдем в сторонку… вот сюда, за угол.
Они свернули на сумрачную автостоянку, заросшую сорняками. Там стояли какие-то люди, но, завидев Рики, тут же разошлись.
— Я тебе вот что покажу… — Амбал вытащил бумажник и раскрыл его.
Только вначале он раскрыл его у себя под носом, поглядел внутрь, и довольное выражение смягчило ольмекские черты его лица{54}. На миг он замер, с наслаждением рассматривая содержимое бумажника.
Потом он протянул раскрытый бумажник Рики. Там оказалась толстая пачка купюр — потертые банкноты, мятые, как старая кожа. На некоторых купюрах виднелись пятна.
— Я купил его у того, кто шлепнул владельца, — торжественно произнес ольмек. — Честнее не бывает. Кровные денежки, запятнанные кровью. Хочешь, продам тебе банкноту. За пять сотен. Тебе Андре вон сколько отвалил. Ну, ты ж понимаешь — это выгодная сделка.
Рики оставалось только улыбнуться. Наконец-то у него появилась возможность определить, как велика допущенная им оплошность.
— Слушай, — сказал он ольмеку. — Допустим, куплю я кровные деньги. Но тогда мне нужен свидетель. Ты как? Будешь моим свидетелем? За… почти за пять штук?
Ольмек помолчал из уважения к названной сумме, а потом решительно ответил:
— И за десять не буду.
— Значит, продешевил я с Андре?
— Как по мне, то да. Хотя здесь свидетеля можно купить вполовину дешевле.
— Ладно. Я подумаю.
— Ну, ты знаешь, где меня искать, если что. Спасибо за виски.
Рики задумался… Надолго.
Перевод А. Питчер
КОЧУЮЩИЕ ПРИЗРАКИСэм Гэффорд
С детства Сэм Гэффорд с увлечением поглощал комиксы, телепрограммы, старые фильмы ужасов и книги Лавкрафта. Неудивительно, что он решил стать писателем. Его рассказы и повести печатались в журналах и в небольших издательствах. Гэффорд также известен как исследователь творчества Уильяма Хоупа Ходжсона, а сейчас работает над романом о Джеке-потрошителе.
— …Ктулху никогда не существовало. Азатота никогда не существовало. Ньярлатхотеп, Шуб-Ниггурат, Нуг, Йеб — никого из них не существовало. Я их всех выдумал.
Я сидел в небольшом кабинете Г. Ф. Лавкрафта и слушал его бормотание. Дело было в 1937 году. До его смерти от рака желудка оставался почти год. Я должен был ему об этом сказать. Предупредить его, что боль в животе — не просто расстройство, а серьезный недуг, лечением которого следует заняться немедленно. Однако, когда я попытался объяснить все это Лавкрафту, он не стал меня слушать.
— А знаешь, что хуже всего? — гнусаво продолжил он. — Меня будут помнить… если будут, конечно… лишь за то, что я выдумал целый пантеон чудовищных богов. Точнее, украл их у Дансени{55}.
Я возразил, что это неправда. Что он не просто расширил идею мифической космологии, но и создал нечто большее, только он все равно меня не слушал. Все это было очень странно, и беседа приняла совершенно не тот оборот, которого я ожидал. Не скажу, что Лавкрафт был совсем уж огорчен, но жаловаться ему было на что.
Я смотрел на него, понимая, что надо рассказать ему о многом, но так ничего и не сказал. Времени на это не было, и воспоминания уже меркли.
Я проснулся в своей квартире. По подушке тянулась струйка слюны. Проверил — прозрачная, без примеси крови. Как обычно, болела голова и ломило виски. Выполз из постели, включил телевизор и начал одеваться. По Си-эн-эн передавали что-то о беспорядках на Ближнем Востоке (все это меня давным-давно не интересует, беспорядки то и дело возникают то здесь, то там), и я переключился на «Cartoon Network», где шел «Скуби-Ду». Показывали серию из моего любимого первого сезона (самого лучшего, еще без всяких там приглашенных звезд и дурацкого Скрэппи-Ду — какой идиот его придумал?), с призраком из космоса, у которого была светящаяся голова и жуткий смех. В детстве меня это очень пугало. Тогда меня вообще много чего пугало, а потом я узнал, что по-настоящему страшен только рак мозга. На самом деле нет ни богов, ни чудовищ. В реальной жизни. Вместо вампиров и призраков — неизлечимые болезни.
Я почистил зубы и принял лекарство. Посмотрел на часы: на работу нужно выходить через час, так что времени достаточно. Сел досматривать мультик, дожидаясь конца, когда, как обычно в «Скуби-Ду», команда ловит преступника. Мне это всегда очень нравилось.
На работе я привычно прикидывался, что радею за дело, хотя это не имело никакого значения. Я — обыкновенный продавец в обыкновенном книжном магазине. Ничего особенного. Ничего из ряда вон выходящего. Работаю за справочной стойкой; самое скучное занятие — целыми днями выслушивать просьбы и объяснения седовласых старушенций: «Опра{56} по телевизору говорила про одну книгу, я названия не запомнила. Такая, с черной обложкой».
Мои коллеги-продавцы стараются на меня не смотреть. Волосы у меня уже почти отросли, но есть в больных раком что-то, отличающее их от всех остальных. Может, это запах или какая-то незримая «система оповещения». Короче, на больных раком смотрят иначе. Меня это особо не волновало. Не нужны мне такие друзья — со странностями, все в тренде, да еще и непонятной сексуальной ориентации. Ничего общего ни у меня с ними, ни у них со мной.
Призрак Лавкрафта брел за мной по отделу справочной литературы, показывал книги, в которых были ошибки. Терпеть не могу, когда он так делает.
— Опухоль увеличивается, — изрек доктор Лайонс с мрачной торжественностью судьи, выносящего смертный приговор. — Вот на этом снимке она была размером с виноградину, а теперь — почти со сливу.
Слив я никогда не ел, поэтому их размеры представлял слабо. Но сообразил, что сравнение не из лучших.