А пост еще добавил их с лихвой.
Но, Огахи, вини не только пост:
Ты угнетен и старостью самой.
"Суровые ныне морозы стоят..."
Суровые ныне морозы стоят,
И в жизнь они вносят ужасный разлад.
Все ежатся, жмутся поближе к огню,
Его окружив наподобье Плеяд.
Но в лютую стужу людские сердца,
Как ртуть, даже возле жаровни дрожат.
Как лотосы, лица красавиц красны,
Алевшие прежде, как спелый гранат.
Был стройностью стан их похож на "алиф",
А ныне он в "нун"[2] превратился, горбат.
В объятья любовников, полных огня,
Лукавых мерзлячек загнал снегопад.
И те, обнимая красавиц своих,
Всего достигают без всяких преград.
Ощерившисть, словно зубчатая "син"[3],
Мороз на прохожих наброситься рад.
Надел горностаи зажиточный люд:
Зима не пугает того, кто богат.
Надежные средства от холода есть:
Халаты на вате и шубы до пят.
Но как эту зиму прожить Огахи,
Где взять ему шубу и теплый халат?
"Стуж подобных не бывало..."
Стуж подобных не бывало — страшен в этот год мороз!
И дрожит, как лист на ветке, зябнущий народ... Мороз!
Гурий пламенные лица, словно солнце в облака,
Вынуждая в мех зарыться, беспощадно жжет мороз.
А из глаз он выжал слезы и замерзшею росой
Щедро сыплет их на землю. Как жесток твой гнет, мороз!
Как ни кутается плотно в шубы снежные земля,
Всюду ей наносит раны, грудь ее сечет мороз.
Жар бесценный отнимая у костров и очагов,
Даже пламени основу превращает в лед мороз.
Навалило горы снега, дует ветер ледяной,
Разум сковывая, сеет в головах разброд мороз.
Что ему худая шуба и залатанный халат?
Вмиг продув твои отрепья, душу отберет мороз!
Обнаружились изъяны и в стихах у Огахи,
Потому что и поэту зажимает рот мороз.
"Родником удивительным стали мои глаза..."
Родником удивительным стали мои глаза:
Капли крови — не слезы — застлали мои глаза.
То огнем обожжет, то как будто резнет ножом —
Всевозможную боль испытали мои глаза.
Если я потонуть с головою могу в слезах,
Не дивись: очень долго рыдали мои глаза!
Не хранится ли в келье моей Феридуна клад?
Ведь кораллы и жемчуг рождали мои глаза.
И за пазухой слезы, слезами подол набит:
Нет, не кровь, а рубины мне дали мои глаза!
Эти капли — не зерна гранатов, не виноград,
Что нашли в вертограде печали мои глаза.
Стрелы горя в мишень не попали — торчат вокруг:
То ресницы замкнули в овале мои глаза.
Ох, затмился мой взор, а когда-то звездой сиял,
Как Чулпан[4] на рассвете блистали мои глаза.
Страшный суд средь развалин застанет меня, боюсь,
Если будут так долго в опале мои глаза.
"Да обрушится купол презренного неба!..."
Да обрушится купол презренного неба! Ужели
Мало бед мы от злого вращенья его претерпели?
Все навыворот из-за неверного круговорота:
Правдолюб — угнетен, душегуб — пребывает в веселье.
У того, чья природа, как лук, искривилась, согнулась,
Устремленья стрела достигает намеченной цели.
У того же, кто прям, как "алиф", справедлив, прямодушен —
Стан сгибается в "нун", стрелы горя торчат в его теле.
Скопидом, что ограбил народ, уподоблен Каруну[5],
В чьих несчетных ларях все сокровища мира блестели,
А владеющий щедрой душою — в нужде прозябает,
От бесчисленных горгстей щеки его пожелтели.
Тот, чья непристойная брань — во дворцах обитает,
На высоких айванах[6] он нежится в мягкой постели.
