Судьба в него камни бросает, избрав для мучений мишенью.
Зачем говорить без умолку о локонах пери прекрасной?
То месяц на небе туманном, каймы его нежной свеченье
Мне слезы лицо исписали, и люди прочли эти строки.
Как будто любви моей горькой таилось в них разоблаченье.
Ты слез не гнушайся кровавых, ведь это же воины веры,
А вздохов дымы — это кудри небес, их чела обрамленье.
Я болен от горя и тягот, я помощи жду, виночерпий:
Сдружиться с наполненной чашей — вот лучшее в мире леченье!
На кухне судьбы для невежды и сласти и яства найдутся,
А ты несоленой похлебкой довольствуйся, муж просвещенья.
Ученость и ум в этом мире — товар, не имеющий спроса:
Никто их в тебе не оценит, никто не придаст им значенья.
Ты лучше обычаю взятки последуй в суде шариата,
Так умный истец покупает какое он хочет решенье.
К чему тебе пышная слава с ее пустотой величавой?
Уже тебя время торопит, стуча в барабаны забвенья.
Лицо ее, кудри и очи — тюльпан, гиацинт, и нарциссы.
Увы, Огахи, не увидишь ты сада любимой в цветенье!
"О кравчий, милость окажи..."
О кравчий, милость окажи! Меня страдать заставил пост;
И грудь красна не от вина — ее мне окровавил пост!
Смотри: мечом голодных мук он замахнулся на меня;
Ох, поясницу мне сломал, глаза мне продырявил пост.
Придав порядок боевой войскам страданий и забот,
Вина отряды оттеснил, свои посты расставил пост.
Мой стан был, как стрела, прямым — теперь он превратился в лук,
Поскольку к бремени тоски свой тяжкий груз добавил пост.
Я изнываю без вина, о выведи меня на свет, весь мир
Окутал темнотой, меня в тюрьму отправил пост!
Я, чаши утренней лишась, лишился также и ума:
Мне даже кажется порой, что мне мозги расплавил пост.
Заглохли чувства, разум спит, отшибло память у меня.
Уж человек ли я? Меня принизил, обесславил пост.
А в голове который день как светопреставленья шум:
Ведь от свидания со мной красавицу избавил пост.
Возлюбленная уж давно неблагосклонна к Огахи,
И в этом у меня, увы, сомнений не оставил пост.
"В море сердца жемчужина есть..."
В море сердца жемчужина есть в заточении — слово.
Быть красавице-правде венцом — назначение слова.
Мне не верит любимая, выслушать даже не хочет,
А другой говорит — для нее наслаждение слово.
Я в немилости чахну — нет сахара у попугая,
И не может он вымолвить в оцепенении слово.
Чтобы в суть человека проникнуть, ты в речь его вникни:
Сокровеннейшей тайне дает объяснение слово.
Раз невежда способен во лжи уличить и пророка,
Он мое и подавно берет под сомнение слово.
Захоти уваженья при помощи слова добиться,
И поймешь: у людей вызывает презрение слово.
Не надейся, что речь твою жители мира оценят, —
Разве бык и осел понимают значение слова?
Сгахи, ты о камень сердец не разбей свои строки:
Что в короне достоинств людских драгоценнее слова?
"Не раскрывайся пред глупцом..."
Не раскрывайся пред глупцом, ему вверяя слово:
Не человек он, лишь поймет душа людская слово.
Оно алмаз в сердцах людей, и неразумной твари
Не должен ты его дарить, зря унижая слово.
Как знать скотине, что в жмыхе и сене вкус находит,
Какая это у людей вещь дорогая — слово?!
Чтобы тупица понял речь — и красноречья мало,
Напрасно кровью изойдешь, в крови купая слово.
Как невозможно звуком слов влиять на наковальню,
Так и для каменных сердец — игра пустая слово.
Не расточай своих речей скупцу и скопидому,
Со щедрым в разговор вступай, сказать желая слово.
Не трать и слов на дурака: себе цены не зная,
Не может он, конечно, знать, цена какая слову.
Не может пользы он извлечь из рассуждений умных,
И только навредит себе, перевирая слово.
Ты и завистника минуй: возможно ль человеку
Шайтана переубедить, лишь повторяя слово?
Над словом сжалься: не толкуй ты с неучем бесстыжим,
Ведь с отвращеньем от него сбежит, стеная, слово!
Что ты ни скажешь, Огахи, — невежда не услышит,
Пусть даже в ухо затрубит сильней карная[12] слово.
"О сердце, свыкайся с печалью..."
О сердце, свыкайся с печалью и с тем, что твой спутник — беда.
Ни радостей, ни удовольствий не жди, не проси никогда.
Нередко не в том направленье кружится судьбы колесо,
И прямо идущий по миру, узы, не дойдет никуда.
Безжалостным скаредам небо богатство и жадность дало,
Но сделало щедрыми нищих, чье все достоянье — нужда.
Лишь тех возвышают, чьи души подобно Сатурну темны,
А чистых и ясных, как солнце, во прах низвергает вражда.
На шумных пирах тунеядец жиреет от вин и сластей,
А труженик вечно в заботах, еда его — хлеб и вода.
Кто сам ничего не умеет — в халаты почета одет,
А мастер искусный и ветошь себе достает не всегда.
В неправде презренного мира ты сам убедился. Пойми!
Искусство твое бесполезно, и служба твоя — ерунда.
Не жадничай и не завидуй, ты нынешним людям — чужак,
Добиться от них уваженья не пробуй: не стоит труда...
"Тысяч мучений мечами мне грудь раскроил недуг..."
Тысяч мучений мечами мне грудь раскроил недуг.
Влагой кровавой глазницы мои обагрил недуг.
Неописуемой силой печали, тоски, скорбей,
Вымотал, обезоружил, лишил меня сил недуг.
То обливаюсь я потом, то вдруг меня бьет озноб,
Кости мои обнажились — меня изнурил недуг.
Чтобы убить наслажденье, он в лук превратил мой стан,
И натянул тетивою канат моих жил недуг.
Впалые щеки окрасил в соломенно-желтый цвет,
Слез моих капли разбрызгал и нос заострил недуг.
Стал я подобен пылинке, невидной для глаз людских,
Так иссушил мое тело — в ничто превратил недуг.
Месяца два, как свалился, столько перестрадал,
Словно два года болею... Совсем уморил недуг!
Все сочиненное мною успел уже шах забыть,
Я позабыт и в народе — и все натворил недуг!
Даже никто не подумал спросить обо мне хоть раз...
Малость мою, никчемность опять подтвердил недуг.
Брошенный и одинокий, забытый людьми лежу.
Хлещут кровавые слезы-им путь проторил недуг.
Нет, Огахи, так измучась, и смерть призывать не грех:
Тем, кто горит в лихорадке, страшней всех могил недуг.
"Едва с рубинами любимой вступил в соревнованье чай..."
Едва с рубинами любимой вступил в соревнованье чай,
Живой воде завидно стало, что нам вернул дыханье чай.
Он стал утехою телесной, он стал отрадою души,
Всем людям в мире услаждает и вкус и обонянье чай.
Как бы возлюбленною стал он: и нищему необходим,
И шаху гордому приятен на пышном дастархане[13] чай.
Он в самых разных странах мира и уважаем и ценим,
Привыкли иноверцы к чаю, и любят мусульмане чай.
Нам душу озаряет радость, свет загорается в глазах,
Когда в фарфоре тонкой чаши темнеет, как в тумане, чай.
Когда беседа увядает, как поздней осени цветник,
Ей возвращает блеск весенний, дарит благоуханье чай.
Вот, скажем, человеку трудно суть некой мысли воспринять:
Пусть только пиалу пригубит — и прояснит сознанье чай!
Для плоти немощной — лекарство, для духа слабого — бальзам,
Не потому ли столь прославлен напиток, чье названье — чай?!
Нет, врач, ты нам теперь не нужен, и перестань лечить больных:
Целебней всех твоих настоек, незаменим в страданье чай
За золотник его не жалко и сто дирхемов заплатить,