— Слушай, я не знаю, — сказал он. — В прошлом году я сам составлял каталог. Теперь у всего есть штрихкод, а кода на фонограф нет.
— Если на что-то нет кода, это не значит, что его не существует, — возразила Линор.
В прошлом семестре они с Уолтом пересекались на курсе лекций по семиологии, где приходилось просматривать очень много рекламных роликов. Они не дружили. Да и знакомы-то были едва. Даже не кивали друг другу при встрече в университетском дворе, но Линор спокойно могла называть его по имени.
— Уолт, — продолжила она, — если нет означающего, это не значит, что нет и означаемого.
Уолт отвечал за работу видеопроектора и не раз спасал ситуацию на семиологии.
— Ну же, — сказала Линор.
Она облизнула губы. Не столько кокетливо, сколько беспокойно.
Уолт снова посмотрел на экран, но скорее на свое отражение, чем на обновления в статусах виртуальных друзей. В Аркхеме друзей у него почти не было. Мало кому из черных ребят удавалось поступить в Мискатоникский университет, а тех, у кого получалось, нередко подспудно травили и подозревали в таких прегрешениях, как мелкое воровство, привилегированный статус «потомков угнетенных» и баскетбольный талант.
Уолт был слишком толст для баскетбола, слишком толст для Линор. Но все же не настолько толст, чтобы делать девушкам с фиолетовыми волосами особые одолжения без видимых причин.
— Зачем может понадобиться фонограф? — спросил он скорее себя, чем Линор.
— Хороший вопрос, — сказала она и полезла в сумку на ремне.
Это была сумка со Странной Эмили{197}, и то, что оттуда появилось, тоже оказалось весьма странным. Маленький цилиндр, завернутый в пожелтевшую бумагу.
— Это то, что я думаю? — спросил Уолт.
— Да! Это цилиндр, цилиндр Уилмарта. Из Братлборо. Таинственная запись так называемого «бостонца» и Ми-Го{198}. И мне нужен фонограф, чтобы проиграть ее, услышать голоса. Это первичный исторический источник.
— О, — сказал Уолт.
Он снова посмотрел в монитор:
— Я думал, у тебя что-то другое. В общем, да, это круто, но ведь все есть на эм-пэ-три, так что зачем напрягаться?
— То, что у нас есть, — это эм-пэ-три с кассет DAT, переписанных с обычных кассет, переписанных с катушек, переписанных с грампластинок, переписанных с этого цилиндра. К счастью, я люблю винил, поэтому разобралась с мертвыми носителями — такие вещи неизбежно выходят из употребления с каждым новым поколением. Эта запись — все равно что рассказ из первых уст. Понимаешь, ее изменили.
Теперь Уолту стало интересно. Он пододвинулся, протянул руку за свертком и осторожно снял часть бумаги и крышку, чтобы рассмотреть восковой цилиндр под ней.
— Ладно, но ты идешь со мной. Одна голова хорошо, а две лучше.
Аудиовизуальный архив располагался в пыльном арочном ангаре отдельно от библиотеки и был набит мертвыми и умирающими аппаратами: там были видеомагнитофоны, потолочные проекторы — старые аналоговые, с циклопическими линзами на вытянутых шеях, — а еще целые полки со слайд-проекторами, и это только по сторонам от широкого и высокого входа. Уолт щелкнул выключателем, и Линор увидела, в чем проблема. С пола до потолка громоздились парты, сломанные телевизоры и рваные картонные коробки, из которых выпирали коаксиальные кабели, свернувшиеся кольцами, словно змеи. Все было покрыто пылью, и если в этом хранилище и присутствовала какая-то логика, то очень простая — самые старые вещи лежали в глубине.
— Фонографы, если они вообще у нас имеются, на другой стороне. Так что давай убирать добро с дороги. В том углу есть тележка, плюс можно использовать телевизионные стойки, у которых еще осталось по четыре колеса.
Линор особо не помогала. На ней было длинное, как выразился бы Уолт, «придурочное» кружевное платье, поэтому ей приходилось все время придерживать подол одной рукой. Но елки-палки, сколько же она говорила.
— Я знаю, это все уровень обычной курсовой. Но так называемая «черная коза лесов» — это отдельная фигура от Шуб-Ниггурат или нет?
Уолт отодвинул пару старых черно-белых мониторов, освобождая проход, и наклонился к Линор, чтобы она увидела, как он закатывает глаза.
— О чем ты говоришь, — сказал он. — Никто не знает. Поэтому и выходит тема для курсовой — можно приводить аргументы за и против, и всем известны и эти аргументы, и возражения на них, и все такое прочее. На данный момент это религиозный спор, а не настоящая задача для исследования. По крайней мере, задача не для студентов. Уилмарт сам не смог понять, что записал на воск, и я не представляю, какое исследование ты запланировала, чтобы это выяснить… через восемьдесят лет.
— Полевое… — сказала Линор, робко роняя слово с языка, — исследование.
Уолт не знал, что ответить. Но уже через секунду нашел аппарат.
Фонограф заработал не сразу. Уолт позаимствовал медные провода от диапроектора и поручил Линор обернуть их изолентой. Когда Уолт открыл не утративший блеска футляр, чтобы добраться на внутренностей фонографа, девушка нахмурилась.