А тому, кто в раздумье творит благородные бейты[7],
Суждено на соломе валяться в разрушенной келье.
Тот, кто грабит народ, раздувая в нем зависть и злобу.
С каждым часом и днем богатеет, жиреет в безделье..
"Слово бывает и в самых любимых устах горьким..."
Слово бывает и в самых любимых устах горьким.
Семечко может быть даже в сладчайших плодах горьким.
Пламенем милых ланит опален, мотылька вспомни:
Он не считает свой жребий — свой огненный крах — горьким.
Если друзей ты допустишь на праздник твоей страсти,
То наслаждение станет на этих пирах горьким.
Тенью угрюмой лицо мне покрыли твои кудри,
Стало мое бытие, угасая впотьмах, горьким.
Не отрекайся от радостей мира — придет время,
Всё вожделенное сделает гибели страх — горьким...
Алчным не будь ибо эта отрава, войдя в душу,
Сделает мед уваженья, что собран в сердцах, горьким.
Трудно поверить, но, в сущности, яд нищеты сладок,
Хоть он и кажется людям на первых порах горьким.
Вот и тебя, Огахи, напоила судьба ядом:
Выпил ты все, что слывет на земле, в небесах горьким.
"Я вечер встречаю стоном..."
Я вечер встречаю стоном, похожим на трубный звук:
Что, если в начале ночи меня ты покинешь вдруг?
В моем закоулке мрачном безрадостно и темно,
Взойди надо мной, как солнце, и все освети вокруг!
Я — шах, но в стране разлуки, и горестных вздохов дым
Вздымается, словно знамя, над воинством тяжких мук.
Я жалуюсь, унижаюсь, но что ей мои мольбы?
Любимая отвечает с улыбкой: — Не лги, мой друг.
Ты красным пером, стопою бумаги вооружись,
Когда ты хвалу слагаешь прекраснейшей из подруг.
Казалось, чего бы лучше: отшельником становись,
Весь день еда и отрыжка — занятие и досуг.
Увы, мудрец не имеет и сыворотки простой:
Теперь, Огахи, не ценят ума и умелых рук.
"Ты хмуришь лоб..."
Ты хмуришь лоб — для сердца эти складки жгутов душней,
А кольца локонов сдавили горло души моей.
О пери, не гони белоголовых в вечерний час!
Не будут ли седины в лунном блеске тебе милей?
Ты всем побегам ярости и гнева даешь расти;
Смягчись, ростки добра и состраданья в душе лелей.
О сделай полноводной реку жизни, не поскупись:
Ты на нее поток благодеяний своих излей!
Кто, как скотина, темен и прожорлив, сонлив и туп,-
Тот в наше время на почетном месте среди людей.
Невежество своею славой сделай и ремеслом.
Когда в мехах ты хочешь встретить холод морозных дней.
У нищего один дирхем увидев, богач дрожит
Казной владея, этот грош он хочет отнять скорей.
Один богач и ста миров дарами не будет сыт,
Так что ж бедняк получит из сокровищ вселенной
Зачем же Огахи служить мирабом[8], владеть водой,
Раз у него доселе нет и пяди земли своей?! всей?
"Ничто нам не дается даром..."
Ничто нам не дается даром — придет расплата в срок,
Одна единственная радость — ста горестей исток.
Лепешкой жалкой одолжаясь, пойми, что навсегда
Ты благодарности обузу сам на себя навлек.
Служи за сто благих посулов, а вздумают прогнать,
Хоть тысячу услуг окажешь — найдут в тебе порок!
За каждую свою услугу — хоть лезь из кожи вон!-
Получишь сто попреков бранных... Таков судьбы урок.
Ты можешь рассыпать алмазы, но людям все равно:
Они твой камень драгоценный сочтут за черепок.
Рыдая, вырой сто колодцев мотыгами ресниц,
Но для себя и капли влаги не заготовишь впрок.
Ты по заслугам небом взыскан, как все вокруг тебя: