— Хм, странно. Я бы сказал, мне не по себе. И заставляет предположить…
— …нет ли у тебя в квартире жучков? — закончил Мел.
— Жучков?
— В тебе говорит многолетний подписчик «Фортеан таймс»{98}, — заметил Элджин. — Черт, из вас с Фрименом вышла бы неплохая команда!
Рэнди Фримен был радикалом старой школы. В шестидесятых он курил травку и пламенными речами уложил в койку немало ярых поклонниц Че Гевары. Фримен иногда выпивал с ними в «Красной комнате».
Мел пропустил мимо ушей выпад Элджина:
— Я не шучу. Это просто как дважды два, детка. Готов поспорить, кто-то установил жучки в квартире Перси.
— Бога ради, — надменно отмахнулся Элджин в своей обычной манере. — Кому в целом свете придет такое в голову? Да никому!
— По-моему, жучки — это перебор, — сказал Першинг. — С другой стороны, слышали бы вы, что они говорили. Даже не знаю.
— Да ну тебя. — Элджин отхлебнул виски, не скрывая скептицизма.
— Черт подери, ребята, я же не утверждаю, что жучки установили спецслужбы! Может быть, кто-то из соседей развлекается таким образом. Мало ли на свете чокнутых.
— Замок не взломан, — напомнил Першинг Мелу. — И не вздумай сказать, что это проделки Ванды, иначе придется тебе врезать.
— Нет, это не в ее духе. У кого еще есть ключи?
— Прежде всего, у коменданта, — сказал Элджин. — Если ты решил придерживаться версии Мела, то он первый на подозрении. Впрочем, если окажется, что это был соседский телевизор, ты будешь выглядеть форменным придурком.
— Очень смешно. Вопрос в другом: что мне делать?
— Элджин прав. Не стоит себя накручивать. Похоже, я сгустил краски.
— Наконец-то свет истины воссиял. Я в уборную. — Элджин встал, прошел через бар и исчез за большим горшком с папоротником.
— Не возражаешь, если я переночую у тебя на диване? — спросил Першинг. — Я не создам проблем, обещаю.
— Всегда пожалуйста, — улыбнулся Мел. — Джина не будет против. Только учти, что она встает и начинает ходить по квартире в четыре утра. — Он огляделся, нет ли поблизости Элджина. — А завтра я заскочу к тебе, посмотрим, что там творится. Фримен недавно свел меня с одним малым из Такомы, у него магазинчик с мини-камерами и микрофонами. Позаимствую у него кое-какие приборы, и тогда все выясним.
После того как они пропустили еще по коктейлю, Элджин отвез их в отель «Палаш». Прежде чем уехать, он высунул голову из окна машины и сказал:
— Только без глупостей.
— К кому он обращается? — спросил Мел через плечо.
— К обоим, — ответил Элджин, завел мотор и исчез в темноте.
Реджина уже спала. Мел на цыпочках бродил по темной квартире в поисках одеяла и подушки для Першинга и чертыхался, врезаясь в мебель. Два настольных вентилятора работали на полную мощь, но в комнате было влажно, словно в оранжерее. Покончив с приготовлениями ко сну, Мел достал из холодильника упаковку «Хейнекена» и протянул бутылку Першингу. Они развалились на диване и стали смотреть запись игры «Маринерс»{99}, приглушив звук до минимума. На седьмой подаче Мел сдался. Физиономия уныло вытянулась, означая, что на сегодня с него хватит. Мел пожелал Першингу спокойной ночи и неверной походкой поплелся в спальню.
Першинг досмотрел игру только потому, что был не в силах дотянуться до пульта. В конце концов он вырубил телевизор и уснул на диване. Пропитанная потом одежда облепила его, словно вторая кожа. Сердце билось неровно. Кухонный ночник бросал таинственные отблески на стены, выхватывая из темноты куски пейзажей Энсела Адамса{100} и слюдяные глаза зверушек на полке. Несмотря на все свои тревоги, уснул он, стоило только смежить веки.
Раздался чувственный женский стон. Звук мгновенно вытолкнул Першинга из сна. Стон повторился, приглушенный стеной спальни Мела и Джины. Он досадливо воззрился в потолок. Чертова Мела растащило на секс после выпивки. И тут футах в пяти слева от него — куда не проникал свет — раздался шепот. Голос протянул нараспев: «Старичок, старичок…»{101}
Это было все равно что из жары нырнуть в темные воды холодного озера. Он подскочил так резко, что заныли шея и спина. Хорошо хоть голос отдавался эхом, а значит, его источник был не так уж близок. Свистящий фальцетный шепот доносился из темноты на фоне посторонних шумов. Першинг сполз с дивана, и его страх перерос в более подходящее случаю чувство — гнев. На карачках он добрался до вентиляционного отверстия.
— Эй, мразь! — проговорил он, поднеся губы к самой решетке. — Я тебе бейсбольной битой коленки перебью, если не заткнешь свой поганый рот!
Все это было не более чем бахвальством. У себя дома в стенном шкафу Першинг хранил луисвилльскую биту{102} с подписью самого Кена Гриффи-младшего{103}. Но вряд ли он смог бы переломать ею колени кому бы то ни было.
