Воздушный витязь
Памяти П. Н. Нестерова
Он взлетел, как в родную стихию,
В голубую воздушную высь,
Защищать нашу матерь Россию, —
Там враги в поднебесье неслись.
Он один был, воитель крылатый,
А врагов было три корабля,
Но, отвагой и гневом объятый,
Он догнал их. Притихла земля.
И над первым врагом, быстр и светел,
Он вознесся, паря, как орел.
Как орел, свою жертву наметил
И стремительно в битву пошел.
В этот миг он, наверное, ведал
Над бессильным врагом торжество,
И крылатая дева Победа
Любовалась полетом его.
Воевала земля, но впервые
Небеса охватила война.
Как удары грозы огневые,
Был бесстрашен удар летуна.
И низринулся враг побежденный!..
Но нашел в том же лютом бою
Победитель, судьбой пораженный,
Молодую могилу свою.
Победителю вечная слава!
Слава витязям синих высот!
Ими русская крепнет держава,
Ими русская сила растет.
Их орлиной бессмертной отвагой
Пробивается воинству след,
Добывается русское благо,
Начинается песня побед.
Слава войску крылатому, слава!
Слава всем удальцам-летунам!
Слава битве средь туч величавой!
Слава русским воздушным бойцам!
Женщинам
Заплаканные ваши очи,
Жена и мать, сестра и дочь,
Затмить огнем и кровью хочет
Войны убийственная ночь.
Но не затмить алмазов слезных
Ни тьме, ни крови, ни огню.
Сквозь пытку мрачных дней и грозных
Придете вы к иному дню.
Настанет праздник на России —
То будет праздник всей земли —
И — знайте — ваши дорогие
Его на землю принесли.
Они убиты или живы, —
Бессмертны на земле они,
Покуда зеленеют нивы
И светят звездные огни.
Молитва воина
Не меня храни, родная,
В роковом бою,
Ты храни, не покидая,
Родину мою.
Дай ей славу, дай ей силу —
Вот моя мольба.
Я ж без ропота в могилу
Лягу, коль судьба.
Прибытие поезда
Во тьме еще гремели пушки,
Как слишком долгий, страшный гром.
Толпою тесной у опушки
Они стояли под дождем.
Во тьме ночной их было много, —
С восхода солнца длился бой, —
И крыши станции убогой
Их не вместили под собой.
И стало небо им палатой,
А койкой мокрая земля!
Солдат поддерживал солдата,
И все смотрели на поля, —
Там должен поезд показаться…
Он их возьмет, он их умчит…
Уж там шрапнель не будет рваться,
Тяжелый грохот замолчит…
Их там обсушат, перевяжут,
Там будет и тепло и свет.
Там слово ласковое скажут…
А поезда все нет и нет.
И терпеливо, как святые
Терпели муки от врагов,
Все, все для матери России
Перенести солдат готов.
Хоть ноют раны, хоть от жажды,
От жара изнывает грудь,
Но каждому стремится каждый
Помочь, а сам уж как-нибудь!
Кто перекрестится три раза,
Кто что-то выкрикнет в мечте, —
И вдруг спасительных три глаза
Горят, сияют в темноте.
Подходит поезд. Ближе, ближе…
Снопами искр усеял тьму,
Колесами все тише движет,
Остановился. Все к нему.
Выходят сестры из вагонов,
Пред ними факелы несут.
И кажется: средь мук и стонов
Сонм ангелов спустился тут.
Буй-Роман
Буйнолик и чернокудр,
Грозен оком и румян,
А умом хитер и мудр
Был могучий князь Роман.
Коли верить звону струн,
Коли правду пел Боян,
Был кудесник и колдун
Велемудрый князь Роман.
Соберет свои войска,
Даст в лесу укрыться им,
И летит под облака
Черным вороном лихим.
Зорко выследит врагов
И взыграет на дубу.
Вои знают княжий зов,
Знают добрую волшбу.
И гремит победный клик,
И рассеян вражий стан.
И опять свой ясный лик
Принимает князь Роман.
А бывало и не то!
Рыщет, смотрит княжий полк —
Нет Романа! Верст за сто
Мчится полем серый волк.
Мчится он стрелы верней,
Не по-волчьему удал.
В стойлах вражьих у коней
Глотки вырвал — и пропал.
