На столе замигали сразу три огонька: два голубых — личные вызовы, один желтый — «подтревожный».
— Кто — личные? — спросила Боянова.
— Дочь и сестра.
— Отвечу минут через пять, давай «мигалку».
Над столом возник объем передачи с фигурой Рене Борда, заместителя комиссара по внутрисоциальным проблемам.
— Вы еще в отделе? Как вы только выдерживаете, Власта?
Если к Шевчуку Боянова относилась как к другу, то к первому заму питала дочерние чувства, несмотря на разность в возрасте, и уже привыкла к его ворчливому тону. Борда имел громадный опыт работы с разными человеческими коллективами, знал статистику преступлений за три века, вел колоссальную работу по профилактике правонарушений и консультантом был незаменимым.
— Два сообщения,- продолжал старик, поняв мимику женщины. — Кто-то готовит выступление общественности, точнее- молодежных анархистских группировок против интрасенсов.
— Это серьезно?
— Очень серьезно. Используются два мотива. Первый: интрасенсы не люди и готовят «революцию», чтобы уничтожить человечество, которое мешает им решать свои нечеловеческие задачи. Второй мотив: будущее интрасенсов — превращение их в монстров типа Шаламова и Лондона, которые особо опасны для простых людей.
— Знакомые формулировки, вы не находите? Кстати, о том, что Лондон вышел из клиники, знают немногие, и если этот факт подается как лозунг, не имеем ли мы утечку информации?
— Вполне может быть, мои ребята уже работают в этом направлении.
— Я думала, негативных реакций на интрасенсов уже не будет, общество привыкло к их появлению как к неизбежному витку эволюции. Кто же стоит за «простыми людьми»?
— Пока неизвестно. Человек это умный, осторожный и хорошо информированный, и, судя по всему, одержим жаждой власти, а искать его надо у нас.
— Что?! В отделе?
— И в отделе тоже,но я имел в виду тревожные службы,связанные с предельным психическим напряжением работников: УАСС, пограничников, общественные инспекции.
— Вы говорите страшные вещи, Рене!
Борда провел ладонью по морщинистому лицу, раздвинул губы в улыбке.
— Похоже, это первый раз, когда ты отреагировала как женщина, Власта.
Боянова слегка покраснела, нахмурилась.
— Это что, порицание, похвала?
— Ни то, ни другое. Меня всегда поражал тот факт, что ты иногда больше мужчина, чем многие из нас. Не бойся оставаться женщиной, ведь это не умаляет твоих достоинств.
Комиссар справилась с собой, холодно взглянула на заместителя.
— Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз и в иной обстановке. Второе сообщение?
— Жена Шаламова Купава попала в клинику «Скорой помощи» в Рязани.
— Что с ней?!
— Пси-отравление. По-видимому, она в последнее время увлеклась ви-нарко — музыка, клипы, эйдовнушение- и не смогла самостоятельно выйти из транса. Кстати, мы только что узнали: она попала в сферу интересов социоэтической инспекции. Придется нам изучить ее окружение, здесь не все чисто.
Боянова помолчала, переваривая сказанное:
— Вы знаете, что у нее ребенок?
— Да,дочь Дарья, от Мальгина. Дочь находится в приюте для «непонимашек» и ни в чем, конечно, не нуждается, но сам факт…
— Дайте координаты клиники, завтра я увижусь с Купавой.
— Зачем?
Боянова озадаченно посмотрела на зама.
— То есть что значит зачем? Хочу поговорить с ней, выяснить причины ее увлечения… или вы не верите в мои психологические способности?
— Верю, но прошу с визитом повременить. Вы должны иметь всю информацию, прежде чем пойдете к ней, это лишь увеличит шанс помочь ей. — Борда умоляюще прижал руку к груди.
Комиссар, колеблясь, смотрела на него вопросительно, кивнула.
— Хорошо, пойду позже, когда вы… разрешите.
Заместитель вздохнул, сделав скорбное лицо: он понимал чувства женщины и на колючие выпады никогда не отвечал.
Разговор закончился.
Боянова вспомнила о личных вызовах, включила виом, и лицо ее при виде дочери разгладилось.
— Мамочка, я так соскучилась по тебе!- раздался в кабинете звонкий веселый голосок.
Кокос выглядел как и все костюмы этого типа,в таких ходила половина взрослого населения земного шара,настолько удачной, удобной, приспособленной ко всем случаям жизни, красивой и даже элегантной оказалась разработка инженер-модельеров УАСС, специализирующихся на снаряжении и одежде для спасателей. Кокосы для широкого потребления выпускались, конечно, без спецоборудования и компьютерного оснащения, но этот костюм полностью отвечал заказу. Мальгин убедился в этом сразу, как только надел его и включилось сопровождение.
Персональный киб-интеллект кокоса, инк типа «Советчик», носил звучное имя Харитон и хранил в памяти гигабайтовый запас медицинской информации. Он сразу понял, что требуется другу-хозяину, и Мальгин вздохнул с облегчением: с помощью Харитона он надеялся быстрее овладеть бессознательными процессами просачивания знаний из «черных кладов» памяти, а главное, в моменты «выглядывания» из психики «черного человека» мог записать происходящее и в дальнейшем контролировать собственное поведение.
