ские катаклизмы стали стихать, пока не остались перед глазами прозрачное окошко родника и тонкий ручеек, исчезающий в траве… Мальгин очнулся, потрясенный до глубины души.
— Колдовство! — хрипло выговорил он, не в силах сказать больше ни слова.
Хан, сгорбившись, посидел за синтезатором несколько мгновений, сорвал эмкан, встал и, улыбнувшись своей обычной, всепонимающей, чуть ироничной улыбкой, как ни в чем не бывало сказал:
— До связи, ценители.
Ушел, не взглянув на Карой. В комнате повисла неловкая пауза. Мальгин подумал: похоже, первый раунд он выиграл без боя. И, собравшись с силами, нарушил тишину первым:
— Я не знал, что он еще и музыкант экстра-класса…
— Не преувеличивайте, мастер, — тихо ответила задумчивая Карой. — Такое играется редко, лишь когда что-нибудь сгорает: вера, надежда или… — Она зябко передернула плечами. — Зачем ты пришел ко мне?
— Не знаю, — помедлив, признался Мальгин. — За тобой, наверное.
— Ты считаешь, что имеешь право?…
Клим поморщился.
— Извини, что перебиваю, но я ничего не считаю и выяснять отношения не хочу. Мне нужно было увидеть тебя — я увидел, вот и все… — Мальгин наткнулся на взгляд женщины и не договорил. — Впрочем, — сказал через силу, — вру. Я, кажется, люблю тебя…
Глаза Карой вспыхнули, засияли, хотя в них остались плавать хрупкие льдинки вопроса и сомнения.
— А как же Купава?
Мальгин, не ожидавший такого вопроса, замер, потом встал и пошел к двери. Карой догнала его у выхода на веранду, обняла сзади, прижалась к спине.
— Прости, мастер, я не хотела обидеть. Теперь ты понимаешь, как на меня действуют подобные вопросы? Мы квиты… Но я… еще ничего не решила… Ты же знаешь, с тобой немногим по дороге. Не обижайся, ладно? Ты, наверно, думаешь, что я бесстыжая? Играю с обоими ради удовольствия?
— Нет, — глухо сказал Мальгин. Он устал и хотел теперь только одного — спать.
Карой прижалась к нему тесней, Клим не сразу расслышал ее голос, она читала стихи:
Исполненный греха, без разума и воли,
Непрочен и тщеславен человек.
Куда ни погляди — одни утраты, боли
Ему терзают плоть и душу целый век.
Едва уйдут одни — на смену им иные,
Все в мире для него страдания сплошные:
Его друзья, враги, любимые, родные…
Потом добавила тихо:
— Особенно друзья и любимые… Ты не пожалеешь о том,что сказал мне сегодня?
Мальгин повернулся, и его ослепил влажно-фарфоровый блеск ее зубов между полуоткрытыми, ждущими губами.
— Нет, — каменно сказал он, целуя Карой. На поцелуй она не ответила…
Домой Мальгин добрался на «автопилоте», в полубреду-полусне. Сил хватило только на то, чтобы снять кокос и доплестись до кровати.
Ему снился Джума Хан, читающий с надрывом стихи поэта восемнадцатого века Василия Тредиаковского:
Люблю, драгая,
Тя, сам весь тая…
Потом Клим блуждал в каменных лабиринтах орилоунского метро, и слышался ему дивной красоты голос, чем-то смутно знакомый, заставляющий плакать злыми слезами бессилия и тоски…
Проснулся он рано утром от какой-то важной мысли. Полежал немного, пытаясь разлепить веки, и вспомнил сон. Дурман тревоги накатил и отозвался в теле спазмом желудка, заныли натертые от вчерашней скачки боками и спиной лошади места; в последний раз он садился на коня почти год назад, хорошо, что отец вовремя научил его не только сидеть в седле, но и сносно ездить…
Мальгин окончательно проснулся, прошлепал босиком по ворсу пола в гостиную и набрал код аппарата отца. Виом сработал на шестом сигнале.
— Извини, па, — пробормотал хирург. — Разбудил?
Отец запахнул на груди халат с изображением рязанского Кремля, посмотрел на часы: пять утра.
— В самый аккурат. Что-нибудь стряслось?
— Ты не знаешь, где Купава?
Мальгин-старший пригладил седой вихор на затылке.
— Меня уже спрашивали об этом твои коллеги… как там их, безопасники? Так ты их называешь?
— Ромашин? И что ты ответил?
— А я почем знаю? Она мне уже не невестка.
Клим помял лицо ладонями. Отец смотрел на него, хмурясь.
— Не хотел говорить, но коль уж ты сам позвонил… у меня, по-моему, был Даниил.
— Да что ты говоришь?! Когда? Где он?
— Я не совсем уверен, что это был он… во всяком случае, физиономия у него другая, но манера поведения… Он представился безопасником из ромашинского отдела, а я потом вспомнил, что ты говорил, будто Ромашин ушел… вот и заработало сомнение.
— Понятно. — Голос сел, и Мальгин откашлялся. — Ты ему ничего не сказал?
— Что я мог ему сказать? Я не знаю, где твоя… его Купава. Тебе-то она зачем понадобилась?
— Извини, па, я потом еще позвоню. — Клим протянул руку, собираясь выключить виом. Отец сделал жест: подожди.
— Может быть, это? В прошлом году ты вместе с ней и Данькой отдыхал где-то на Сахалине…
— На Симушире! — Сердце отозвалось падением и взлетом. Мальгин вспомнил, что долину Шаншири на Симушире Купава называла «раем». Вот, значит, куда рвался Гзаронваль!