А еще бывало так:
От своих летучих стай
Отобьется князь. И в мрак
Пробегает горностай.
Средь полночной синевы
Он к врагу изыщет ход
И у луков тетивы,
Острозубый, изгрызет.
Лев и тур, орел и рысь,
Все цари зверей земных,
С ним равняться собрались
В песнях Нестора седых.
И когда в лихом бою
Вражья рать в него впилась,
Встретил смехом смерть свою
Буй-Роман, колдун и князь.
Строитель Даниил
На галицком червонном троне
Сидел со славой Даниил.
Он был вторым по Соломоне,
Как летописец говорил.
Роман был мудр на волхвованья,
А он хитер был в красоте.
Какие сказочные зданья
Воздвиглись по его мечте!
Бывало, мимо проходили
Слепцы-певцы иль мастера,
Таких людей при Данииле
Не упускали со двора.
Художник знаменитый Авдий —
Иль, по-тогдашнему, хитрец —
Служить всей хитростью по правде
Был приглашен в его дворец.
Он храм построил величавый
На дивных четырех столпах.
А на столпах — людские главы,
А своды — в звездах и лучах.
Увы нам! Ныне неизвестно,
Как Авдий стены расписал.
Но в этом храме было тесно —
Народ толпился и вздыхал.
Князь Даниил любил затеи:
Там вежу ставил до небес
И рыл колодец перед нею,
Там сад садил, что райский лес.
Затейник мирный, был он в войнах
Великодушен и суров
И тучей войск давил разбойных
Мир нарушающих врагов.
«Будь беспощаден к рати вражьей,
Не трогай мирных поселян!»
Так он учил и славу нажил
Своей стране средь дальних стран.
«Корону на себя наденьте,
Король великий, Даниил!» —
Так римский папа Иннокентий
Его в неметчину манил.
Но Даниил был русским князем,
Могучим, гордым и святым.
Он в летописном мудром сказе
По Соломоне слыл вторым.
АНГЕЛ АРМЕНИИ
Ованесу Туманяну
Армения
Узнать тебя! Понять тебя! Обнять любовью,
Друг другу двери сердца отворить!
Армения, звенящая огнем и кровью,
Армения, тебя готов я полюбить.
Я голову пред древностью твоей склоняю
И красоту твою целую в алые уста.
Как странно мне, что я тебя еще не знаю.
Страна-кремень, страна-алмаз, страна-мечта!
Иду к тебе! Я сердцем скорый.
Я оком быстрый. Вот горят твои венцы
Жемчужные, от долгих бед седые горы.
Я к ним иду. Иду во все твои концы.
Узнать тебя! Понять тебя! Обнять любовью
И воскресенья весть услышать над тобой,
Армения, звенящая огнем и кровью,
Армения, не побежденная судьбой!
Арчак
С каждым утром тополя
Расцветают краше.
О армянская земля,
Мученица наша!
Вот опять идет весна.
Где же дети, девы?
Гладь озерная ясна.
Где, армяне, где вы?
Горе озеро таит,
Кости в поле тлеют.
Хлеб несобранный лежит,
Новый хлеб не сеют.
Там, где был приют красы,
Сельской жизни счастье,
Бродят сумрачные псы
С одичавшей пастью.
С церкви сорвана глава,
У могил разрытых
Плачут кроткие слова
На могильных плитах.
И кукушка меж садов
Носится, рыдает.
На развалинах домов
Кость шакал глодает.
Две старухи под стеной
Прячутся в отрёпья.
Мечет ветер ледяной
Седины их хлопья.
Далеко стоит Сипан,
Укрываясь в тучи.
В буре битв сгорел вулкан
И потух, могучий.
Кровью к небу вопиет
Сердце Айастана.
Но и вечный небосвод
Весь в слезах тумана
Ван
Душа, огромная, как море,
Дыша, как ветер над вулканом,
Вдыхает огненное горе
Над разоренным раем, Ваном.
Какое жертвенное счастье,
Какое сладкое мученье
В народной гибели участье,
С тенями скорбными общенье!
Еще я мог пробыть с живыми
При свете солнца, в полдень знойный.
Но над садами горевыми
Поднялся лик луны спокойный.
Непобедимое сиянье,
И неподвижные руины.
Развалин жуткое зиянье,
И свист немолчный соловьиный.
Луна лавины света рушит.