— Это настоящий стимпанк, — сказала Линор, — таких вещей больше не делают. В наши дни все слишком гладкое и стерильное.
— Если любишь винтаж, значит правильно выбрала себе этот драный универ, не сомневайся, — заключил Уолт.
И это была чистая правда. Мискатоникский университет повидал свое. Все камни мостовой во дворе вытерлись от времени. В пору частых зимних бурь мигало электричество. Студенты неизменно щеголяли моноклями, бакенбардами и дедовскими пиджаками, потрепанными и побитыми молью. В кафетерии часто подавали жареную солонину с овощами и печенку. На кампусе не было ни одного торгового автомата.
— Зачем же еще сюда поступать?
— Фью… ну как это, — сказал Уолт. — Есть богатые идиоты, которые не попали в настоящие универы из Лиги плюща, потом, вырожденцы в девятом поколении, у которых здесь училась куча предков-республиканцев, еще местные с другого берега, которым университетские попечители дают стипендию, чтобы никто не переплыл реку и не сжег тут все дотла, еще калифорнийцы, которые хотят быть поближе к горнолыжным курортам и…
— И?.. — весело спросила Линор, растягивая гласную.
Ей понравилась эта тирада.
— Люди типа нас. Ну, знаешь, те, у кого были причины сюда поступить.
— Значит, подбросишь меня до места.
У Линор не было машины. У Уолта — была.
— Сейчас подключу эту штуку и запущу.
Сначала Уолт по ошибке попытался вставить цилиндр задом наперед. Линор открыла расшифровку Экли, сделанную с записи — по крайней мере, Уилмарт утверждал, что получил ее от Экли, — и придерживала ее ладонями. Уолт прикоснулся к цилиндру сапфировой иглой. Запись оказалась далекой и дребезжащей, и больше походила на треск, чем на голос. Был ли то речитатив «бостонского брамина»{199}, сулящего «…изобилие Черной Козе Лесов. Иа! Шуб-Ниггурат! Коза с Легионом Младых» или кривляние старого беззубого вермонтца?
— Может, сам Экли придумал какую-то аферу? — спросил Уолт, но Линор резко на него шикнула.
Потом зазвучал неестественный гулкий голос, почти речитатив: «И Он наденет подобие человеческое, восковую маску и мантию, что прячет…» Вот это голос! Как будто автотюн, просто гвоздь по стеклу. Уолт не столько слышал его, сколько чувствовал. Однако Линор проявила скепсис.
— А если он записал это на другой фонограф, а здесь уже запись, сделанная с того воспроизведения… наверное, от такого будет и шипяще, и странно?
Они снова поставили цилиндр, а потом и в третий раз. У Линор были карманные часы, еще одна модная в университете штучка, и при каждом обороте секундной стрелки она делала пометки.
— Та еще дичь, — сказал Уолт после четвертого проигрывания. — Но разве из нее что-нибудь поймешь? Мы теперь развенчиваем мифы? Вдруг стали скептиками?
— Возьми чистый цилиндр. Давай попробуем, — сказала Линор.
Она записала на фонограф свой голос — «восковую маску и одеяние, что прячет», — потом воспроизвела его, записывая на автоответчик мобильника, после чего включила результат и записала его на еще один цилиндр.
— Да ты вообще гений, Уолт, — сказала она. — Заставил эту штуку работать.
Уолт подумал, что Линор и сама не промах. Ему захотелось, чтобы ничего не получилось, ведь тогда можно будет начать полевое исследование и проводить с ней больше времени. И ничего не получилось. Тихий и далекий голос Линор с некоторым электронным оттенком полился из старого динамика фонографа. Никакого вибрато и никакого шума, от которого у Уолта во рту шевелились коренные зубы.
— Ну ладно, — сказала Линор.
— Может… акустика в пещере помогла изобразить такой голос? — спросил Уолт.
— А зачем Экли стал бы рассказывать правду о пещере, если он затеял мистификацию?
— Ты сказала, что на цилиндре есть вещи, которых не оказалось в эм-пэ-три, и что ты слышала их на старых записях и пленках.
— Есть.
Она пододвинула расшифровку Уолту и снова включила цилиндр Уилмарта.
— Прислушайся. Слушай то, что за словами.
Уолт и Линор посмотрели друг на друга, Уолт — непонимающе, Линор — не понимая его непонимания.
— Я имею в виду помехи, — сказала она. — Их либо удалили, копируя на цифру, либо они просто слабели с каждой новой перезаписью.
Уолт встал и выключил свет в маленьком кабинете.
— Люминесцентные лампы, знаешь ли, — объяснил он. — Гудят.
Он даже выключил компьютер и бросил наручные часы — да, у него тоже была мискатоникская причуда — в ящик стола. Линор включила брелок-фонарик, направила его на расшифровку и следила за записью, подчеркивая слова ногтем с фиолетовым маникюром. И действительно, в первых звуках явно что-то угадывалось. Е-о-е-и-е-е-ов. Потом, после истерического, но узнаваемого «с легионом младых!» — и-у-и-о-а-то.