— Спасибо, па! — Мальгин поднял руку в прощальном жесте, образовав кольцо из пальцев, и побежал одеваться. Через несколько минут он уже мчался в такси к метро над еще спящим городом, обгоняя редкие утренние машины, не замечая, что за ним в отдалении следует белый куттер с номером сто.
8
До Симушира он добрался заполдень по местному времени, уговорив пилота грузового галеона доставить его на остров от метро Петропавловска-Камчатского. Чтобы поймать такси на Симушире, надо обладать терпением и временем, а поскольку ни того, ни другого у Мальгина в запасе не было, он просто-напросто увел со стоянки у вокзала чей-то пинасс, на панели которого мигал красный транспарант «занято».
Не обращая внимания на удивленный оклик пассажиров пинасса, стоявших неподалеку, Клим закрыл дверцу и взлетел, отключая автопилот. От одной мысли, что он сейчас увидит сытое, презрительно-равнодушное лицо Гзаронваля с выражением превосходства в глазах, у Мальгина свело скулы, однако он заставил себя думать только о Купаве и о том, что будет, если Шаламов найдет ее первым.
Панорама Симушира легла под ним зелено-коричневым ковром, замыкаясь бухтой Броутона с одной стороны и седой далью океана — с другой. Озеро Шаншири располагалось в семи километрах от вокзала орбитального лифта и станции местного воздушного транспорта, на северной оконечности острова, заполняя боковой кратер древнего вулкана. Его крутые берега заросли низкорослыми соснами-пиниями, багульником, можжевельником и высокой, по пояс, травой; сверху в этой зеленой кипени ничего заметить было нельзя, но Мальгин уверенно повел пинасс к восточному краю озера и не ошибся: под шатром сосновых крон на берегу заросшего ерика он увидел две (все-таки две!) палатки, одну- оранжевую, просторную, с компьютерным и хозяйственным обеспечением типа «Колыбель-комфорт»,и вторую,серебристую, разворачивающуюся автоматически за несколько секунд,- типа «Спартанец». Рядом стоял синий шестиместный куттер. На скале, нависающей над обрывом озера, покрытой мхом и прогреваемой солнцем, лежала с книгой на матрасе Купава, рядом висела яркая детская колыбелька. Гзаронваля нигде видно не было.
Мальгин посадил машину, некоторое время сидел, ни о чем не думая, просто глядел на женщину, одетую в такое же парео, что и Карой два дня назад, потом с усилием выбрался из кабины. Купава, отложив книгу, молча смотрела, как он приближается.
— Привет. — Мальгин сел на замшелый валун, посмотрел на солнце, расстегнул рубашку. — А где этот красавец… Марсель?
— Клим! — удивленно и обрадованно, словно только что узнала его, нараспев сказала Купава. — Как ты нас нашел? Ты один?
— Один,- буркнул хирург.- Нашел по следу. Где Марсель?
— Занимается подводной охотой,он взял с собой лайтинг,лодку, ружье, обещал вернуться к обеду.
— И кто же из вас был инициатором этой идиллии?
— Марсель. Он сказал, что ты… — Купава запнулась.
Мальгин остался спокойным, только внутри живота болезненно напрягся какой-то мускул.
— Договаривай, не бойся, не укушу.
— Он сказал… мне надо держаться от тебя подальше, потому что… его предупреждал Дан… Ты правду мне сказал?
— Когда и что именно?
— Ну… что ты не… бросил Дана специально…
Мальгин покачал головой.
— Я лишнего и в мыслях не позволю,
когда живу от первого лица.
Но часто вырывается на волю
второе «я» в обличье подлеца.
— Не узнаю тебя.Ты же всегда имела вкус и обладала чувством меры, по-моему, врожденным, и вдруг такой нонсенс. Неужели ты не видишь, что Марсель… — Клим хотел сказать «подонок», но удержался, — лжет! Неужели ты так слепа?
Купава нахмурилась.
— Я так и думала, что ты это скажешь. Марс правильно предупреждал. Ты же его совершенно не знаешь.
— Да знаю!- махнул рукой Мальгин. — Это ты не знаешь и не хочешь знать, отгородившись от мира стеной стереотипа.А он обыкновенный шантажист, который давно метит занять мое… то есть место Дана, а не видеть этого, благосклонно принимать его ухаживания — значит совсем…
— Я поняла.- Ее тон стал еще более холодным.- Если ты прилетел, чтобы сказать мне гадость…
— Да!- твердо сказал Мальгин. — Именно поэтому я и прилетел. Больше всего меня поражает мысль,что ты веришь ему и не веришь мне, хотя я никогда не давал тебе повода обвинить меня во лжи или подлости.Но это твое дело, веришь — верь, ты действительно изменилась, и далеко не в лучшую сторону, не обольщайся.Видимо, влияние этого «супермена» в конце концов сказывается даже на такой самостоятельной личности, как твой супруг, если он тоже его не разглядел. Но известно, что поддается чужому влиянию тот, кто хочет поддаться, а тебе- это понятно- очень хотелось бы убедиться в том, что я, «железный» Мальгин, человек-да, не такой уж идеал, хотелось бы как-то подстраховать свое решение уйти от меня, вот и появляется Гзаронваль-Руцкий, удобное оправдание своей прогрессирующей… — Мальгин остановился, так как женщина закрыла лицо ладонями; говорил он без