Кокос имел цвет морской волны, а кармашки, накладки и погончики были более темными, почти черными, пришлось заменить светлые кросс-туфли на черные.
— Неотразим, — проговорил на ухо Харитон; не на ухо, конечно, психосвязь осуществлялась непосредственно с мозгом, но мысли инка воспринимались как шепот.
Мальгин озадаченно повертел в руке тоненькую дужку эмкана, которую собирался надеть на голову, упрятав под волосы. Он услышал пси-передачу инка без антенны!
— Ты хорошо меня слышишь? — спросил он мысленно.
— Нормально, — ответил Харитон. — Чему ты удивляешься, интрасенс? Ты теперь весь — антенна, приемник и передатчик одновременно, так что привыкай. Кстати, не обладай ты экстрасенсными способностями, вряд ли смог бы подключиться к мозгу Шаламова без аппаратуры, как ты это сделал на Симушире.
— Ты и об этом знаешь?
— Класс обязывает.
Мальгин мысленно пожал руку Харитону, представляя его похожим на Железовского и отца одновременно. Дверь кабинета закрылась за ним.
Из института он отправился сначала домой, поужинал и позвонил отцу, чувствуя раскаяние: обещал звонить почаще, а получается раз в неделю.
— Привет, беглец, — проворчал старик, расчесывая грудь под халатом; он то ли встал недавно, то ли собирался ложиться спать. — Никак я тебе спонадобился?
— Замотался, — развел руками Мальгин, — прости. Что-нибудь случилось? Ты какой-то… смурной. Сердишься?
— Суров — не ладно, смирен — не гораздо, — ответил отец пословицей, не меняя неприветливого тона. — Лучше скажи, как ты относишься к Купаве.
У Мальгина испортилось настроение.
— Как?… Амбивалентно, пожалуй. А что?
— Ты свою заумную медицинскую терминологию оставь! — разгневался старик. — Ты знаешь, где находится твоя дочь?
Клим озадаченно почесал переносицу.
— Она сказала- у мамы… ее мамы…
— Так вот, Дарья сейчас в приюте для «непонимашек»! Что происходит с Купавой? Я хотел с ней побеседовать, но ее нет дома.
— Ну… я выясню,- осторожно сказал Клим.- Не принимай так близко к сердцу, па. В наше время сдача детей в приют — далеко не трагедия, это же не детские дома двадцатого века.
Мальгин-старший налился кровью, хотел что-то сказать, но вместо этого выключил связь со своей стороны.
Виом превратился в облако рыбьей чешуи.
Хирург некоторое время вглядывался в это облако, потом покачал головой и сказал вслух:
— А мне она ничего не сказала…
Подумал: придется нанести еще один визит. Он вспомнил самодовольную ухмылку Шумана, пренебрежительную складку губ Гзаронваля-Руцкого — нынешних приятелей Купавы, и настроение испортилось окончательно.
А ведь ее надо забирать, отрывать от этой компании занятых собой суперменов, иначе скатится в пропасть. Ведь начала же она увлекаться наркомузыкой? И Шаламова нет рядом. Ау, Дан, где ты? Лучше бы ты забрал ее с собой, как намеревался давеча, а то примчался, надарил финтифлюшек с загадочными свойствами — и только Митькой звали!…
Мальгину вдруг остро захотелось увидеть Купаву, дотронуться до ее руки, поцеловать волосы…
Стоп! — сказал он сам себе. Успокойся, мастер. Конечно, можно изредка «к колодцам глаз ее ходить на водопой», как говорил поэт, но и только, поцелуи канули в прошлое, осталось лишь лелеять образ печальной феи, страдать и плакать по вечерам…
— Страдание имеет смысл, если ты при этом становишься иным, — сказал кто-то внутри Мальгина.
— Это кто еще? — спросил мысленно Клим, вслушиваясь в тишину памяти. — Кто это сказал? Ты, Харитон?
— Вероятно, это второе или даже третье твое «я», — отозвался инк. — Сложный ты человек, Мальгин, странноприимный — был такой термин. Таким, как ты, обычно трудно жить. Примешь совет?
— Валяй, — хрипло сказал Клим.
— Не устраивай слишком часто тризну по любви, не зацикливайся на надежде что-то вернуть, что-то исправить, это невозможно. Строй новый дом и новую жизнь.
— Надеюсь вопреки надежде…
Харитон «вздохнул» совсем по-человечески (так воспринимался его пси-импульс).
— Ох и тяжело мне придется с тобой, мастер!
Мальгин невольно засмеялся.
— Терпи, советчик. Успокаивать ты умеешь, но вылечить меня от самого себя — вряд ли.
Тонкая игла боли вонзилась вдруг в глазное яблоко, проникла в голову, лопнула в ушах. Черная пелена застлала глаза, внутри Мальгина шевельнулся кто-то огромный, тяжелый, бесформенный, угрюмый, проговорил глубоким басом Железовского, так, что завибрировали кости черепа:
— Трансформ… глубь… система связей трансформ да!
Перед глазами хирурга на черном фоне высветился сложный узор, напоминающий корневую систему дерева и что-то еще, живое, странно знакомое. Да это же нервная система человека, сразу не узнаешь без контуров тела, сообразил Клим, лихорадочно пытаясь овладеть гаснущим сознанием.