Рассказ вьетнамской писательницы Зыонг Тхи Минь Хыонг, родившейся в 1941 году, взят из сборника под таким же названием, вышедшего в Ханое. Она не успела создать многого: живя и сражаясь в освобожденных районах страны, Зыонг Тхи Минь Хыонг погибла смертью храбрых в одном из ожесточенных сражений. Героическая дочь героического Вьетнама, она создавала свои трепетные произведения во время кратких перерывов в боях, на привалах, при вынужденной остановке в лесу, в землянках и блиндажах. Она спешила перенести на чистый лист бумаги этот великий дух непобедимого народа, составной, неотделимой частицей которого была и сама.
Рассказы, очерки, дневниковые заметки, опубликованные уже после смерти писательницы-воина, воспоминания ее боевых друзей рисуют светлый образ вьетнамской коммунистки, бесстрашной и чистой, твердой и нежной одновременно. В мужестве она не уступала самым отчаянным смельчакам, слава о подвигах которых гремела по фронту, по всей стране. Зыонг Тхи Минь Хыонг смогла в напряженнейшей обстановке, казалось бы столь далекой от так называемой творческой, создать незабываемые образы вьетнамских женщин, вьетнамских девушек, вьетнамских школьниц, которых война вовлекла в свою жестокую орбиту и которые полностью разделяли с мужчинами неженское бремя кровавых сражений.
Можно утверждать, что писательница наделила персонажи своих рассказов чертами, присущими ей самой. Она пишет об исхоженной ею земле, обугленной напалмом. «Хрупкая фигурка Фыок» из публикуемого ниже рассказа «Цветок джунглей» представляется автобиографичной: сколько раз ей самой приходилось, превозмогая смертельную усталость, вести отряд по горным тропам, хорошо известным только ей! Женщина, извечная хранительница домашнего очага, создательница мирного уюта, сохранила свои привлекательные, высокие душевные качества и в годину военных бурь. Зыонг Тхи Минь Хыонг светло и впечатляюще подтвердила эту истину и на поле брани, и в созданных ею образах своих соотечественниц.
Н. Хохлов
Цветок джунглей
Тропа вверх была скользкой от раскисшей глины, и каждый шаг давался с усилием. Шли плотной цепочкой, но тем не менее отряд растянулся по всему склону. Казалось, из долины на гору ползет огромная змея. Рюкзаки беспорядочно колыхались на согнутых спинах в такт шагам, наклоненные к земле лица побагровели от напряжения.
— Шире шаг, — передали по цепи команду, — входим в опасную зону…
Движение ускорилось. Участок пути, по которому они теперь шагали, носил следы недавней бомбежки. Деревья справа и слева от тропы стояли мертвые, с голыми, лишенными листьев, ветками — вражеская авиация сбрасывала здесь химические вещества для уничтожения леса. Еще дальше шли участки, выжженные напалмом, где у деревьев не осталось даже веток, одни лишь обуглившиеся стволы, вершины которых тянулись к мглистому небу. По лицам бойцов градом катился пот. Они совершали марш с полной боевой выкладкой. У каждого за спиной, кроме рюкзака, было оружие — трофейная американская винтовка, автомат или ручной пулемет. Сверху к рюкзаку были привязаны мешочки с сухим рисом. На поясе висели подсумок, саперная лопатка, гранаты и фляжка с водой. Все это раскачивалось на ходу и позвякивало в такт шагам.
Командир отряда Тханг уже несколько раз посматривал на часы, а затем переводил взгляд на хрупкую фигурку Фыок — девушки-проводника, которая неутомимо шагала во главе отряда. Никаких признаков усталости. Волосы откинуты со лба и перевязаны на затылке, чтобы не мешали при ходьбе. Корзинка с документами и письмами подскакивает всякий раз, когда девушке приходится перепрыгивать через ручеек или выступающий корень дерева, она у нее пристроена за спиной, как рюкзак солдата.
— Отдохнуть бы, ведь с самого утра идем, — слышен негромкий голос сзади.
— Давно пора сделать привал, — вторит ему другой.
— А помедленнее нельзя?
— Товарищ проводник, у нас впереди немалый путь…
Взгляды с надеждой устремляются на проводника. Молчит… Значит, надо идти. Кажется, никогда не будет конца этим горным склонам. Подъемы такие долгие, что уже ноги подкашиваются, а глянешь вверх — тропа по-прежнему упирается в небо.
— Зачем торопимся, — сердито бормочет под нос командир, хмуря брови. — Проводнику, конечно, положено определять скорость на маршруте и назначать время привала. Только надо бы понимать, как трудно бойцам. С полной выкладкой, и путь неблизкий. Ей же все равно, бежит — не угонишься. А ведь в отряде и больные, и раненые…
Он прибавил шагу и догнал Фыок.