В садах от лепестков дремотных
Исходит ладан, душу душит.
Среди цветов — толпа бесплотных.
Они проходят вереницей,
И каждый в дом былой заходит,
Как узник, связанный с темницей,
Меж стен обуглившихся бродит.
Их, лучезарных, много-много,
Что звезд ночных под небесами.
Иной присядет у порога,
Иной прильнет к нему устами.
Рыданья сердца заглушая,
Хожу я с ними, между ними.
Душа, как звездный свод большая,
Поет народа скорби имя.
Путница
Я дал ей меду и над медом
Шепнул, чтоб слаще жизнь была,
Чтоб над растерзанным народом
Померкнуло созвездье зла.
Она рукой темно-янтарной
Коснулася моей руки,
Блеснув зарницей благодарной
Из глаз, исполненных тоски,
И тихо села на пороге,
Блаженством сна озарена.
А в голубой пыли дороги
Всё шли такие ж, как она.
Сад
Сад весенний, сад цветущий,
Страшно мне
Под твои спускаться кущи
В тишине.
Здесь любили, целовались, —
Их уж нет.
Вот деревья вновь убрались
В белый цвет.
Что мне делать? Не могу я,
Нету сил
Всех вернуть сюда, ликуя,
Кто здесь жил.
Из колодца векового
Не достать
У родного павших крова
Дочь и мать.
Не придут со дна ущелья
Сын с отцом.
Жутко вешнее веселье —
Смерть кругом.
Я не знал вас, дети муки,
Но люблю.
И хожу, ломая руки,
И пою.
Но из пламени той песни,
Из костра,
Вдруг шепчу, молю: «Воскресни,
Брат, сестра!»
Ветвь беру я снеговую
С высоты
И в слезах цветы целую.
Их цветы.
Руки девы
Она упала у двери дома —
Руками к саду, где тишь и дрема.
Над нею курды друг друга били.
Над ней глумились. Ее убили.
Погибнул город в пожаре алом.
Укрылся пеплом. Уснул устало.
Но жизнь земная непобедима.
Весна напала на смерть незримо,
Ее убила цветами рая,
Лучами солнца в цветах играя.
В саду жемчужном иду во мраке
И чую жизни угасшей знаки,
И вижу руки давно убитой,
В саду зарытой, давно забытой.
Сияют руки в цветенье белом,
Меня на помощь зовут несмело.
Я к ним бросаюсь, их зову внемлю
Они, сияя, уходят в землю.
К земле склоняюсь — трава ночная
Молчит сурово, росу роняя.
Цветенье смерти
Вишенье, яблонье, алое, белое,
Скорбно стоит, как во сне онемелое.
В этом весеннем, цветущем саду
Жарко сказала невеста: «Приду!»
Полувенцами цветенье склоняется,
Тихо качается, не улыбается.
В этом саду подарила она
Свой поцелуй, молодая жена.
Запахом нежным, душистым дыханьем
Сад затомил и замучил молчаньем.
Здесь она с томной улыбкою шла,
Древнее семя стыдливо несла.
В цветики белые, в домики нежные
Пчелы за медом влетают прилежные.
Помните, ветки, счастливую мать?
Здесь она сына любила качать.
Где они, сад мой цветущий, сияющий,
Где они, рай, в жемчугах замирающий?
Где же хозяин заботливый твой,
Мать молодая, ребенок живой?
Мать, и отец, и ребенок с глазенками,
Словно две вишни, с ладонями звонкими?
Все лепестки тише смерти молчат.
Сад мой жемчужный, печальный мой сад!
Ребенок
Она лежит. Ее глазенки
Как две агатовых звезды.
И в ней, сияющем ребенке,
Не видно боли и вражды.
Ей девять лет. Она, играя
Ручонкой — смуглым стебельком, —
Напоминает облик рая,
В цветах увиденный тайком.
Она глядит, как за окошком
Сияет вишня и айва,
И длиннохвостым шепчет кошкам
Кошачьи милые слова.
И кажется, она для шутки
Легла в постель… Вот побежит!
Но стены белые так жутки.
Нет, почему она лежит?
Нет, почему она в больнице?
И почему у синих глаз
На чернобархатной реснице
Вдруг светится большой алмаз?
И отчего от брови к брови
Вдруг пролегает тонкий след?
Откуда в губках очерк вдовий,
Печать неисправимых бед?
О чем глухонемая дума
На темно-розовом челе?
Откуда страх шагов и шума
И крики в сумеречной мгле?
Насилье исказило землю!
Как страшно правду понимать!
Ответу бедственному внемлю:
Ребенок — будущая мать.
Душевнобольная
Пока, безоблачен и беспечален,
Лучится день и стены стонут в зное,
В расселинах обугленных развалин
Она лежит и смотрит, как дитя больное.
Знакомо все, и все совсем другое,
Пороги там же, там же сад с колодцем,
Но не ковры, а пепел под ногою.
Ручей, остановившись, стал болотцем.
Ее никто не кормит, не ласкает,
Ей голодно, ей странно все, ей жутко
Бежать отсюда? Сердце не пускает.
Быть может, хитрая все это шутка?
И может быть, все станет вдруг, как прежде,
Вернутся комнаты, ковры с цветами
И дети прибегут? Она в надежде
Поводит разноцветными глазами.
Но жизни нет. Обуглясь, стены стонут.
Все мертвое. И псы не лают в стычке.
Комок горелого тряпья, нетронут,
Лежит, в игрушки взятый по привычке.
Болит душа. Скорей бы ночь настала!
А ночь придет, она, больная, тенью
Начнет бродить, мяукая устало,
Цикад звенящих отвечая пенью.
Свалялся хвост пушистый. Шерсть измята.
Трясет она, как ведьма, головою.
И, как страну, что смертью злой объята,
Никто не назовет ее живою.
Как пламя белое воспоминанья,
На черные она взбегает угли.
И даже нет в глазах ее мерцанья:
Они все видели и вот потухли.
Панихида
Иду в саду, а кости под ногами
Шуршат в траве меж тихими цветами.
И мне не надо ни цветов, ни сада,
Не в радость солнце, зелень не услада.
Ни птиц, ни пчел, ни бабочек блестящих,
Ни яблок молодых, к себе манящих,
Я ничего не вижу в странном цепененье,
В своей душе чужое слышу пенье:
«Я жить хотела, — слышу плач убитой, —
Истлело тело, гробом не укрыто».
Скажи молитву чуждыми устами,
Вздохни хоть раз над белыми костями.
Ведь близких нет, родные все со мною.
Утешь мой дух молитвою земною.
И я шепчу слова из панихиды,
А сердцу больно, полному обиды.
Прощанье
Прощайте, печальные тени,
Цветов онемелые губы.
Пусть ваши весенние сени
Ни вихрь, ни гроза не погубит.
Я с вами томился и плакал,
Я с вами упился цветеньем,
И зарностью алого мака,
И яблонь жемчужным лученьем.
Когда же плоды наливные
Созреют на ветках счастливых,
Вы вспомните, тени родные,
О песнях моих молчаливых,
О вере моей громогласной,
Что жизнь торжествует победно,
Что смерти зиянье напрасно,
Что люди не гибнут бесследно.
Ангел Армении
Он мне явился в блеске алых риз
Над той страной, что всех несчастней стран.
Одним крылом он осенял Масис,
Другим — седой от горьких слез Сипан.
Под ним, как тучи, темен и тяжел,
Сбираясь по долинам голубым,
С испепеленных, разоренных сел
Струился молчаливый, душный дым.
Под ним на дне ущелий, в бездне гор,
В ненарушимой тишине полян,
Как сотканный из жемчугов ковер,
Сияли кости белые армян.
И где-то по тропиночке брели
Измученной, истерзанной толпой
Последние наследники земли
В тоске изнеможения слепой.
Был гневен ангел. Взор его пылал,
Как молнии неудержимых гроз.
И словно пламень, замкнутый в опал,
Металось сердце в нем, алее роз.
И высоко в руках богатыря
Держал он радугу семи цветов.
Его чело светилось, как заря,
Уста струили водопады слов:
«Восстань, страна, из праха и руин!
Своих сынов рассеянных сомкни
В несокрушимый круг восторженных дружин
Я возвещаю новой жизни дни.
Истлеет марево враждебных чар,
И цепи ржавые спадут, как сон.
Заветный Ван и синий Ахтамар
В тебе вернутся из былых времен.
Восстань, страна! Воскресни, Айастан!
Вот радугу я поднял над тобой.
Ты всех земных была несчастней стран,
Теперь счастливой осенись судьбой!»