Свист резко прервался, наступило молчание. Першинг вслушивался так напряженно, что у него заныл череп. «Так-то лучше, уроды, — подумал он со злобным удовлетворением, — закрыли варежку». Удовольствие портила гадкая мыслишка, что его мучители (или мучители Мела, это ведь его квартира?) решили на время заткнуться только для того, чтобы спокойно прочесать лестницы и коридоры старого здания.
Наконец он встал, пошел на кухню выпить стакан воды и просидел там за столом, пока в окнах не забрезжил рассвет и заспанная Джина не притащилась варить кофе.
На следующий день к двум пополудни температура достигла сорока градусов. Першинг купил Ванде две дюжины роз, коробку конфет и отослал с посыльным. Покончив с этим, он забрался в темный уголок кофейни с кондиционером и один за другим заказал полдюжины фраппучино, убивая время до встречи с Мелом.
Мел ухмылялся, как школьный хулиган, нагруженный оптоволоконным кабелем, прибором для измерения электромагнитных колебаний и потрепанным чемоданчиком с инструментами. Першинг спросил, доводилось ли ему заниматься этим раньше. Мел ответил, что выучил пару трюков, когда служил во флоте.
— Постарайся ничего не сломать, — попросил его Першинг.
Раз десять он порывался пересказать Мелу события минувшей ночи. Если это происходило в разных квартирах на разных этажах здания, версию о банальном розыгрыше придется отбросить. Першинг не видел способа открыться другу и не утратить его доверия, поэтому хранил молчание, с несчастным видом наблюдая за приготовлениями.
Втащив оборудование в квартиру, Мел расстелил на полу чехол, чтобы не повредить деревянные половицы, и принялся раскладывать инструменты с таким нарочитым усердием, словно собирался делать операцию на открытом сердце. В течение пяти минут он отвинтил старинную медную решетку, посветил в вентиляционное отверстие фонариком и поковырялся там большой отверткой. Затем проверил дыру вольтметром, ничего подозрительного не обнаружил, не поленился обойти с прибором всю квартиру, проверяя остальные вентиляционные люки, лепнину и розетки. Першинг таскался вслед за ним со стаканом газировки, чтобы хоть как-то оправдать свое бездействие.
Наконец Мел выключил прибор, вытер лицо и шею влажной тряпкой, допил лимонад и разочарованно покачал головой:
— Вот зараза, тут везде чисто. Ничего, кроме тараканов.
— Ничего, я их вытравлю. Говоришь, чисто? Выходит, это все причуды здешней акустики. Или у меня воображение разыгралось.
— Похоже на то. Поговори с соседями, вдруг они что-то слышали.
— Ну уж нет. И так на меня косятся после того, как я приставал ко всем с расспросами насчет той девушки. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
— Лишь бы дальше не случилось ничего плохого. — Мел с безутешным видом собирал инструменты.
Зазвонил телефон.
— Детка, я люблю тебя, — раздался в трубке голос Ванды.
— И я тебя, — сказал Першинг. — Надеюсь, тебе понравились цветы.
Мел показал ему большой палец и вышел. Ванда спросила, не хочет ли он заглянуть к ней сегодня, и Першинг с трудом удержался, чтобы не выдать свою радость.
— Раз это свидание, заскочу за бутылкой вина.
— Не вздумай, ты ни черта не смыслишь в вине. Уж лучше я сама, главное, приходи.
— Слава богу, — сказал он, положив трубку.
Помириться с Вандой было большим облегчением, но куда больше его обрадовала возможность переночевать вдали от отеля. «Это все хорошо, трусишка, — сказал он себе. — Но что ты будешь делать на следующую ночь? А потом?»
Двадцать лет он носился с идеей переезда. Всякий раз, когда зимой отключалось отопление, летом ломался кондиционер или лифт надолго выходил из строя, Першинг присоединялся к толпе недовольных жильцов, которые писали грозные письма отсутствующему домовладельцу, угрожали привлечь власти, подать в суд и окончательно съехать. Возможно, момент настал? Впрочем, в глубине души он понимал, что никуда отсюда не денется. Он стал частью гостиницы, которая обступила его, словно живая могила.
Ему снилось, что он проснулся, оделся и вернулся в отель. Во сне он ощущал себя пассажиром внутри собственного тела, заводным устройством. Воздух в помещении застоялся, как будто его много дней не проветривали. Впрочем, что-то было не так: его квартира казалась не настоящей, а кем-то тщательно скопированной, вроде сценической декорации. Некоторые предметы выглядели слишком четкими, прочие сливались с фоном. Сахар в стеклянной сахарнице светился и пульсировал, то ярко вспыхивая, то пригасая. За окнами свинцовые тучи царапали крыши, радиоантенны вибрировали, передавая сигнал, который отзывался в голове. Зубы сводило, словно от скрежета металла о металл, из носа пошла кровь.
Першинг открыл дверь ванной и встал на пороге. Перед ним зияла пещера. Тьма вздымалась, источая влажную вонь, словно пещера была гнойником в сердце какой-то органической массы. Волны пурпурной радиации колебались на расстоянии фута или, возможно, миль, из глубин доносился звонкий скрежет, как при столкновении ледяных глыб.