— Товарищ проводник, предлагаю сделать привал.
Девушка обернулась:
— Товарищ командир, на этом участке опасно, в любую минуту могут начаться бомбежка или обстрел, — чуть помедлив, негромко ответила она, — идти надо форсированным маршем. А места привалов нам определены, и проводник не имеет права останавливаться, где ему вздумается.
— Знаю! — Голос командира звучит резко. — Не всегда же цепляться за инструкцию. Ведь идти еще долго!
— Нельзя!
В цепи снова послышался ропот.
— Тяготы нам не страшны, — донесся чей-то голос, — не в первый раз переходим с одной позиции на другую. Но надо разбираться, когда действительно нужно с себя семь потов согнать, а когда и не стоит…
Кто-то по-детски захныкал:
— Ой, мамочки, мочи моей нету…
Лицо Фыок по-прежнему невозмутимо, даже губы не дрогнули, и она продолжает двигаться ровным шагом.
На некоторое время разговоры прекратились. Слышно только тяжелое дыхание бойцов. Командир одолевал склон в стороне от цепи, хватаясь за выступавшие из земли корни деревьев, но, несмотря на это, поминутно соскальзывал вниз. Да, такой трудной дороги они еще не видели. Даже молодые солдаты, которые в любой обстановке смеялись и подшучивали друг над другом, сегодня молчали. Уже одно это говорило о многом.
Отряд вышел к горной речке. Громадные, причудливой формы валуны выступали из прозрачной холодной воды. Тханг бросил на Фыок взгляд, полный надежды.
— Может быть, здесь отдохнем? Пусть ребята пообедают, и вода рядом.
— Товарищ командир, мы еще не вышли из опасной зоны, нужно отойти дальше. — Негромкий голос девушки был почти заглушен шумом воды.
Командир натянуто улыбнулся и, сдерживая раздражение, вполголоса сказал:
— А где это на фронте бывает вполне безопасно? Столько времени без отдыха! А как завтра идти, если сегодня люди совсем выбьются из сил? Вы знаете только свой участок пути, а у нас он весь впереди!
Последние слова глубоко задели Фыок. Она быстро опустила ресницы, скрывая подступившие слезы, но ничего не сказала и продолжала идти.
На крутом повороте тропы, увидев лицо девушки, Тханг окинул ее неприязненным взглядом. Его прищуренные глаза, казалось, говорили: «Ну, это уже слишком. Что ни говори — как об стенку горох, такую, видно, ничем не проймешь. Обязанности свои выучила, а о людях не думает». По лицу командира стекал пот, рюкзак и тяжелое снаряжение пригибали к земле. Пистолет и фляга натерли бок. Плечи ломило от усталости, и он поминутно поправлял лямки рюкзака. Колени были как ватные, а ступни горели. Не в силах более сдерживаться, он снова нагнал Фыок и нервным жестом указал на свое колено.
— Я был ранен еще в первую войну Сопротивления, поэтому не могу щеголять выносливостью, как вы. И таких, как я, в отряде немало! Это вы понимаете?!
— Товарищ командир, — голос девушки вздрагивал от обиды и волнения, — я уже докладывала. Этот участок очень опасен, я работаю здесь давно и знаю. Подолгу здесь тихо не бывает. Самое большее несколько часов. Они налетают внезапно, ни дня, ни ночи не проходит без бомбежки. Поэтому…
— Знаю, — оборвал Тханг, — без опасности войны не бывает, и надо уметь относиться к опасности спокойно. А вы ее преувеличиваете, ни о чем, кроме опасности, и думать не можете!
Он сразу почувствовал, что сказал лишнее. Не следует вступать с ней в пререкания в присутствии бойцов. Но таков у него характер, если уж рассердится — сразу выкладывает все напрямик.
Фыок сжала губы и стиснула зубы, стараясь сдержать себя. На глазах у нее заблестели слезы, но она по-прежнему внимательно смотрела вперед.
В два часа пополудни отряд подошел наконец к пункту отдыха и смены проводников. Один за другим рюкзаки шлепались на кучи старых листьев. Промокшая от пота одежда липла к телам. Слышно было натужное дыхание, короткие оклики и ответы, изредка усталые шутки.
— Ничего себе махнули! Только воспоминания о наших героических предках, про которых рассказывают в школе, помогли мне закончить этот переход!
— И двужильная же эта Фыок, сколько заставила идти. Устал до чертиков!
— У меня чуть ноги не отвалились. А нашей девице хоть бы что, хотя корзинка у нее тоже не легкая.
Вдруг на разгоряченных лицах отразилось удивление.
— Гляньте-ка, а ведь она вроде обратно отправилась. Передала нас начальнику пункта и сразу в дорогу. Какова!
— Не может быть! Ведь сколько ей обратно шагать! Даже если напрямик, раньше восьми вечера не. доберется, здесь ходу не меньше шести часов. Да и разве можно девчонке одной через джунгли!
Солдаты смотрели на высокую и стройную фигурку Фыок, быстро удалявшуюся по глинистой тропе в заросли.
— Похоже, уходит. Чего ей не сидится? И завтра могла бы вернуться.
— И куда только торопится? Ведь задание на сегодня у нее выполнено.
— А может быть, свидание назначила, — съязвил кто-то, — годы-то молодые. Потому и нас гнала всю дорогу.
На лицах у некоторых появились насмешливые улыбки. Будто почувствовав взгляды солдат, девушка внезапно обернулась, на ее лице светилась добрая улыбка.
Наступили сумерки. Под густыми кронами деревьев стемнело особенно быстро. К тому же надвигался дождь, и вершины гор окутались тучами. Бойцы отдыхали в гамаках, покачивавшихся под большим навесом. Ветер усилился, и джунгли зашумели. Скоро в сгустившейся мгле уже ничего нельзя было различить. Порывы ветра и дождя обрушивались на навес, как будто желая его сорвать. Сквозь потоки ливня сверху донесся какой-то гул. Похоже было, что в небе над тучами — «летающие крепости». Звук был тяжелым и угрожающим. Затем в отдалении загрохотали бомбы. Никто не спал. Люди сидели в гамаках и прислушивались, готовые в любой момент прыгнуть в траншею. В промежутках между разрывами бомб слышались звуки артиллерийской канонады. Снаряды ложились один за другим, и их разрывы сливались в протяжный грохот. Начальник пункта с наброшенным на плечи куском прозрачной пленки вынырнул из темноты и дождя.
— Товарищи, держитесь подальше от больших деревьев и особенно следите, чтобы деревья не оказались с наветренной стороны. Главное — не зевайте, чуть услышите треск — сразу же в сторону! Сегодня ветер так и рвет…
— Где бомбят? — спросил командир отряда, стараясь перекричать шум бури.
— Бомбят участок, по которому вы только что прошли, и обстрел там же. Утром вы удачно проскочили.
Разрывы бомб и снарядов к утру стихли, но буря продолжалась. Ветер налетал порывами, и ветви деревьев бешено метались под его натиском. Дождь шел упорно, не переставая. Свинцовые, набухшие водой тучи висели над самой головой. Дневальный посмотрел на часы: 5.30, а в лесу еще темно. Он стер с лица дождевые капли и дал сигнал подъема. Бойцы начали вылезать из гамаков.
Послышался топот ног, шорох дождевых накидок и раз двигаемой листвы. На поляну выходил еще один отряд. Насквозь промокшие, потерявшие форму головные уборы. Лица, на которых капли пота смешивались с каплями дождя. Ноги, до колена облепленные глиной. Руки, побелевшие от дождевой воды.
Раздались взаимные приветствия:
— Здравствуйте, товарищи! Когда же вы выступили?
— Уф! Всю ночь отшагали!
— А это кто? Неужели Фыок?! — Молодой солдат, стоявший рядом с командиром, чуть не подпрыгнул от удивления. — И впрямь она!
Все головы повернулись к новоприбывшим. Глаза солдат неотступно следили за знакомой фигуркой, которая уверенно шагала правее колонны. Промокшая черная кофта и штаны облепили тело, и от этого девушка казалась еще более хрупкой. Фыок вся была забрызгана глиной, засохшие комки виднелись даже в густых черных волосах. В руке она держала букетик лесных цветов. Контрастное сочетание красок — розовые лепестки и ярко-красные тычинки, усыпанные желтой пыльцой, — придавало их красоте что-то неживое. Лицо девушки осунулось от усталости, но глаза неукротимо сверкали, как и прежде. Когда Фыок встретилась взглядом с бойцами, которых она привела вчера, на ее губах появилась улыбка.
— Фыок!
— Товарищ Фыок!
Несколько мгновений все молчали. Затем, оправившись от удивления, солдаты, которые отдыхали, сидя на корточках, в ожидании команды выступать, дружно поднялись на ноги и заговорили наперебой:
— Фыок, вы что, летаете, как птица?
Девушка смутилась и покраснела. Политрук нового отряда пришел к ней на помощь.
— Она и в самом деле как птица. — Он положил рюкзак на ствол громадного дерева, перегородившего тропу, перевел дух и с чувством заговорил, обращаясь к группе бойцов, стоявших вокруг Тханга: — Пришли мы на тот пункт и только улеглись — приказ выступать. А на пункте один проводник, и тот больной. Остальные кто за рисом пошел, кто раненых сопровождает. Начальник хотел. вести нас сам, но некого было оставить на дежурстве. И в это время вдруг вернулась наша Фыок. — Слово «наша» политрук произнес с особенной теплотой. — Вид у нее — будто нарочно в грязи вывалялась. Лицо, руки, одежда — все в глине. Одни зубы остались белыми! Начальник спросил ее: «Опять тебя «крепости» утюжили? Ишь землей-то как закидало, в воронке, наверное, отсиживалась? Из орудий сегодня тоже жару давали. Повезло тебе, что проскочила… А почему у соседей не заночевала? Вернулась бы завтра утром». Фыок ему отвечает: «Так ведь у вас никого нет, вдруг понадоблюсь. И еще я хотела диких овощей к обеду набрать…» А как увидела, что мы укладываем рюкзаки и готовимся выступать, забеспокоилась. «Эти товарищи… Кто их поведет? Дайте отряд мне!» Начальник уговаривал ее остаться за него дежурить, напомнил, что скоро месяц, как она не отдыхала, но Фыок настаивала на своем, говорила, что никто лучше ее не знает дорогу, да и повадки врага ей известны, а начальник пункта со своего поста отлучаться не должен. Вдруг прибудет транспорт с ранеными. И, не слушая больше возражений, она побежала сварить себе в дорогу немного маниоки, а начальник с гордостью сказал нам: «Когда проводником идет Фыок, можно ни о чем не беспокоиться, она чутка и проворна, как белка. Проходит свой участок за сутки два раза, и хоть бы что. Рядом бомбы рвутся, деревья падают, а ей все нипочем. Ест маниоку и рис пополам с кукурузой, водит отряды в любую погоду и знай себе улыбается. Это только с виду она нежная и хрупкая, а на самом деле — кремень!» И он не преувеличивал, — закончил политрук, — когда мы ночью попали под обстрел, она действовала решительно и быстро, прямо как кадровый командир.
— Спасибо, товарищ Фыок, — смущаясь, проговорил молодой боец, как только политрук умолк, — если бы вы не взяли у меня рюкзак, я бы отстал от товарищей. Нога подвела, из-за нее и вам беспокойство…
— Да что там, — негромко сказала Фыок, передавая солдату рюкзак, из которого торчала саперная лопатка и кирка, — помогать солдатам наше дело, а ходить налегке как-то даже непривычно.
Стоявшие бойцы рассмеялись. Раздался сигнальный свисток, и они начали натягивать гамаки, готовясь отдыхать.
Фыок тоже присела на большой камень. Неторопливыми движениями она развернула сверток с маниокой и пакетик соли и начала есть, отламывая маленькие кусочки. Не переставая жевать, она подбирала вокруг себя сухие листья и наклеивала их на кровоточащие ранки у себя на ногах — в дождливую пору в джунглях всегда полно пиявок.
Командир отряда Тханг все это время молчал и не сводил глаз с нежного лица девушки. Несколько раз он запускал руку в волосы и с досадой дергал. Весь его вид выражал крайнее недовольство собой. Решившись наконец, он встал и подошел к Фыок. Девушка с улыбкой протянула ему навстречу белый рассыпчатый клубень маниоки.
— Не хотите ли попробовать?
Тханг на мгновенье смешался, опустил глаза и посмотрел на цветы, которые Фыок положила рядом с собой на камень. Овладев собой, он заговорил:
— Успеваете еще и цветы собирать?
— Сегодня вечером у нас прием в Союз молодежи, цветы возле нашего пункта не растут, а здесь их много.
Тханг не ожидал от девушки приветливого тона. Значит, она на него вовсе и не сердится? Но все же он заговорил о том, что его мучило:
— Нехорошо вчера получилось, Фыок, ведь вы, конечно, были правы, не позволяя нам останавливаться, а я этого не понимал и нагрубил… Вы рассердились, наверное? — Он понизил голос, будто разговаривая сам с собой. — Что ты будешь делать… Иной раз и не такое приходится терпеть — и ничего, держишь себя в руках. А бывает, из-за безделицы сорвешься. Забудьте об этом, Фыок!
Девушка с удивлением посмотрела на командира.
— Стоит ли об этом говорить? Вы бьете врага, как можно на вас сердиться, ведь я не ребенок.
Появился новый проводник, и отряд двинулся в путь. Тханг крепко пожал руку девушки.
— Прекрасный вы человек, Фыок!
Если бы у него было время, он сказал бы ей, что она сама похожа на цветок, один из тех диких цветов, которые ему случалось видеть во время переходов через джунгли. Обычно они прячутся в расселинах скал или среди корней деревьев. Эти хрупкие и нежные на вид цветы умеют, однако, сопротивляться любому урагану, и никакая сила не оторвет их от родной почвы…
Но было уже поздно, его отряд уходил.
Перевод с вьетнамского И. Быстрова